Том 2. Баллады, поэмы и повести - Василий Жуковский

Камоэнс

Его глаза сверкают, щеки рдеют;Пророчески со мной он говорит;От слов его вся внутренность мояТрепещет; не самим ли богом присланКо мне младенец этот?.. Ты, мой сын,Лишь о грядущем мыслишь — оглянисьНа настоящее и на меня,Певца твоей великой Лузиады.Смотри, как я, в нечистом лазарете,Отечеством презренный и забытыйЛюдьми, кончаю жизнь на том одре,Где за два дня издох в цепях безумный.Таков в своих наградах свет: страшисьМоей стези; беги надежд поэта!

Васко

Бежать твоих надежд, твоей стезиСтрашиться?.. Нет, бросаюсь на колениПеред твоей страдальческой постелью,На коей ты, как мученик смиренный,Зришь небеса отверзтые, где ждетТебя твой бог, тебя не обманувший.Благодарю тебя, о Камоэнс,За все, чем был ты для моей души!И здесь со мной тебя благодарятВсе современники и всех временГрядущих верные друзья святыни,Поклонники великого, твоиПо чувству братья. Пусть людская злоба,Презрение, насмешка, нищетаДостоинству в награду достаются —Прекрасней лавра, мученик, твой терн!И умереть в темнице лазаретаВерх славы… О судьба! дай в жизни мнеБыть Камоэнсом! дай, как он, быть светомОтечества и века моегоВеличием! — и все земные благаТебя я отдаю на жертву!

Камоэнс

     О!Клянусь моей последнею минутой,И всей моей блаженно-скорбной жизнью,И всем святым, что я в душе хранил,И всеми чистыми ее мечтамиКлянуся, ты назначен быть поэтом.Не своелюбие, не тщетный призракТебя влекут — тебя зовет сам бог;К великому стремишься ты смиренно,И ты дойдешь к нему — ты сердцем чист.

Васко

Дойду?.. О Камоэнс! ты ль это мнеПророчишь?.. Повтори ж мне, буду ль яПоэтом?

Камоэнс

  Ты поэт! имей к себеДоверенность, об этом часе помни;И если некогда захочет взятьСудьба свое и путь твой омрачится —Подумай, что своим эфирным словомТы с Камоэнсовых очей туманПечали свеял, что в последний час,Обезнадеженный сомненьем, онТвоей душой был вдохновлен, и сноваНа пламени твоем свой прежний пламеньЗажег — и жизнь прославил, умирая.О, помни, друг, об этом часе, помниО той руке, уж смертью охлажденной,Которая на звание поэтаТеперь тебя благословляет. ЖизньЗовет на битву! с богом! воссияйПрекрасным днем, денница молодая!А Камоэнсово уж солнце село,И смерть над ним покров свой расстилает…

Васко

Ты не умрешь. На имени твоемПокоится бессмертье.

Камоэнс

    Так, оноНа нем покоится. Его призывЯ чувствую: я был поэт вполне.Неправедно роптал я на страданье;Мне в душу бог вложил его — он прав;Страданием душа поэта зреет,Страдание — святая благодать…И здесь любил я истину святую,И голос мой был голосом ее;И не развеется, как прах ничтожный,Жизнь вдохновенная моя; бессмертныМои мечты; их семена живыеНе пропадут на жатве поколений.Пред господа могу предстать я смело.

Васко

Что, что с тобой?..

В эту минуту совершается видение: над головою Камоэнса является дух в образе молодой девы, увенчанной лаврами, с сияющим крестом на груди. За нею яркий свет.

Камоэнс

   Оставь меня, мой сын!Я чувствую, великий час мой близко…Мои дух опять живой — исполнен силы;Меня зовет знакомый сердцу глас;Передо мной исчезла тьма могилы,И в небесах моих опять зажгласьМоя звезда, мой путеводец милый!..О! ты ль? тебя ль час смертный мне отдал,Моя любовь, мой светлый идеал?

Тебя, на рубеже земли и неба, сноваПреображенную я вижу пред собой;Что здесь прекрасного, великого, святогоЯ вдохновенною угадывал мечтой,Невыразимое для мысли и для слова,То все в мой смертный час прияло образ твойИ, с миром к моему приникнув изголовью,Мне стало верою, надеждой и любовью.

Так, ты поэзия: тебя я узнаю;У гроба я постиг твое знаменованье.Благословляю жизнь тревожную мою!Благословенно будь души моей страданье!Смерть! смерть, великий дух! я слышу весть твою;Меня всего твое проникнуло сиянье!

(Подает руку Васку, который падает на колени.)

Мой сын, мой сын, будь тверд, душою не дремли!Поэзия есть бог в святых мечтах земли.

(Умирает.)

Маттео Фальконе*

В кустах, которыми была покрытаДолина Порто-Веккио, со всехСторон звучали голоса, и частоГремели выстрелы; то был отрядРассыльных егерей; они ловилиБандита старого Санпьеро; но,Проворно меж кустов ныряя, в рукиИм не давался он, хотя навылетПрострелен пулей был. И вот, на верхГоры взбежав, он хижины достигнул,В которой жил с своей семьей МаттеоФальконе; но, к несчастью, в это времяОдин лишь мальчик, сын его, был дома;Он у ворот стоял и на долинуСмотрел, прислушиваясь к шуму. ВдругИз ближних выбежав кустов, СанпьероБросается к нему и говорит:«Спаси меня, я ранен, егеря́За мною гонятся, они уж близко!» —«Да я один; отца нет дома; с нимУшла и мать». — «Что нужды! спрячь меняСкорей». — «Да что отец на это скажет?» —«Отец тебя похвалит; от меня жНа память вот тебе монета». Мальчик,Монету взявши, ввел на двор Санпьеро;Он спрятался там в сено; Фортунато ж(Так звали мальчика) проворно сеномЕго закрыл, и кровь втоптал в песок,

И вид спокойный принял. В этот мигВбежал на двор с своими Гамба (главныйРассыльщик; он был родственник Маттео).«Не попадался ли тебе Санпьеро? —У мальчика спросил он. — Верно, здесьЕго ты видел». — «Нет, я спал». — «Ты лжешь;Когда стреляют, спать нельзя». — «Да мойОтец стреляет громче вас, а яИ тут не просыпаюсь». — «Отвечай же,Куда ушел Санпьеро? Ты егоЗдесь видел; правду говори, не тоТебе достанется». — «Попробуй тронутьМеня хоть пальцем; мой отец МаттеоФальконе, знаешь?» — «Твой отец тебяЗа то, что лжешь ты, высечет». — «Ан нет,Не высечет». — «Да где же твой отец?» —«Он в лес пошел за дичью; видишь сам,Что я один». К товарищам тогдаВ недоуменье обратившись, ГамбаСказал: «Кровавый след привел нас прямоСюда; он, верно, здесь; но этот домОбыскивать не стану я; с МаттеоФальконе ссориться опасно». ГамбаСтоял нахмурившись и тыкал в сеноСвоим штыком, не думая, чтоб тамСанпьеро спрятан был; а Фортунато,Как будто без намеренья цепочкойЧасов его играя, неприметноЕго отвесть от места роковогоСтарался. Гамба, вынув из карманаЧасы, сказал: «Я уж давно тебеПодарок, Фортунато, приготовил.Ведь у тебя до си́х пор нет часов?» —«Отец сказал, что мне их даст, как скороДвенадцать лет мне будет», — «А тебеТеперь лишь только десять. Эта песняДолга. Вот посмотри сюда, какиеПрекрасные часы». И он на солнцеВертел их, и они сверкали ярко.Глазами жадными за ними бегалВстревоженный их блеском Фортунато…Футляр с эмалью, стрелки золотые

И голубой узорный циферблат…«Ну что же, где Санпьеро?» — «А часыТы дашь мне?» — «Дам». И Гамба поднял вышеЧасы; как чаша роковых весов,Над головой ребенка, раза дваШатнувшися, они остановились.Он искушения не вынес; в немВся внутренность зажглась; как в лихорадкеОн задрожал и, правую тихонькоПоднявши руку, вдруг, как зверь когтями,Схватил часы, а левою рукою,Закинув за спину ее, в молчаньеНа сено Гамбе указал. Без словБыл кончен торг кровавый. Фортунато,Добычу взяв, о проданной им жертвеЗабыл. Санпьеро из-под сена тут жеБыл вытащен; с презреньем поглядел онНа мальчика и, в руки егерямОтдавшися, сказал: «Друг Гамба, тыУж в этом мне, конечно, не откажешь:Найди носилки; я идти не в силах;Весь кровью изошел я; признаюсь,Стрелять ты мастер и в меня так ловкоПопал, что уж теперь со мной конец;Но видеть мог ты также, что и яНе промах». И о нем, как о родном(Любя за храбрость и врага), ониЗаботиться усердно принялися.Ему хотел монету ФортунатоОтдать назад; но молча оттолкнулОн мальчика, который, уронивМонету, отошел, краснея, в угол.Маттео, в это время возвращаясьС женою и́з леса, гостей незваныхУвидел в хижине; поспешно онСвое ружье на выстрел приготовилИ подал знак жене, чтоб и онаС другим ружьем была готова. СмелоИ осторожно он подходит. Гамба,Его вдали узнавши, закричал:«Маттео, это мы, друзья!» И тихо,В его лицо всмотревшися, он дуло

Ружья нацеленного опустил.«Маттео, — Гамба продолжал, к немуНавстречу вышед, — мы лихогоПоймали зверя; но добыча этаНам дорого досталась: двое из нашихЛегли». — «Кого?» — «Санпьеро, твоегоПриятеля; ведь он и у тебяУкрал двух коз». — «То правда; но большаяСемья у бедняка, а голод, знаешь,Не свой брат». — «Вот стрелок! От нас бы, верно,Он ускользнул, когда б не Фортунато,Мальчишка твой, помог нам». — «Фортунато!» —Маттео вскрикнул. «Фортунато!» — матьСо страхом повторила. «Да! СанпьероЗдесь в сено спрятался, а ФортунатоЕго и выдал нам; за это все выПолучите спасибо от начальства».Холодным потом обдало Маттео;Он в хижину вошел. Там егеряВкруг старика, который чуть дышал,От раны изнемогши, суетились;И, чтоб ему лежать покойней было,Свои плащи постлали на носилки.Не шевелясь и молча он смотрелНа их работу; но, как скоро шумУслышал и, глаза подняв, увиделВ дверях стоящего Маттео, громкоЗахохотал, и страшен был тот хохот.Он плюнул на стену и, задыхаясь,Глухим, осиплым голосом сказал:«Будь проклят этот дом; иуды здесьПредатели живут!» Как полотноМаттео побледнел и кулакомСебя ударил в лоб; он был как мертвый;Стоял безгласно. Вот уж старикаУклали на носилки, понеслиИз хижины; вслед за другими Гамба,Хозяину пожавши руку, вышел;И вот уж все пропали за кустами…Маттео ничего не замечал;Он, губы стиснув, яростно и страшноСмотрел на сына. Фортунато, робко

Подкравшися, хотел отцову рукуПоцеловать; Маттео взвизгнул: «Прочь!»У мальчика подрезалися ноги;Не в силах был он убежать и, бледный,К стене прижавшись, плакал и дрожал.«Моя ль в нем кровь?» — сверкнувши на женуГлазами тигра, закричал Маттео.«Ведь я жена твоя», — она сказала,Вся покраснев. «И он предатель!» ТутРыдающая мать, взглянув на сына,Увидела часы. «Кто дал тебе их?» —Она спросила. «Дядя Гамба». ВырвавС свирепым бешенством из рук у сынаЧасы, ударил оземь их Маттео,И вдребезги они разбились. ДолгоПотом, как будто в забытьи, стучалРужьем он в пол; потом, очнувшись, сынуСказал: «За мной!» И он пошел; за нимПошел и сын. Неся ружье под мышкой,Он прямо путь направил к лесу. Мать,Схватив его за полу платья: «ОнТвой сын! твой сын!» — кричала. Вырвав полуИз рук ее, он прошептал: «А яЕго отец, пусти». ПоцеловавшиС отчаяньем невыразимым сынаИ руки судорожно сжав, в дверяхОсталась мать, чтобы хотя глазамиИх проводить; когда ж они из глазВдали исчезли, плача и рыдаяПеред мадонною она упала.Маттео, в лес вошедши, на поляне,Деревьями густыми окруженной,Остановился. Землю он ружьемКопнул: земля рыхла. «Стань на колени, —Ребенку он сказал, — читай молитву».Став на колени, мальчик руки поднялК отцу и завизжал: «Отец, простиМеня; не убивай меня, отец!» —«Читай молитву». Мальчик, задыхаясь,Пролепетал со страхом «Отче наш»И «Богородицу». «Ты кончил?» — «Нет,Еще одну я знаю литанею;

Ее мне выучить отец ФранческоВелел». — «Она длинна, но с богом». ДуломРужья подперши лоб, он руки сжалИ про себя за сыном повторилЕго молитву. Кончив литанею,Сын замолчал. «Готов ты?» — «Ах, отец,Не убивай меня!» — «Готов ты?» — «Ах!Прости меня, отец». — «Тебя проститВсевышний бог». И выстрел загремел.От мертвого отворотив глаза,Пошел назад Маттео. На ногах онБыл тверд; но жизни не было в егоЛице; с подпорой старости своейИ сердце он свое убил. Он шелЗа заступом, чтобы могилу вырытьИ тело схоронить. Ему навстречу,Услышав выстрел, кинулась жена:«Мое дитя! наш сын! что сделал ты,Маттео?» — «Долг свой. Там он, на поляне,Лежит. По нем поминки будут: он,Как христианин, умер с покаяньем;Господь его младенческую душуПомилует и успокоит. Ты же,Когда сберешься с силой, объявиПаоло, зятю нашему, моюРешительную волю, чтоб он нынче жК нам на житье с женой переселился».

Две повести*