Собрание сочинений - Иосиф Бродский

3. Т. Зимина

Т. Зимина, прелестное дитя.Мать – инженер, а батюшка – учетчик.Я, впрочем, их не видел никогда.Была невпечатлительна. Хотяна ней женился пограничный летчик.Но это было после. А бедас ней раньше приключилась. У неебыл родственник. Какой-то из райкома.С машиною. А предки жили врозь.У них там было, видимо, свое.Машина – это было незнакомо.Ну, с этого там все и началось.Она переживала. Но потомдела пошли как будто на поправку.Вдали маячил сумрачный грузин.Но вдруг он угодил в казенный дом.Она же – отдала себя прилавкув большой галантерейный магазин.Белье, одеколоны, полотно– ей нравилась вся эта атмосфера,секреты и поклонники подруг.Прохожие таращатся в окно.Вдали – Дом Офицеров. Офицеры,как птицы, с массой пуговиц, вокруг.

Тот летчик, возвратившись из небес,приветствовал ее за миловидность.Он сделал из шампанского салют.Замужество. Однако в ВВСужасно уважается невинность,возводится в какой-то абсолют.И этот род схоластики винойтому, что она чуть не утопилась.Нашла уж мост, но грянула зима.Канал покрылся коркой ледяной.И вновь она к прилавку торопилась.Ресницы опушила бахрома.На пепельные волосы струитсияние неоновая люстра.Весна – и у распахнутых дверейпоток из покупателей бурлит.Она стоит и в сумрачное руслоглядит из-за белья, как Лорелей.

4. Ю. Сандул

Ю. Сандул. Добродушие хорька.Мордашка, заострявшаяся к носу.Наушничал. Всегда – воротничок.Испытывал восторг от козырька.Витийствовал в уборной по вопросу,прикалывать ли к кителю значок.Прикалывал. Испытывал восторгвообще от всяких символов и знаков.Чтил титулы и звания, до слез.Любил именовать себя «физорг».Но был старообразен, как Иаков,считал своим бичем фурункулез.Подвержен был воздействию простуд,отсиживался дома в непогоду.Дрочил таблицы Брадиса. Тоска.Знал химию и рвался в институт.Но после школы загремел в пехоту,в секретные подземные войска.

Теперь он что-то сверлит. Говорят,на «Дизеле». Возможно и неточно.Но точность тут, пожалуй, ни к чему.Конечно, специальность и разряд.Но, главное, он учится заочно.И здесь мы приподнимем бахрому.Он в сумерках листает «Сопромат»и впитывает Маркса. Между прочим,такие книги вечером как разособый источают аромат.Не хочется считать себя рабочим.Охота, в общем, в следующий класс.

Он в сумерках стремится к рубежаминым. Сопротивление металлав теории приятнее. О да!Он рвется в инженеры, к чертежам.Он станет им, во что бы то ни стало.Ну, как это... количество труда,прибавочная стоимость... прогресс...И вся эта схоластика о рынке...Он лезет сквозь дремучие леса.Женился бы. Но времени в обрез.И он предпочитает вечеринки,случайные знакомства, адреса.

«Наш будущий – улыбка – инженер».Он вспоминает сумрачную массуи смотрит мимо девушек в окно.Он одинок на собственный манер.Он изменяет собственному классу.Быть может, перебарщиваю. Ноиспользованье класса напрокатопаснее мужского вероломства.– Грех молодости. Кровь, мол, горяча. -я помню даже искренний плакатпо поводу случайного знакомства.Но нет ни диспансера, ни врачаот этих деклассированных, чтобсебя предохранить от воспаленья.А если нам эпоха не жена,то чтоб не передать такой микробиз этого – в другое поколенье.Такая эстафета не нужна.

5. А. Чегодаев

А. Чегодаев, коротышка, врун.Язык, к очкам подвешенный. Гримасасомнения. Мыслитель. Обожалкасаться самых задушевных струнв сердцах преподавателей – вне класса.Чем покупал. Искал и обнажалпороки наши с помощью стеннойс фрейдистским сладострастием (границумеж собственным и общим не провесть).Родители, блистая сединой,доили знаменитую таблицу.Муж дочери создателя и тестьв гостиной красовались на стенеи взапуски курировали детството бачками, то патлами брады.Шли дни, и мальчик впитывал вполнеполярное величье, чье соседствов итоге принесло свои плоды.

Но странные. А впрочем, бородаверх одержала (бледный исцелителькурсисток русских отступил во тьму):им овладела раз и навсегдаромантика больших газетных литер.Он подал в Исторический. Емуне повезло. Он спасся от сетей,расставленных везде военкоматом,забился в угол. И в его мозгузамельтешила масса областейпознания: Бионика и Атом,проблемы Астрофизики. В кругусвоих друзей, таких же мудрецов,он размышлял о каждом варианте:какой из них эффектнее с лица.Он подал в Горный. Но в конце концовнырнул в Автодорожный, и в дискантевнезапно зазвучала хрипотца:"Дороги есть основа... Таковаих роль в цивилизации... Не боги,а люди их... Нам следует расти..."Слов больше, чем предметов, и слованайдутся для всего. И для дороги.И он спешил их все произнести.Один, при росте в метр шестьдесят,без личной жизни, в сутолоке парнойчем мог бы он внимание привлечь?Он дал обет, предания гласят,безбрачия – на всякий, на пожарный.Однако покровительница встречВенера поджидала за угломв своей миниатюрной ипостаси -звезда, не отличающая ночьот полудня. Женитьба и диплом.Распределенье. В очереди к кассеобъятья новых родственников: дочь!

Бескрайние таджикские холмы.Машины роют землю. Чегодаеврукой с неповзрослевшего лицастирает пот оттенка сулемы,честит каких-то смуглых негодяев.Слова ушли. Проникнуть до концав их сущность он – и выбраться по туих сторону – не смог. Застрял по эту.Шоссе ушло в коричневую мглуобоими концами. Весь в поту,он бродит ночью голый по паркетуне в собственной квартире, а в углубольшой земли, которая – кругла,с неясной мыслью о зеленых листьях.Жена храпит... о Господи, хоть плачь...Идет к столу и, свесясь из угла,скрипя в душе и хорохорясь в письмах,ткет паутину. Одинокий ткач.

6. Ж. Анциферова

Анциферова. Жанна. Сложенабыла на диво. В рубенсовском вкусе.В фамилии и имени всегдаскрывалась офицерская жена.Курсант-подводник оказался в курсеголландской школы живописи. Дапростит мне Бог, но все-таки как вещбывает голос пионерской речи!А так мы выражали свой восторг:«Берешь все это в руки, маешь вещь!»и «Эти ноги на мои бы плечи!»...Теперь вокруг нее – Владивосток,

сырые сопки, бухты, облака.Медведица, глядящаяся в спальню,и пихта, заменяющая ель.Одна шестая вправду велика.Ложась в постель, как циркуль в готовальню,она глядит на флотскую шинель,и пуговицы, блещущие в ряд,напоминают фонари кварталаи детство и, мгновение спустя,огромный, черный, мокрый Ленинград,откуда прямо с выпускного балаперешагнула на корабль шутя.

Счастливица? Да. Кройка и шитье.Работа в клубе. Рейды по горящимосенним сопкам. Стирка дотемна.Да и воспоминанья у неесливаются все больше с настоящим:из двадцати восьми своих онадвенадцать лет живет уже вдалиот всех объектов памяти, при муже.Подлодка выплывает из пучин.Поселок спит. И на краю землидверь хлопает. И делается ужеот следствий расстояние причин.

Бомбардировщик стонет в облаках.Хорал лягушек рвется из канавы.Позванивает горка хрусталяво время каждой стойки на руках.И музыка струится с Окинавы,журнала мод страницы шевеля.

7. А. Фролов

Альберт Фролов, любитель тишины.Мать штемпелем стучала по конвертамна почте. Что касается отца,он пал за независимость чухны,успев продлить фамилию Альбертом,но не видав Альбертова лица.

Сын гений свой воспитывал в тиши.Я помню эту шишку на макушке:он сполз на зоологии под стол,не выяснив отсутствия душив совместно распатроненной лягушке.Что позже обеспечило простор

полету его мыслей, каковымон предавался вплоть до института,где он вступил с архангелом в борьбу.И вот, как согрешивший херувим,он пал на землю с облака. И тут-тоон обнаружил под рукой трубу.

Звук – форма продолженья тишины,подобье развивающейся ленты.Солируя, он скашивал зрачкина раструб, где мерцали, зажженысофитами, – пока аплодисментыих там не задували – светлячки.

Но то бывало вечером, а днем -днем звезд не видно. Даже из колодца.Жена ушла, не выстирав носки.Старуха-мать заботилась о нем.Он начал пить, впоследствии – колотьсячерт знает чем. Наверное, с тоски,

с отчаянья – но дьявол разберет.Я в этом, к сожалению, не сведущ.Есть и другая, кажется, шкала:когда играешь, видишь напередна восемь тактов – ампулы ж, как светочьшестнадцать озаряли... Зеркала

дворцов культуры, где его составиграл, вбирали хмуро и учтивочерты, экземой траченые. Нопотом, перевоспитывать уставего за разложенье колектива,уволили. И, выдавив: «говно!»

он, словно затухающее «ля»,не сделав из дальнейшего маршрутадосужих достояния очес,как строчка, что влезает на поля,вернее – доводя до абсолютаидею увольнения, исчез.

___