Черным по черному - Тим Пауэрс

— Да уж, понятно, ничего хорошего. Э… но у турок не будет шанса уравнять возросшие ставки?

— Не при таком положении дел. Единственный путь для них — если бы Владыка Востока тоже присоединился к битве, чтобы сохранить равновесие, тогда напряжение только возросло бы, ибо с каждой стороны затрачивались бы большие силы. Но, без сомнения, их Владыка надежно укрыт в Турции или еще где-то.

Даффи поскреб подбородок.

— А так ли уж безрассудно вовлечь Короля-Рыбака в битву? Мне думается…

— Ты и понятия не имеешь, что ставится на карту, — оборвал Аврелиан. — Случись что не так, потеряно будет все. Королевства Запада исчезнут, оставив лишь пустоши для разрозненных племен, живущих в руинах выжженных городов в ожидании дня, когда Сулейман приберет их к рукам.

— О, перестань, — возразил Даффи, — не стоит преувеличивать. Согласен, что все обернется плохо, но ведь не настолько.

— Заявил знаток метафизической истории! Тебе, Брайан, не доводилось видеть культуру, потерявшую свою опору, свою душу. Я не преувеличивал.

Ирландец отпил добрый глоток бренди.

— Пусть так. Расскажи о другом пути… «до крайности очевидном».

Брови Аврелиана сошлись еще больше.

— Расскажу, хоть это и нарушит весьма важный обет молчания. Существует… способ, некое принесение нечестивой жертвы, который мог бы расколоть мертвую зону и устранить все препятствия для разрушительных магических атак на наших врагов. Это будет равнозначно…

— И что за способ? — прервал Даффи.

— Физическое действие, которое вкупе с необходимыми заклинаниями обернется вызыванием всесильного духа, столь древнего и злого, что это превосходит человеческие представления. Стоит ему вступить в дело, и существующее равновесие сил опрокинется, как если бы на чашу ювелирных весов поставить бочку с булыжниками.

— Что это за способ? — повторил Даффи.

— Горстке посвященных он известен как Ужасный Неодолимый Гамбит Дидиуса, открытый около тысячи лет назад колдуном-римлянином, после чего столетия хранимый и воспроизводимый немногими людьми величайшей учености и беспринципности. Он так никогда и не был использован. Сейчас, насколько я знаю, в мире остались лишь две копии его описания: одна в самом недоступном хранилище библиотеки Ватикана, другая, — указал он на свой книжный шкаф, — очень древний манускрипт вон там.

Ирландец открыл рот, но Аврелиан поднял руку, требуя не перебивать его.

— Действие, что открывает врата для этой ужасающей помощи, есть не что иное, как кровавое жертвоприношение тысячи христианских душ.

Даффи моргнул.

— Ого! Ясно.

— Это, разумеется, возможно. Используя свое влияние и хитрость, я мог бы организовать самоубийственную вылазку тысячи солдат, а затем смотреть с крепостных стен, как они гибнут, и произносить тайные заклинания. И это, бесспорно, спасло бы Вену… от турок. Думаю, однако, что лучше умереть, не прибегая к такой помощи. Подобное черное жертвоприношение разрушает душу исполнившего его волшебника — кроме прочих последствий, я остался бы после этого не более чем слюнявым идиотом — и, что еще важнее, оно поразило бы весь Запад. Даже вкус пива заметно изменился бы.

Даффи вновь допил свой бокал.

— Однако же, — произнес он после паузы, — ты, как я вижу, не уничтожил свою копию.

Аврелиан ответил не сразу, холодно оглядев Даффи:

— Разве я учу тебя, как держать меч?

— Не в последнее время. Извини.

В последовавшей затем неловкой паузе Даффи снова наполнил бокал и сделал хороший глоток.

«Знатная штука это испанское бренди, — подумал он. Уселся поудобнее и отпил еще. — Просто великолепно…»

Несколько минут Аврелиан попыхивал коротким окурком тлеющей змеи и разочарованно поглядывал на похрапывающего ирландца. Наконец окурок стал слишком коротким, чтобы было удобно его держать, и волшебник положил его в пасть каменной головы горгульи на столе. Он уже собирался разбудить Даффи и отослать его назад в казармы, когда ирландец открыл глаза и взглянул на него настороженно и совершенно трезво. Потом внимательно оглядел комнату и столь же внимательно обследовал собственные руки. Обратившись к Аврелиану, Даффи заговорил на древнем кельтском диалекте.

— Я задавался вопросом, когда мы встретимся, — сказал он. — Уже долгое время я находился на пути к пробуждению. — Он облизнул губы. — Что за мерзость я пил?

— Специально очищенное вино, — ответил Аврелиан. — Ты больше не Брайан Даффи?

— Не теперь. Мне… мне снился разговор с тобой, Мерлин, когда ты предложил мне меч Калад Болг, а я отверг его?

— Нет. Все случилось наяву — в этой самой комнате, чуть более пяти месяцев назад.

— О-о… Мне казалось, это произошло совсем недавно. Надо думать, я был еще в полусне. Мог вспоминать и узнавать вещи, но не владел своей речью.

— Верно. Еще во многом то был Брайан Даффи, но твоя сущность присутствовала в достаточной мере, чтобы наделить его необъяснимыми воспоминаниями… и напрочь лишить покоя.

— Знаю. Перед тем мне вновь и вновь снилось завершение прежнего пути — последняя холодная ночь на берегу озера. А потом было сражение в лесу — там я полностью пробудился, но совсем ненадолго. Я видел тебя, но мы не успели поговорить до того, как мне снова сгинуть.

— Несколько последних месяцев он был вне моей видимости. С того дня случалось ли тебе полностью пробуждаться?

— Я вроде бы припоминаю, как три или четыре раза просыпался ночью, видел часовых и факелы вокруг и снова засыпал. Не могу сказать, когда это было, — возможно, это лишь воспоминания из моей… жизни. Но прошлой ночью я очнулся в солдатской таверне, где, играя на арфе, вел хор в одной старой веселящей сердце песне. Все подхватили слова, каждый на родном языке, — мало что меняется за века. — Даффи улыбнулся. — А теперь, похоже, настало время разговоров. Итак, что поставлено на карту?

— Как лучше объяснить? — Целую минуту волшебник молчал, плотно сцепив пальцы. Затем подался вперед и раскатистым слогом древнескандинавского языка проговорил: — Помнишь ли, Зигмунд, тот меч, что ты вытащил из Бранстокского Дуба?

Кровь отлила от лица Даффи, но, когда он заговорил, ответ его был по-прежнему на кельтском.

— То было… в давнем прошлом, — пробормотал он.

— Страшно подумать, насколько давнем, — также на кельтском согласился Аврелиан. — Но тогда уже приоткрылось происходящее теперь.

Даффи покрылся потом.

— Хочешь ли ты, чтобы я… ушел, позволив ему явиться? Боюсь, за столько времени от него мало что сохранилось, но, если ты решишь, я это сделаю.