Лариса Мондрус - Савченко

Обида на родителей сидела во мне очень долго - так они подставили меня под удар. Хотя и их понять можно: дочь во "вражеском стане", а всесильное КГБ рядом... И через пару лет история повторилась...

- Лара очень переживала, Борис. Я с ней, естественно, поехать не мог, поскольку работал на радиостанции. Нам пребывание в соцстранах категорически не рекомендовалось.

Где-то вскоре после этого звонит из Парижа моя давняя знакомая. Особа по имени Парсла. Коренная латышка, блондинка с длинными волосами, этакая секс-бомба. В середине 50-х она работала танцовщицей в Рижское филармонии, ее жанр - фольклорные песни и пляски. В 1957 году на Московском фестивале она закрутила роман с одним французом и родила от него ребенка. Позже выяснилось, что ее француз левого толка, чуть ли не коммунист, но тоже музыкант, композитор. И когда Парсла некоторое время подвизалась ведущей нашего эстрадного оркестра, то активно с ним переписывалась. Дело кончилось тем, что они зарегистрировали свой брак в Риге, и Парсла уехала к нему во Францию.

Обосновавшись в Мюнхене, мы возобновили наше знакомство; к тому времени она уже десять лет жила в Париже.

И вот этот звонок. После традиционных вопросов о здоровье, делах и погоде Парсла вдруг говорит: "Сейчас я передам трубку одному твоему знакомому, тебе будет интересно". И я слышу голос... Кого, ты думаешь?

- Не знаю.

- Низкий, бурчащий, вечно недовольный голос незабвенного Паулса. "Раймонд?! Ты в Париже?!" - "Ну да. Узнаю этот, как всегда, гадкий голос". Паулс всегда находил меткие выражения. Порой такие, как обухом по голове. У меня в самом деле по тембру голос не из приятных. И еще он дал понять, что по ночам, под одеялом, слушает "Свободу" и оттуда знает мой голос. Все наши "голоса" считались тогда "гадкими".

Парсла уговаривает меня приехать в Париж на встречу со старыми друзьями. "А Раймонду это не помешает? - спрашиваю.- Ты же знаешь, не все так просто". Она опять передает трубку Паулсу. "Раймонд, я все же должен тебя предупредить. Ты понимаешь? Чтобы не навредить тебе".- "Не-е-ет. Что мне?.. Я с ними... Меня же туда..." Он бурчал что-то невнятное, но я понял, что ему ничего не страшно.

Мы с Ларой еще не были в Париже, потому приняли предложение. Поехали на своей машине "Пежо-604". Добрались без приключений.

Парсла устроила нас в симпатичный отель, почти в центре. Сама она работала теперь при ЮНЕСКО, часто навещала свою маму в Риге, но ей это проще - у нее был другой статус.

С Паулсом мы провели два полных дня. Ходили по разным выставкам, посетили центр Помпиду. Так совпало, что на наше пребывание в Париже пришелся мой день рождения - 15 апреля.

Я говорю Парсле:

- Давай показывай нам ресторан, устроим вечер, отметим мой юбилей.

- "Альказар" подойдет? Шоу, отличная еда...

Едем по Бульварам. Я поставил кассету, которую специально захватил с собой. Там Лара поет на английском песню Фицджеральд "Апрель в Париже", прямо как по заказу. Думаю, сейчас Паулс обалдеет. А он никак не среагировал. Видимо, в английском был не силен. Лариса стала ему переводить. Но я видел, что он не слушает, занят своими мыслями. Для него вообще несвойственно похвалить кого-то, сказать хорошее слово. Себя он тоже немножко принижал, но и восторгаться кем-то никогда не станет, промолчит. Помню, в Москве он кисло одобрил наш паркет: "Ну да, Москва... У нас в Риге деревня... доски..." А здесь потрогал в машине сиденье: "Ну, следующий раз, когда приедешь встретиться со мной, смотри, чтоб кожа настоящая была". Я ответил: "Это и есть настоящая кожа".

Сделали остановку у собора Парижской Богоматери, сфотографировались. Я спрашиваю:

- Раймонд, ничего, что я рядом с тобой стою?

- Теперь, конечно, по кабинетам таскаться... "С кем стоял? Почему стоял?" Но я на них на всех положил... Они со мной ничего поделать не могут... Я с ними на рыбалке...

Его жена Дана рассказывала: "У меня дома всегда бутылка наготове. Как только приходит какой-нибудь "товарищ", первым делом на кухне усаживается и запанибрата: "Дана, как жизнь?" Я сразу поллитру на стол и закуску. Так они у нас и пасутся..." Да, Раймонд никогда не был покупным, но "они" любили в его солнышке погреться.

Приехали в "Альказар". Программа большая: музыка, девки с голыми титьками, роскошный обед. Посмотрел меню - цены аховые. Но - день рождения, а я широкий, один раз можно. На четыреста долларов посидели. Паулс, конечно, не пил, ни к чему не притрагивался. Он тогда очень переживал по поводу безденежья. Чувствовал себя стесненным и несколько раз жаловался: "Ты же понимаешь, я там не нуждаюсь ни в чем, а еду за границу - валюту не дают. Я же не первый раз выезжаю - и всегда как бедный родственник..."

На следующий день мы опять куда-то культпоход затеяли, я имел кредитную карту "Американ экспресс" и всюду, в "Альказаре" тоже, расплачивался чеками. Паулс заметил это. "Ну да, смотрю, он вынимает какие-то бумажки, что-то подписывает, я тоже автоматически полез за своим плацкартным билетом". Такой у него был юмор.

Вообще он приехал в Париж по делу - с магнитофонной записью своего нового проекта. Надо отдать должное Паулсу, он никогда не останавливался на достигнутом, как Рознер. Всегда придумывал что-то новое. Сделав, например, программу с большим оркестром, говорил: "Больше меня это не интересует",- и брал для следующей работы... детский хор. А тут он придумал на целый вечер литературно-музыкальную композицию, в которой был занят всего один театральный актер, Лепиньш, с такими национальными, очень политизированными мотивами. Его программа шла несколько вечеров в Риге, затем ее с треском сняли. Нормальная ситуация для Паулса: либо его программу не "режут", либо он не делает программу, которую могут зарезать. К тому времени, то есть к 80-му году, он имел сильное общественное положение.

Паулс создал эту композицию, сделал запись для пластинки - и вдруг все запретили, и программу, и пластинку. Это был большой скандал. А запретный плод по-настоящему сладок. Он привез запись в Париж, не побоялся договориться с молодежной эмигрантской организацией, отдал им весь материал. И они выпустили пластинку. Под эгидой КГБ - латышская аббревиатура "Культурас глабшанас биедриба" ("Общество спасения культуры").

- Как-как? - я словно проснулся.- Что за КГБ?

- "Культурас глабшанас биедриба" - "Общество спасения культуры".

- Оригинально!

Нечего сказать, умеют люди поиздеваться. Ладно, оставим Паулса и юморных ребят-эмигрантов. Последнее знаменательное событие 1980 года в жизни Мондрус - выступление в нью-йоркском ресторане "Садко". Именно в этом заведении Жени Бендерского и начался, по свидетельству Миши Шуфутинского, ресторанный бум на Брайтоне. В "Садко" пели Люба Успенская, Марина Львовская (бывшая солистка ленинградского мюзик-холла), конечно, сам Шуфутинский со товарищи.

Эксклюзивная поездка в Нью-Йорк состоялась благодаря Ефиму Ласкину, дельцу-торговцу (проще сказать, мафиози), с которым познакомил Ларису в Мюнхене пианист Кондаков. Игорь сказал, что у его друзей-купцов появились модные недорогие шубы, Лариса могла бы посмотреть, вдруг что-то приглянется. Ефим Ласкин торговал не только шубами, он держал несколько казино, с которых каждый вечер снимал крутой "навар"; занимался и другим нелегальным бизнесом.

Ресторан Жени Бендерского, только что открытый и как следует не раскрученный, нуждался в хорошей рекламе. Видимо, поэтому Ласкин и предложил Мондрус: "Почему бы тебе не попеть в "Садко"? Там хозяин - мой друг".- "Как же я поеду туда? - растерялась Лариса.- Кто оплатит дорогу, мой гонорар? Почему я должна верить твоему приятелю?" Ласкин, улыбаясь, вытащил пачку тысячных купюр (в марках): "Говорю тебе - мой друг. Но если есть сомнения, я субсидирую твою поездку, а он мне потом отдаст. Сколько нужно на все про все?" И он зашелестел банкнотами...

Мондрус провела в Нью-Йорке две недели. Одна, без Шварца. Жила у Дины Лекух, выступала только в "Садко", репертуар - развесистая русская "клюква": "Очи черные", "Ямщик", "Две гитары"... Вот такие приватно-авантюрные гастроли тоже имели место в ее концертной практике.

Глава 7

КРУИЗЫ И СЮРПРИЗЫ

"Сагафьорд" - грезы наяву.- "Рио-Гранде" есть только в Бразилии.Операция в Кейптауне.- Волшебные таблетки "диммерик".- "Херренкимзее" соперник Версаля.- День Победы на "Иване Франко".- Я снова в Зальцбурге.Бегство из Берлина.

Итак, блатная командировка подходит к концу. Через два дня мое пребывание в Мюнхене станет лишь светлым воспоминанием. Я так перегружен информацией, что поднимаю лапки кверху, а Лариса и Эгил продолжают накачивать меня новыми порциями сведений из своей неспокойной жизни. Сегодня снова совмещаем приятное с полезным - едем в австрийский Зальцбург, на родину Моцарта, и по дороге, поелику возможно, продолжим наши беседы.

Экскурсия предложена как бы на десерт моего мюнхенского "заточения". Я, конечно, изобразил на лице радость безмерную, умолчав, однако, что в прошлом году уже побывал в Зальцбурге. Скрыл данный факт, потому что, взяв с женой тур по Австрии и Швейцарии, мы провели в "городе соли" всего один день. Что можно успеть за один день? Из-за цейтнота времени не смогли ни посетить квартиру-музей Моцарта (осмотрели дом лишь снаружи), ни подняться на фуникулере в крепость Хоензальцбург. А это основные контрапункты города. Теперь я надеялся восполнить не только эти пробелы. В план маршрута, по предложению Эгила, входил и осмотр еще одного замка Людвига II - эта "экскурсионная точка" являлась не менее привлекательной, чем сам Зальцбург.