Там, где фальшивые лица - Олег Яковлев

Лори кричал, но его крика не было слышно. Он хлестал себя по щекам в попытках пробудиться, но его тело ничего не ощущало. Он пытался уволочь себя прочь, подальше от этих черных разрезов глаз, но его руки были бестелесны, они ничего сейчас не могли.

Монстр подходил все ближе… Сейчас спригган более всего походил на птицу. Большая черная фигура, сутулясь, медленно приближалась, при каждом шаге выставляя перед собой ногу, словно вальяжный дрозд или не менее вальяжный лорд на балу. Мечи в его руках крутились, как мельничные крылья. Следом за принцем оставался след в застывшей в воздухе пелене снега.

– Ваше Высочество! – прокаркал кто-то сзади. – Проход закрывается! Торопитесь! Вы не успеете!

Белая потрескавшаяся маска, служившая принцу лицом, изменила черты – теперь она изображала сожаление. Не дойдя каких-то десяти шагов, Кельбрик развернулся и поспешил к арке. Все его соратники уже были по ту сторону и ждали своего повелителя…

Последнее, что увидел Лори, – это как спригганы уходят все дальше, прочь от двери по склону холма, поросшему терновником, огибая ветхие надгробные камни. Но теперь с ними был кто-то еще. Невысокая, но широкоплечая черная фигура, которая то утрачивала свои очертания и становилась словно сотканной из дыма, то вдруг приобретала плоть камня, брела между ними, закованная в кандалы и цепи, которые ярко блестели на ее запястьях и щиколотках. Вдруг фигура обернулась, и в тот же час гном узнал в ней себя, а в ее чертах – свои собственные. Тут он все понял… Его собственная тень что-то неслышно прошептала, на холмах поднялся сильный ветер, и терновник заколыхался. Порыв ветра вылетел с Терновых холмов из-под арки, и прозрачная створка захлопнулась, точно самая обычная дверь при сквозняке. Ключ выпал из замочной скважины и исчез в снегу.

Ветер влетел в башню и облизал ледяным дыханием щеки и лоб гнома. Лори закрыл глаза и проснулся…

Подле лежали его друзья. Старик Невермор сдержал свое слово: принц Кельбрик помог. С гибелью всех Красных Шапок пленники очнулись от удушающего кошмара, и снег вновь зашевелился в воздухе, ветер завыл в башне над головой и задергал навес из плащей. Языки костра ожили как ни в чем не бывало, а дрова захрустели весело и громко в сразу же наполнившемся звуками зимнем дне. Самом обычном дне…

Гномы не могли пошевелиться от дикой, сковавшей их усталости. Каждому из них сейчас казалось, что руки и ноги прибиты чудовищными гвоздями к потертым плитам башни. Даже дышать и моргать было больно. Веселенькое пробуждение! – всех объединяло одно ощущение: они только что упали с утеса и разбились, но отчего-то выжили, невзирая на то, что в теле не осталось ни одной целой косточки. И все же Кили, превозмогая боль и напрягая всю силу воли, дернулся, перевалился на живот и пополз к Ангару.

– Ну, держись, – пропыхтел он. – Придушу, как крысенка… Ты уже – покойник! Ты уже труп, приятель! Слышишь?

Непутевый посмотрел на разъяренного и при этом беспомощного спутника с отрешенным безразличием – тот выглядел жалко в своих потугах доползти – и даже не счел нужным пошевелиться. Казалось, Ангар Дортан всем своим видом выражает равнодушие к угрозам товарища. Отчасти так и было – за все ошибки Непутевого постоянно приходилось расплачиваться другим, но, помимо этого, у него просто не оставалось сил даже на оскорбленный и недоумевающий, отчего виноватым сделали его (как это всегда и бывало), ответ. Как обычно, именно себя Непутевый считал самой большой жертвой, а уж муками совести он никогда не болел.

Когда Кили выдохся и последняя угроза сползла с его губ, точно ядовитая змея, Ангар уже мерно похрапывал во сне с безмятежностью невинного младенца. Бесстыдный ублюдок! Да он должен был провалиться от собственного чувства вины перед товарищами в Бездну! Нет, ну бывают же среди детей Дрикха подобные негодяи! Все еще в ярости Кили посмотрел вокруг, пытаясь найти поддержку друзей, но обнаружил, что остальные тоже спят: все, кроме Дарвейга. Тот, лежа на спине, глядел прямо перед собой и не шевелился, будто покойник, которому забыли закрыть глаза.

Веки Кили отяжелели, и он провалился в забытье. Сейчас – хвала Семнадцати Ключам Дрикха – гномы не видели ни одного сна. Они просто спали, отдыхая душой и телом, а кошмары прошедших дней с каждым мгновением все утрачивали для них краски.

Лори заснул последним. Перед тем как погрузиться в манящую, тихую и неглубокую дремоту, он попытался вспомнить, что же сказала ему на прощание его бывшая тень, но, к собственному ужасу, так и не вспомнил.

Он спотыкался, но шел. С каждым новым шагом ноги слушались все хуже, и вскоре ему пришлось ползти по снегу, прокладывая себе путь руками. Он не ощущал холода, ведь все тело горело от нестерпимого жара лихорадки. След крови тянулся за раненым на пятнадцать миль – и это еще была самая короткая дорога! Когда ободранные пальцы коснулись ледяной поверхности огромного неровного валуна, он задрожал всем телом – новая судорога была сильнее предыдущих, но это ничего – осталось совсем немного.

– Аки, вер, ми, веки, ва, – сплевывая кровь при каждом слове, прохрипел он. – Ты должен знать… – Он уткнул нос в большую глубокую трещину в камне. – Ты должен знать, один из Злобных богов, что к тебе идут в гости… Ты должен сбросить оковы сна. Я… тот, кто усыпляет, я же и тот, кто живет во снах. Это я здесь и сейчас, в серой реальности, пробуждаю тебя…

Он прекратил шептать и устало прислонился спиной к камню. Он чувствовал: новая судорога вновь начала зарождаться в его теле – и ее он не переживет.

– Аки, вер, ми, веки, ва. – Он уставился невидящим взглядом перед собой. – Они честно заслужили себе право жить, эти коротышки. Бывает, что иногда выпадает второй шанс. Но до чего же обидно, когда у тебя его отбирают и ты должен вновь пережить все уже пережитое. Ты спросишь меня, один из Тринадцати, зачем же я это делаю. Просто я коварен, и было бы очень глупо и, чего греха таить, странно, если бы я позволил им просто так уйти. К тому же я люблю творить мерзости и приносить отчаяние. И еще я хочу отомстить… Ну да ладно, пожелай мне спокойной ночи, мой спящий бог, а ты просыпайся… Пришла пора… Аки, вер, ми, ве…

Конвульсия пробежала по всему телу, от кончиков когтистых пальцев ног до самой макушки. Гверкин закричал, и в тот же миг его тело рассыпалось на тысячу снежинок, которые подхватила поднимающаяся все выше метель.

…Прошло три дня. Гномы восстановили силы и продолжили путь через предгорья, стараясь забыть о случившемся в Тревегаре как о жутком кошмаре. С Непутевым никто не разговаривал, а его лучший друг, Дори Рубин, так и вовсе пообещал, что свою обиду он запомнит на тридцать три года, а до тех пор и слова не скажет Ангару Дортану. Кили все порывался отрубить лжецу голову, или что там у него вместо оной, но ему – какая жалость! – не дали этого сделать. А Непутевому, казалось, хоть бы хны: страх отошел, с коварным Гверкином и его клыкастым семейством покончено; да и спокойный сон без сновидений в руинах благоприятно подействовал на гнома, отчего он быстро вернулся к обычному наглому поведению. Тем более что Ангар чувствовал: они приближаются к цели, а остальное его вроде и не заботило. Отряд успешно добрался до старого перевала Керег-Ребрин, а затем прошел добрых пять миль по возвышенности, пользуясь картой-ловушкой Ангара, и оказался в центральном Тэрионе, где дальнейший путь преградило ледяное озеро. На берегу озера произошла драка между Долдуром и окончательно вернувшимся к своим прежним привычкам Ангаром, поскольку, когда Непутевый начал упрямиться, отказываясь ехать по занесенному снегом льду, мотивируя это тем, что «застывшая вода – это то же зеркало! А по зеркалу ходить – плохая примета!», терпение у старшего Неммера вышло, как вода из прохудившегося бурдюка, и он просто набросился на потерявшего остатки совести спутника. Их разняли, когда у суеверного гнома уже была разбита бровь, а у его противника – выбит зуб. Дори зло высказал каждому из драчунов, что он о них думает и куда им следует идти со своими дрязгами, после чего притихшие Нор-Тегли продолжили путь как ни в чем не бывало.