Нулевой том (сборник) - Андрей Битов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дичь… Это и есть дичь, дикость, как мы живем… Вам бы все романтику, Иван Модестович. А люди устали так жить. Почему одни будут с газом, электричеством, ванной и унитазом – а мы нет? Все хотят. Пока что вы дичь истребляете, а не ГЭС…
– Ну, Екатерина Андреевна, ты сегодня не в духе…
– А вы уже выпили и молчали бы. Шли бы спать.
– Мама… – погладил ее по руке Сергей Андреевич. Тут, все разряжая, появился Харитоныч.
– Товарищи, пар – я такого пара еще не видел! Прошу!! – Все радостно оживились, стали подниматься.
– Сережа… Проводи меня немного… – отсутствующе глядя, сказала Екатерина Андреевна.
– Конечно, мама… – с подчеркнутой готовностью сказал Сергей Андреевич, подавая ей руку. – Вы идите, я скоро приду… – отпустил он компанию.
– А вы куда, Иван Модестович? – устало сказала Екатерина Андреевна. – Ну, выпили… Но париться-то вам совсем нельзя.
Иван Модестович посмотрел на нее с ненавистью и отчаянием.
– Что ж ты не проследил, чтобы Иван Модестович не пил? – как-то даже без упрека спросила Екатерина Андреевна.
– А я, мама, не успел. Я пришел, он уже выпил… Да ты не волнуйся, он не много выпил.
– Косулю, можно сказать ручную, убили… – так же ровно, словно не слушая, говорила Екатерина Андреевна.
– Но, мама… мы же…
– Она у меня полгода жила, с тех пор далеко и не уходила. Я на шкуре свой шов узнала…
Сергею Андреевичу стало не по себе.
– Но это же не мы!.. – Он осекся. Екатерина Андреевна вдруг повернулась к нему, взяла за плечи и так прямо заглянула в него.
– Не вы… – Екатерина Андреевна побелела. – Ты и убил. Тебя бы судить надо.
– Ну, мать, ты уж слишком, – ледяно сказал сын.
Екатерина Андреевна сникла.
– Зачем ты приехал?..
– Мам…
– Ты ведь не ко мне приехал, не ради меня…
– Мама, что ты говоришь…
– Сережа… Я же тебя меньше любить не стану. Это раньше я могла тебя наказать за вранье. А теперь – чего ты боишься?.. Ты не ко мне прилетел – ты ради дельца своего прилетел…
Сергей Андреевич молчал.
– Что ж ты молчишь?
– Мама, но это же наше с ней дело!
– Ты хочешь сказать, что не мое. Я согласна. Но и не твое. Ты же не любишь ее. Это ее дело.
– Ладно, что ты хочешь? Чтобы я женился на ней? Но ты сама говоришь, что я не люблю ее.
– В наше время этого было достаточно, чтобы жениться.
– В ваше время… Целый век ушел на доказательство того, что жениться можно только по любви.
– Вот вы и разучились любить, а научились доказывать… И Нану свою ты не любишь. Тебе лестно быть с ней, а с Варей не лестно. Вот и все.
– Мама…
– Где была твоя Нана, когда Варя жила у тебя? На гастролях? В Крыму?.. И она тебя не любит. Не можете вы любить, потому что никогда правды не говорите.
– Что тебе от меня надо?
– Чтобы ты не морочил Варе голову и сказал ей всю правду.
– А есть такая вся правда? – взвился Сергей Андреевич. – Вот я ей сейчас все выложу – она либо руки на себя наложит, либо нажрется какой-нибудь дряни для выкидыша, либо ее ковырнут здесь на всю жизнь… Это – правда?.. Я со своим коварством хотя бы гарантировал ей… способность рожать. Она молода, у нее все впереди. Может, в моей лжи больше правды!
– Я отстала, но способность рожать ты ей гарантировать не можешь. Ты можешь обеспечить качество операции – но ты разрушаешь качество жизни. Правда – есть. Это жизнь. От нее умирают или живут. Но не устраиваются в ней. Я против обезболивания.
– Ну, знаешь, мама… Все-таки, что бы ты хотела?
– Чтобы ты ей все сказал как есть.
– Не скажу. Я не считаю это правильным.
(Они оба не видели Варю, и Варя до последнего момента их не видела, бредя задумчиво и бесцельно. Но вдруг увидела, услышала и, прежде чем поняла, отпрянула за угол.)
– Ну а если я скажу, что хотела бы иметь внука? Что мне не много осталось жить?
– Это запрещенный прием, мама.
– Кто запретил? Кто запретил мне хотеть этого? Твоя Нана не станет рожать…
– Почему это?
– Чтобы голос не сел… – вредно говорит Екатерина Андреевна. – Потому что ты ей не так лестен, как она тебе. Ей другого надо!
– Мать! – Екатерина Андреевна зажмуривается, как от удара. – Я люблю ее!
– Сереженька, милый, прости! Я обезумела… Ты прав, я сама не знаю, как лучше. У меня нет прав… Но ведь не обязательно жениться – ты мог бы признать Вариного сына, помогать ей…
Сергей Андреевич рассмеялся.
– Да она никогда не согласится на это.
– Не согласится? – сказала Екатерина Андреевна. – Откуда ты знаешь? Ты предложил ей это?
– Даже и предлагать не буду. Это ханжество похуже… – он не договаривает.
– А что если я ей сама скажу?.. – отсутствующе сказала Екатерина Андреевна.
(Варя пряталась за углом.)
– Нет! – испугался Сергей Андреевич. – Ты этого не сделаешь!
– Если это сделаешь ты.
– Мама! Умоляю… Ну, потерпи ты… Дай нам самим… Что же это! Господи, черт! – взвыл Сергей Андреевич.
– Сережа, милый… – вдруг ослабела Екатерина Андреевна. – Обними меня! Прости старую… Лезу, мешаю всем жить… Тебе, ей… твоей Нане…
– Ну, что ты, что ты, мама… – умиротворяется, слегка обнимая, сын.
Расстроенный Сергей Андреевич медленно побрел в сторону бани. Увидел Ивана Модестовича, в тоскливом одиночестве мыкавшегося по двору, и повернул вбок, обходя двор кромкой леса.
Так он шел, углубленный, шевеля губами, сбивая лопухи. Вдруг кто-то преградил ему путь.
– Варя?! – вздрогнул он, остановившись.
– Что ты так испугался? – усмехнулась Варя. – Опять не ожидал меня увидеть? Вроде бы не удивительно – ты же из-за меня приехал…
– Слушай! – голос Сергея Андреевича сорвался. – Я тебе хотел сказать… Перестань впутывать мою мать в наши отношения. Что за манера такая в конце концов – всех делать участниками своей жизни?..
– Ты что? Ты о чем? – удивилась Варя. – Это не моя была затея… Она меня сама попросила спрятаться в сарай…
– Какой еще сарай? От кого ты пряталась?
– От тебя.
– Так… Это еще что за детектив! – Сергей Андреевич воспользовался возможностью разгневаться. – Что это за сговор за моей спиной?.. Шепот, шушуканье… Может, ты сначала объяснишь мне…
Варя обиделась и перебила:
– Это ты мне объясни, кто такая «твоя Нана»?..
– Нана?.. – Сергей Андреевич опешил. – Так тебе мать сказала? Когда же вы успели?..
– Я думала, она забыла про меня… – сильно смутившись, залепетала Варя. – Я вышла из сарая и пошла ее искать… Вдруг слышу, вы разговариваете… Слышу, обо мне… Я хотела уйти…
– Ну, раз ты слышала, – Сергей Андреевич смертельно побледнел. – То и прекрасно. Я согласен на все. Но выяснять нам больше нечего…
– Какой жертвенный… – Варя не все понимала, но была оскорблена. – Что я от тебя такого требовала, что ты согласен?..
– Ты же все слышала! – сорвался Сергей Андреевич. – Что тебе еще надо?! Чтобы я умер?..
– Что с тобой? Что я слышала? – изумлялась и ожесточалась Варя. – Я не желаю разговаривать в таком тоне…
– Ишь ты, в таком тоне… – издевательски процедил Сергей Андреевич. – Прятаться, подслушивать – хороший тон…
– Я не подслушивала! – возмутилась Варя. – Возьми себя в руки!..
– В руки, в руки!.. – грубо передразнил Сергей Андреевич. – Может, наложить на себя руки?.. – Он истерически рассмеялся, будто всхлипнул, и неуклюже, коряво побежал.
– Сережа! – позвала, испугавшись, Варя.
И Сергей Андреевич побежал быстрее и уверенней.
На день опускался вечер, откуда-то нагнало облаков, и они мчались там, перегоняя друг друга, а внизу как-то особенно стихло.
Екатерина Андреевна подошла к тому же сараю, и губы ее шевелились.
Скулил волчонок.
Екатерина Андреевна распахнула дверь в сарай. Из темноты, по-щенячьи извиваясь, тут же выполз волчонок и стал лизать ей руки.
– Варя… – робко позвала Екатерина Андреевна.
Пустота.
– Господи! – запричитала Екатерина Андреевна. – Она же обиделась. Ни на что не гожусь – жизнь всем портить гожусь. Всем, всем только мешаю. Прав Сережа. Лишняя я. Устарела я. Не должна я больше жить. Не могу. Совсем уже не могу. И все жива. Господи!..
Екатерина Андреевна тяжело пошла к дому, за ней вился волчонок. Опять, когда ее никто не видел, она еще постарела, будто шли в этот день не часы, а годы…
По двору, сумрачный, кружил Иван Модестович.
– Катенька, можно я тоже в баньку пойду?.. – жалобно, как ребенок, как у ног – волчонок, скулил он.
– Что это ты такой послушный? Шел бы, не спрашиваясь.
– Директор не пустил.
Екатерина Андреевна чуть удивилась.
– Правильно сделал. – Екатерина Андреевна направилась к движку. Движок почихал и завелся.
Ломясь, как лось, сквозь чащу, растерзанный, злосчастный, Сергей Андреевич выбегает на берег реки и останавливается, еле дыша.
– Вот… – говорит он. И обессиленный опускается на песок. – Все.
Он закрывает глаза: последние, отчаянные мысли разглаживают его лицо. Ему страшно.
