Гладиатор - Юрий Волошин

- Что там про милиционеров из Балашихи?

- Говорит, их пострелял Гладитор. И рядом где-то там - база Крестного. Точнее выяснить пока не удалось. Выясним. Туда нужно будет наведаться.

- Заканчивай здесь. Голова уже болит от одного вида этого проклятого вокзала. Опять упустили Ивана, мать твою ети...

- Скажи спасибо, что хоть этих взяли. А то бы понавешали на тебя всех собак!

- Не спеши радоваться. Еще понавешают...

В это время к вокзалу подогнали крытый фургон для перевозки заключенных. Убитых увезли в морг, когда Герасимов допрашивал задержанных.

- Давай грузи и работай с ними всю ночь. Меня утром "на ковер" дернут. Нужно будет козыри иметь.

- Найдем козыри, Никитин. Не волнуйся!..

Герасимов уверенно улыбнулся и махнул рукой Коробову - давай, мол, грузи, мы тоже едем...

Коробов лично наблюдал за погрузкой задержанных. Он поспешил лишь самую малость: не дожидаясь, когда молоденький сопровождающий, уже взявшийся за ручку дверцы фургона, распахнет ее, скомандовал: "Пошел!"

Задержанные, сначала один, а затем и другой, оказались на улице. Они подошли к фургону. Дверца не открывалась. Сержант с мальчишеской физиономией остервенело ее дергал, но дверцу заклинило. Задержанные "зависли" на открытом пространстве. Коробов похолодел. "Быстро назад!" - заорал он. Но было поздно...

Выстрелов он не услышал, но увидел, что раненый начал заваливаться на спину, а другой задержанный - оседать на колени. Через секунду оба валялись на асфальте. Весь конвой лежал рядом с ними. Разница была только в том, что конвой был жив и заботился о сохранении своей жизни, а тем, кто только что еще назывались задержанными, заботиться было уже не о чем. Они оба были мертвы.

Перепрыгивая через живых и мертвых, Коробов выбежал из-за машины и успел увидеть, как хлопнувшая дверцей "девятка" рванулась с места и ушла на проспект Академика Сахарова. Но пока он успел добежать до милицейской машины, пока разогнал ее и тоже выскочил на проспект, "девятки" уже и след простыл... Коробов объявил, конечно, тревогу на ближайших постах ГАИ, но никакого результата это не принесло...

Глава 9

Выйдя из метро на Октябрьской, Иван попытался вспомнить, в какой именно стороне находится дом той девушки, в квартире у которой он недавно отсыпался, но это ему не удалось. В сознании не отложился маршрут их движения, когда девушка вела его, смертельно уставшего, почти под руку к себе домой. Как он шел от нее, тоже не запомнилось. Иван тогда думал только о предстоящей встрече с "охотниками" на Казанском вокзале...

Иван мог рассчитывать лишь на свои бессознательные реакции. Если сознание вновь каким-то образом отключить или отвлечь, маршрут как-то проявится в голове Ивана, ноги сами отведут его туда, куда он хочет попасть.

Иван закурил и облокотился на какую-то ограду, чтобы немного разгрузить раненую ногу. За весь год пребывания в Москве он не был ранен ни разу. Последнее ранение он получил в Чечне... Иван попытался подсчитать, сколько всего боев он провел в качестве раба-гладиатора. Это оказалось бессмысленным он и тогда, в Чечне, свои бои не подсчитывал. А сделать это сейчас было просто невозможно. Иван твердо помнил одно: он выиграл все эти бои, во всех стал победителем. Наглядное доказательство этому то, что он до сих пор жив...

...Иван убивал всех своих соперников в бытность рабом-гладиатором. Убивал всех своих противников, когда был солдатом. Убивал все свои жертвы, когда был киллером. Иван был самым эффективным орудием убийства, какое только можно создать из человека... "Кто создал меня? - думал Иван. - Кто научил меня убивать? В лагере, где меня учили стрелять без промаха в любой ситуации и уходить от выстрела, нам не объясняли, как чувствовать приближение смерти... Как ее встречать, как с ней общаться... Нас учили вовремя взводить курок. Но, умея только это, я никогда бы не стал профессионалом. Когда я понял, что смерть можно любить? И что она тоже может быть неравнодушна к тебе? В Чечне. Там каждое утро начиналось с одной и той же мысли: если я сегодня никого не убью, значит, убьют меня... Это была даже не мысль - просто вот так работал закон самосохранения..."

Что-то здесь было не так, ощущалась какая-то не правильность... Какая именно - Иван до сих пор не мог понять, уже не впервые думая об этом. Человек, как и любое животное, продолжает жить только тогда, когда стремится к жизни, когда хочет жить. Почему же Иван всегда оставался в живых, хотя шел навстречу смерти? Может быть, он сам был не правильным? Или не правильно устроен мир, в котором он живет? Это были слишком сложные вопросы для Ивана, но и без ответов на эти вопросы жить ему становилось все сложней...

Хотеть жить означало бояться смерти. Но стоило гладиатору испугаться смерти в любом бою, и он сразу делал шаг ей навстречу. Жизнь почему-то всегда доставалась ему, не боявшемуся смерти и любившему ее, а тех, кто очень хотел жить, Иван убивал...

Сможет ли он когда-нибудь жить, не убивая? Эта мысль впервые пришла ему в голову, и ответа на нее у него не могло быть, Иван чувствовал: впервые после Чечни что-то изменилось в нем. Изменилось за эти несколько дней, которые он прожил в роли "дичи", в роли "зайца"... Игра, придуманная Крестным, была слишком похожа на жизнь, которой Иван давно уже не жил. Она заставила его бояться преждевременной смерти. Крестный поставил условие - сохранить свою жизнь до определенного времени. И Иван выполнял это условие: он не просто боролся, он даже боялся за свою жизнь. Боялся настолько, насколько умел это делать...

...Иван давно уже неосознанно повторял тот путь, которым его недавно провела встреченная в метро девушка. Он пересек Крымский вал, почти не замечая направленных на него взглядов, во множестве привлекаемых его отрешенным видом и замедленными движениями. Но он уже выключился из игры - вновь был прежним Иваном, не "зайцем", убивающим "охотников", а прошедшим Чечню Иваном, знающим и любящим смерть... Незаметно для себя он свернул в немноголюдные московские дворы и минут через пять оказался перед одним из подъездов шестнадцатиэтажного дома. Даже не думая о том, сколько этажей ему следует пройти, Иван начал подниматься по лестнице пешком, пройдя два этажа, остановился на третьем и уверенно повернулся к квартире слева. Дверь в нее была не заперта.

Иван, не стучась, толкнул дверь и вошел. Он сразу узнал квартиру, в которой уже побывал. Вон там, направо, комната больной старухи. Прямо комната девушки, ее дочери. "Вернее, женщины", - подумал Иван, вспомнив, как разглядывал ее тело, в котором не было ни капли целомудрия, зато ярко проявлялась зрелая женственность. У невинных девушек не бывает таких тел...

Как звали женщину, Иван не запомнил, хотя мать, кажется, ее как-то называла. Его не волновало имя. Он хорошо представлял себе то чувство глубокого покоя и вместе с тем почему-то ощущение близости смерти, которые он испытал, глядя на обнаженную женщину. Тогда, впервые за долгое время, женское тело не внушило ему никаких опасений, не было воспринято им как источник агрессии... И он не боялся, что оно засосет его в себя, затянет обратно в небытие, из которого он когда-то появился на свет...

После Чечни Иван брал женщин, ничего особенно интересного при этом не испытывая. Брал, как берут хлеб, воду, вино, даже просто как сигарету из пачки. Он телом женщины доставлял себе удовольствие... И в эти моменты продолжал оставаться один, не допуская и мысли о том, чтобы как-то обнажиться, разоблачиться перед ней. Это было слишком опасно - все равно что врагу подставить незащищенную спину. А женщина и являлась для Ивана врагом, ведь ее нужно было побеждать, причем каждый раз заново...

И вдруг он встретил женщину, которая не была для него врагом. Она вызывала у него уже гораздо более сложные чувства, чем простой и понятный интерес...

...Иван толкнул дверь в комнату старухи. Первое, что он увидел, был гроб. Старуха в гробу все так же устремляла глаза в потолок, только теперь эти глаза были закрыты. Но Ивану казалось, что и через опущенные веки старухин взгляд устремляется ввысь, пронизывает потолок и пытается что-то отыскать в ночном московском небе...

Иван хорошо знал, что, кроме холодных звезд и еще более холодной черноты между ними, там ничего нет, ничего найти невозможно. Звезды всегда и везде оставались для Ивана далекими и холодными - и в Чечне, во время изнуряющих тело и опустошающих душу ночевок в горах, под ледяным чеченским ветром, пахнущим смертью, и в Москве, в пустом, безлюдном ночном городе, где десять миллионов москвичей каждую ночь прячутся под одеялами от холодного звездного ветра и все же не все могут согреться...

Иван точно знал, что в небе нет абсолютно ничего, кроме черноты, звезд и этого ветра. Должно быть, поэтому мертвое упрямство старухи вызывало у него какой-то давно забытый, бессознательный страх, сродни детским ночным страхам... Что ищет там мертвая старуха? Или смерть открывает человеку какую-то тайну?..