Русь - Дорога из глубин тысячелетий, Когда оживают легенды - Валерий Шамбаров

У любого, прочитавшего эти строки, возникает естественное впечатление, что речь идет о совершенных дикарях. Хотя подобное представление опровергается и археологическими данными, и многочисленными противоречиями в трудах тех же самых авторов. Так, у читателя, узнавшего о "жалких хижинах" и "жилищах со многими выходами", естественно, встает перед глазами шалаш или какая-то нора, наподобие звериной берлоги. Но раскопки показывают, что имеются в виду городища, т. е. крепости, которые на самом деле имели по несколько выходов, вполне нормальный прием в фортификации. Эти городища строились в форме круга, укрепляясь валами и рвами, центральная площадь оставалась свободной, а по периметру располагались жилища. Они представляли собой землянки размером примерно 5 х 5 м, в центре размещалась глиняная плита, а по стенам — скамьи в виде земляных насыпей, на которых делалось деревянное покрытие. Проживали в таких городищах по 200–400 человек, хотя имелись и гораздо более крупные поселения — крепости, обнаруженные и в краю антов, и на землях западных венедов. Впрочем, и в описаниях военных действий против придунайских славян встречаются упоминания о «лагерях» — очевидно, тех же городищах, в которых проживали по нескольку тысяч человек.

Действительно, в IV–V вв., в период готско-гуннских войн и вызванных ими интенсивных переселений, в культуре славян отмечается значительный упадок. Исчезают красивая керамика, прежние фигурные сосуды с художественными изображениями зверей и птиц, заменяясь массивными простыми горшками без украшений, вылепленными вручную, без гончарного круга, то есть в походных или полукочевых условиях, когда людям нецелесообразно было обременять себя переноской громоздкого оборудования мастерских. Уменьшилось количество и ухудшилось качество других ремесленных изделий, весьма грубыми стали украшения. Развитые большие города с планировкой улиц, деревянными мостовыми, жилыми зданиями, многочисленными мастерскими и сложными системами крепостных сооружений, вроде Бискупин-ского городища под Познанью или Бероуна вблизи Праги, сменяются городищами временного типа, а вместо "прочных домов", о которых писал еще Тацит, появились упомянутые выше землянки. Впрочем, это объясняется не только общим упадком культуры или "бродячей жизнью" — в результате частых перемен места жительства и освоения новых пространств славяне перешли от прежней переложной системы земледелия на подсечную, когда участок леса выжигался, в течение 2–3 лет давал высокий урожай, а потом его забрасывали и осваивали новый. При такой системе, действительно, строить капитальные дома и города было нецелесообразно, поскольку удобнее было время от времени переносить селение поближе к обрабатываемым полям.

Но Прокопий и Маврикий писали о славянах уже не в IV–V, а в VI веке, когда многое в их жизни успело измениться. Правда, ви зантийцы чаще всего встречались с ними лишь в ходе боевых действий, поэтому возможно, что на всех славян распространялись сведения о склавинах, которые только-только осваивали долину Дуная, попутно испытывая прочность границ империи. Но даже в этом случае данные выглядят весьма однобокими и искаженными, тем более что у столь высокопоставленных авторов была полная возможность получить более точную информацию от пленных, возвращающихся из славянских земель, — согласно тому же Маврикию, срок неволи для них по славянским обычаям был ограниченным, после чего пленным предлагали или вернуться на родину за небольшой выкуп, или остаться уже на положении свободного и равноправного общинника. Об этом обычае сообщает и "Велесова Книга", упоминающая о римских воинах, которые трудились "на нас десять лет, а потом были отпущены нами" (III, 29).

К VI в., когда ситуация в Европе наконец-то стабилизировалась и расселения, в основном, завершились, в культуре славян уже обозначился быстрый прогресс. Поселения приобретают более постоянный характер, землянки начинают постепенно сменяться избами. Возникают крупные города-крепости, объединяющие вокруг себя более мелкие села. Хотя этот процесс более интенсивно шел вдали от византийских границ — на западе, на Руси и у антов. Значительно развиваются ремесла, у славян в это время уже были искусные кузнецы, ювелиры, гончары, возобновляется разработка рудных месторождений и выплавка металла. Керамика VI века становятся весьма совершенной, появляются красивые бронзовые и серебряные украшения с эмалью, изящно выполненные застежки, кольца, пряжки, гребни с затейливыми орнаментами, отличное оружие.

Очень развито было у славян земледелие и скотоводство. Тот же Маврикий сообщает, что "у них большое количество разнообразного скота и плодов земных, лежащих в кучах, в особенности проса и пшеницы". По археологическим данным его «кучи» оказываются ямами, специально оборудованными под зернохранилища. Впрочем, тут любому здравомыслящему человеку придет вопрос: какой же земледелец станет хранить добытый собственным потом урожай "в кучах", где он начнет гнить после первого же дождя? О развитии земледелия говорит и такой красноречивый факт: авары впоследствии смогли сломить сопротивление антов именно тем, что в первую очередь разоряли и выжигали их поля. Уже с конца V начала VI в. славяне применяли не только легкие, но и тяжелые плуги, а различные источники — и византийские, и сирийские — неоднократно упоминают о богатых полях антов, о складах зерна и овощей в их селениях, о больших стадах скота и табунах, принадлежащих им. Иоанн Эфесский писал: "Они стали богаты, имеют много золота, серебра, табуны лошадей и оружие, и научились вести войны лучше самих римлян".

В этом смысле опять же легко уличить византийских авторов в неточностях и недоговорках. Так, рассуждения Маврикия о том, что славяне сражаются без командиров, беспорядочными толпами, тут же опровергаются им самим, описывающим их излюбленные маневры. "С криком слегка продвигаются вперед все вместе, и если противники не выдержат их крика и дрогнут/то они сильно наступают, в противном случае обращаются в бегство… Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним", где сражаются "засадами, внезапными атаками, хитростями. Часто несомую добычу они бросают, как бы под влиянием замешательства, и бегут в леса, затем, когда наступающие бросаются на добычу, они без труда поднимаются в атаку и наносят неприятелю вред". В общем-то, маневры достаточно сложные и невозможные без единого командования и солидных тренировок. Попробуйте-ка неорганизованной толпой в несколько тысяч человек "все вместе" с криком продвинуться вперед, сориентироваться, как действовать дальше, выбрать место для засады и заманить туда преследователей, перейти внезапно из притворного бегства в контратаку… Кстати, и сама неспособность "сражаться в правильной битве" историческими фактами не подкрепляется. Возможно, славяне действительно предпочитали не лить понапрасну кровь в лобовых столкновениях, если была возможность победить противника иначе, но из византийских хроник, в том числе и информации Прокопия, известны и неоднократные примеры обратного свойства, когда они громили в боях регулярные ромейские части и брали крепости, считавшиеся неприступными. Легко понять, что и эти действия были бы невозможны без единого грамотного командования. Можно, конечно, предположить, что славяне, попадавшие в плен, просто предпочитали не называть своих вождей, но все в тех же византийских хрониках, описывающих боевые действия против славян, называются имена князей, предводительствовавших в нескольких битвах. Так что искаженные выводы, скорее всего, лежат целиком на совести авторов.

Неизвестно, к заблуждению или преднамеренной дезинформации отнести и сообщение Прокопия, которое потом почему-то прочно вошло в историческую литературу, — что "эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии)". Скорее всего, автора тут сбило с толку наличие у славян института веча, столь разительно отличающее их от византийской автократии. Или сыграли роль утопические мечты самого Прокопия об утерянной демократии древних греков? Но такая оценка полностью противоречит другим источникам. Иордан, как уже говорилось, при описании событий готско-гуннских войн, упоминает «короля» антов Буса. М. В. Ломоносов, доказывая существование государства у антов, обратил внимание на хронику Менандра, где в середине VI в. фигурирует князь Мезенмир, "сын Идара, брат Келагаста". Тут явно указано на преемственность власти и ее наследственный характер. А поскольку назван не только отец, но и брат, то подразумевается, что Мезенмир княжил либо после старшего брата, принявшего власть от отца, либо брат принял власть после гибели Мезенмира и княжил в момент написания хроники, то есть видны явные признаки династии. А Маврикий, хотя и говорит о ведении боевых действий "не имея над собой главы", но в той же работе пишет о славянских «царьках» — племенных князьях, разрабатывая тактику дипломатических игр с ними и привлечения некоторых из них на свою сторону "с помощью речей и даров". Отсюда опять же видно, что фигуры князей в своих племенах обладали весомым авторитетом и что в их руках находилась реальная власть, хотя и ограниченная вечем. В противном случае разве можно было бы влиять на политику племени путем воздействия на князя? Как уже упоминалось выше, в хрониках, описывающих войны со славянами, названы и имена некоторых князей, и мало того, называются «цари», в подчинении которых находились эти князья. То есть, существовала иерархия знати и административное деление с подчинением князю более крупного племенного объединения мелких единиц.