По Уссурийскому краю. Дерсу Узала - Владимир Клавдиевич Арсеньев

и я погрузился в сон. Когда я проснулся, то увидел около себя Дерсу и китайца. Я был покрыт одеялом. На костре грелся чай; в стороне стояла оседланная лошадь. Боль в ноге утихла, и опухоль начала спадать. Согрев воду, я еще раз промыл рану, затем напился чаю, закусил китайским пресным хлебом и стал одеваться. Дерсу и китаец помогли мне взобраться на коня, и мы тронулись в путь.

За ночь лесной пожар ушел далеко, но в воздухе все еще было дымно.

После полудня мы прибыли на Санхобе. Г. И. Гранатмана не было дома. Он куда-то пошел на разведки и возвратился только через двое суток.

Пришлось мне сидеть на месте до тех пор, пока рана на ноге не зажила как следует. Через три дня я уже мог ходить, а через неделю совсем оправился. Чжан Бао несколько раз навещал меня. От него я узнал много интересного. Он рассказал мне, как несколько лет тому назад вблизи бухты Терней разбился пароход «Викинг», узнал о том, как в 1905 г. японцы убили его помощника Лю-Пула и как он отомстил им за это; рассказал он мне также о партии каторжан, которые в 1906 г. высадились на материке около мыса Олимпиада. Путь их по берегу моря сопровождался грабежами и убийствами. Чжан Бао со своими охотниками догнал их около озера Благодати и всех перебил… И много еще чего я узнал от него. Все это были страшные, кровавые драмы.

Наблюдая за китайцами, я убедился, какой популярностью среди них пользовался Чжан Бао. Слова его передавались из уст в уста. Все, что он приказывал, исполнялось охотно и без проволочек. Многие приходили к нему за советом, и, кажется, не было такого запутанного дела, которого он не мог бы разобрать и найти виновных. Находились и недовольные. Часто это были люди с преступным прошлым. Чжан Бао умел обуздывать их страсти.

Он постоянно посылал разведчиков то на реке Иодзыхе, то на берег моря, то по тропе на север. Вечером он делал сводки этим разведкам и сообщал их мне ежедневно. Чжан Бао вел большую корреспонденцию. Каждый почти день прибегал к нему нарочный и приносил письма.

Все эти дни Дерсу пропадал где-то у тазов. Среди них он нашел старика, который раньше жил на реке Улахе и которого он знал еще в молодые годы. Он успел со всеми перезнакомиться и везде был желанным гостем.

Дня за два до моего отхода Чжан Бао пришел ко мне проститься. Неотложные дела требовали его личного присутствия на реке Такеме. Он распорядился назначить двух китайцев, которые должны были проводить меня до Сихотэ-Алиня, возвратиться обратно другой дорогой и сообщить ему о том, что они в пути увидят.

15 октября был последний день наших сборов. Из муки мы напекли лепешек, насушили мяса. Предусмотрено было все, не забыта была даже сухая трава для обуви.

Глава двадцать шестая

Зимний поход

Выступление. – Отравление. – Противоядие. – Река Дунца. – Уборка рыбы в истоках реки птицами и зверями. – Проклятое место. – Признаки непогоды. – Пурга. – Перевал Терпения.

16-го числа выступить не удалось. Задерживали проводники-китайцы. Они явились только на другой день около полудня. Тазы провожали нас от одной фанзы до другой, прося зайти к ним хоть на минутку. По адресу Дерсу сыпались приветствия, женщины и дети махали ему руками. Он отвечал им тем же. Так от одной фанзы до другой, с постоянными задержками, мы дошли наконец до последнего тазовского жилья, чему я, откровенно говоря, очень порадовался. Дальше тропа перешла за реку и потянулась вдоль левого берега еще километра два с половиной, а затем стала взбираться на перевал.

В нижнем течении река Дунца[146] течет в меридиональном направлении до тех пор, пока не встретит реку Сицу. Тут она делает петлю и огибает небольшой горный отрог, имеющий пологие склоны к реке Санхобе и крутые к реке Дунце. Через этот самый отрог нам и надлежало перейти.

Приближались сумерки. Поэтому мы стали биваком тотчас, как только спустились к воде.

Днем мне недомогалось: сильно болел живот. Китаец-проводник предложил мне лекарство, состоящее из смеси женьшеня, опиума, оленьих пантов и навара из медвежьих костей. Полагая, что от опиума боли утихнут, я согласился выпить несколько капель этого варева, но китаец стал убеждать меня выпить целую ложку. Он говорил, что в смеси находится немного опиума, больше же других снадобий. Быть может, дозу он мерил по себе; сам он привык к опиуму, а для меня и малая доза была уже очень большой.

Действительно, вскоре после приема лекарства боль в животе стала утихать, но вместе с тем по всему телу разлилась какая-то слабость. Я лег у огня и погрузился в тяжелый сон, похожий на обморок. Через полчаса я очнулся и хотел подняться на ноги, но не мог. В странном состоянии я находился: я утратил все чувства и ничего не видел, ничего не слышал, ничего не ощущал. Нечеловеческие усилия я сделал над собой, поднял руку, дотронулся до своего лица и испугался. Казалось, это были не мои руки, а чужие, точно не лицо я трогал, а какую-то маску. Ужас охватил меня. После страшной внутренней борьбы я рванулся, вскочил на ноги и тотчас упал на землю. Началась сильная рвота. На мое счастье, Дерсу еще не спал. Он принес мне воды. Я сделал несколько глотков и начал приходить в себя. Голова так сильно кружилась, что я не мог сосредоточить своего зрения ни на одном предмете: я понял, что отравился. Несколько раз я пил воду в большом количестве и несколько раз искусственно вызывал рвоту, и это меня спасло. Так промаялся я до утра. Когда рассвело, Дерсу сбегал в лес, принес какой-то травы, велел мне жевать ее и глотать сок.

Растение это оказалось горец земноводный амурский, туземцы его принимают также от дизентерии.

Наконец понемногу я стал приходить в себя, головокружение и головная боль исчезли, зато появились слабость и сильная жажда.

Санхобе протекает по типичной долине прорыва, местами расширяющейся, местами суживающейся ровно настолько, чтобы пропустить одну реку. Наиболее широкие места ее находятся там, где в нее впадают притоки. Из них самым крупным будет река Фату, текущая с севера вдоль берега моря.

По реке Дунце растет такой же хороший лес, как и по реке Сице. С левой стороны в горах преобладают лиственные породы, с правой – хвойные.

Тропа идет по левому берегу реки, то приближаясь к ней, то удаляясь метров на двести. В одном месте река прижимается вплотную к горам, покрытым осыпями, медленно сползающими книзу. Сверху сыплются мелкие камни. Здесь поставлена кумирня богу Шань-синье, охраняющая ему горы. Сопровождающие нас китайцы не преминули помолиться, нимало не стесняясь нашим присутствием.

Дальше тропа выходит на гарь, которая тянется до самой реки Фату. Затем опять идут осыпи, а против них речные террасы, занимающие довольно большое пространство с правой стороны реки.

Километров на семь ниже в Санхобе впадает небольшая речка, не имеющая названия. По ней можно выйти к самым истокам реки Билембе, впадающей в море севернее бухты Терней. Немного выше устья этой безымянной речки Дунца принимает в себя еще один приток, который китайцы называют Сяоца. Тут тропы разделились: одна пошла вверх по Дунце, а другая свернула влево.

Вследствие болезни я не мог идти скоро, часто останавливался, садился на землю и отдыхал.

Дерсу и двое стрелков ходили осматривать реку Сяоцу. Истоки ее сходятся с истоками горного ручья, впадающего в Сицу в среднем течении. Самый перевал покрыт густым хвойным лесом. Как подъем, так равно и спуск с него средней крутизны. Километрах в трех от Дунцы они нашли китайскую зверовую фанзу. Хозяева ее находились в отсутствии.

К вечеру я почти оправился, но есть не мог – все еще мешала рвота. Поэтому я решил пораньше лечь спать в надежде, что завтрашний день