Защитник - Конн Иггульден

– Ксантипп… – сказал он. – В этом нет необходимости…

– Мой приказ – пригвоздить его сына к дереву. Пусть это будет уроком для всех. Потом казни правителя. Не можешь выполнить приказ – сдай обязанности и возвращайся на корабль.

– Пожалуйста, куриос! – не утихал несчастный отец. – Возьми меня, пощади моего сына!

Словно подрубленный, он вдруг осел, уронив голову.

– Если я откажусь выполнить приказ, мне не жить после возвращения, – тихо сказал Эпикл. – Если ты мой друг, не заставляй меня выбирать.

Ксантиппом овладело безумие, и хотя Эпикл понимал причину, его передернуло.

– Лучше прикажи отвести Перикла обратно на корабль, – настаивал он.

Ксантипп посмотрел на Перикла. Юноша плакал, глядя на сына правителя. Мальчику было не больше восьми или десяти лет, и он дрожал от ужаса.

– Ладно, – прохрипел Ксантипп. – Отведи Перикла на корабль.

– Пойдем с нами, – уговаривал его сын. – Прекрати все это, отец, пожалуйста.

– Уймись! – грубо оборвал его Эпикл и, крепко схватив за руку, потащил с городской площади.

Оставив за спиной слезы, мольбы и плач, они направились к необычайно синему в тот день морю.

– Почему?! – негодовал Перикл. – Почему он такой? Ведь Арифрона этим не вернуть.

– Он запутался, – сказал Эпикл. – Или сломался. Часть его навсегда останется здесь, с твоим братом. Мне жаль. Твой отец был моим другом с самого детства. Я помню его в сражении и в изгнании. Он пережил большую потерю. Я никогда не видел, чтобы он был жестоким. Я… никогда не думал, что увижу его таким.

Поздно вечером, когда взошла луна, Ксантипп вернулся к кораблям афинян и их союзников. Ушли только пелопоннесские триеры; тех, кто остался, было довольно много. На палубе он снял все доспехи и остался голым. Одно за другим ему поднимали ведра с водой. Он долго смывал сажу, кровь и пот, тер кожу пемзой.

Когда он закончил, Эпикл принес ему хитон, сандалии и гиматий укрыться от ночного холода. Ксантипп, завернувшись в плащ, улегся на палубе. Люди вокруг него в большинстве своем не спали и с мрачными лицами смотрели в звездное небо.

Эпикл опустился рядом с архонтом и афинским стратегом.

– Твой сын… ему сейчас трудно. Я сказал, что ты исцелишься и станешь прежним.

– Да, – выдохнул Ксантипп.

Молчание проскользнуло между ними, как нож. Пауза затянулась.

– Я убил сына правителя, – пробормотал Ксантипп и тихонько всхлипнул. – Отца оставил в живых, чтобы он испытал то, что чувствую я.

– Мне жаль… – вздохнул Эпикл.

Он до последнего надеялся, что Ксантипп сумел сдержать гнев. Одно дело убивать в бою, когда это необходимо. Но казнь ребенка нельзя оправдать злобой или яростью. Такая смерть взывала к богам. Ксантипп знал это.

– Если бы я мог снова прожить этот день, если бы я мог вернуться и изменить его…

– Понимаю, Ксантипп.

Так говорили слабаки, и Эпикл не ожидал этого от своего старинного друга. Он встал и ушел, оставив Ксантиппа давиться горем в складках плаща, приглушавших ужасные звуки. Буря отчаяния однажды стихнет. Со временем боль перестанет ощущаться так остро. Раны зарубцуются, но кожа уже никогда не будет крепче, чем раньше.

Задержавшись на носу галеры, Эпикл почувствовал запах дыма. Корабли стояли на якоре и смотрели на запад. Там за горизонтом лежали Афины. Насколько он знал, город снова был в руинах, а персидская армия праздновала победу. Он молился за Аристида и союзников. Молился за их успех.

Аристид ощущал себя стариком, каждый порез и вывихнутый сустав давали о себе знать. С самого утра он был на ногах и сражался. Он видел, как убивали илотов. Словно ягнят. Его афиняне попали в окружение и оказались в море врагов, где их крепко потрепали. Но в самом центре сражения стояли Павсаний и спартанцы. Они стали той скалой в потоке, о которую разбились персы. Аристид подумал, что не забудет этого, даже если проживет еще пятьдесят лет.

Передышки не было – когда персы попытались отступить в лагерь, Павсаний отдал приказ преследовать их по пятам. Им не дали ни соединиться, ни укрыться. Они пришли в Грецию под звуки труб и барабанов; им не позволили вернуться домой на их условиях. Аристид забыл о милосердии, и теперь на груди у него засыхало бурое пятно. Он держал человека, пока два гоплита кололи его копьями. Тому персу выпала страшная смерть. Другим повезло больше, но и они все были мертвы. Грекам досталась тяжелая работа, и, когда солнце опустилось к горизонту, все были измотаны. Не хватило даже долгого летнего дня. Бойня была ужасная, и изнемогшие от ран и боли люди опускались на колено или просто садились, и мечи выскальзывали из онемевших пальцев.

Павсаний приказал зажечь факелы, стоявшие в центре персидского лагеря. Прорицатель Тисамен стоял рядом, и спартанский регент время от времени радостно хлопал его по спине. Первое состязание – первая победа.

Лагерь был огромен и пуст, хотя персидские палатки обыскали вдоль и поперек. Вообще-то, искали спрятавшихся, но половина греков украсила себя золотом. Только спартанцы держались особняком, так как не пользовались монетами. Впрочем, их презрение никак не сказалось на энтузиазме союзников.

Аристиду пришлось представиться дважды, прежде чем его пропустили. Наверное, он не очень походил на того человека, которым был утром. Весь в пыли и чужой крови, с измазанным маслом и грязью лицом. Тем не менее он был уполномоченным от Афин в этом лагере. И что важно, нельзя было допустить, чтобы Павсаний приписал победу единственно Спарте.

Когда Аристида наконец пропустили, выяснилось, что его опередили некоторые вожди. Немного раздражало, что именно Павсаний стал центром собрания, но Аристид понимал – спартанец это заслужил.

– Я благодарю богов за победу, – сказал он.

Павсаний повернулся, чтобы посмотреть, кто так говорит, и улыбнулся:

– Мы и впрямь удостоились благословения.

Этот человек был слишком набожен, чтобы поставить себя выше, нарушив порядок почитания, но Аристид видел его гордость.

– Регент Павсаний, – сухо произнес он, – для меня было честью сражаться бок о бок с тобой. Надеюсь, это станет началом большой дружбы. Я уважаю наших союзников. В одиночку мы не смогли бы одержать победу. Вместе мы сломали империю.

Павсанию эти слова не совсем пришлись по душе. Бровь поднялась чуть выше, улыбка разгладилась.

– Не думаю, что Спарта послала бы меня, если бы Афины не угрожали встать на сторону того самого врага, которого мы победили. Подумай об этом, если у тебя есть время на размышление.

Аристид даже моргнул от удивления, заметив гнев в глазах спартанского регента. Да, наверное, на все случившееся можно было смотреть