Среди красных вождей - Георгий Соломон (Исецкий)

— Вот по всему этому я и думаю, что я не кандидат и что и для тебя, и для дела будет лучше остановиться на другом, более эластичном кандидате..

— То есть на ком именно? — спросил он, перебивая меня.

— Ну, милый мой, мало ли таких людей, — ответил я. — Да вот, недалеко ходить, Лежава — чем же не кандидат?

— Ну, нет, брат, этот номер не пройдет, — быстро возразил Красин. — Довольно с меня уже того, что мне навязали его, этого «или бац в морду», или «ручку пожалуйте» в мои замы… Чтобы я его пустил плавать в вольной воде — вот уж ах оставьте!.. Ни за что… кроме подхалимства и, как следствие его, его высокой наглости, ведь в нем ничего нет — это весь его актив… А по уму это подлинный «без пяти минут государственный человек»…

Словом, Красин энергично наседал на меня, настаивая на своем, он уверял меня, что, нажегшись на Гуковском, Политбюро, понимая, что оно и так уже село в калошу, проведя его кандидатуру, само чувствует себя достаточно сконфуженным и не будет возражать против меня…

Таким образом, хотя и с тяжелым сердцем и зная, что Ревель будет для меня осиным гнездом (о, как я был прав!), я согласился. И Красин тотчас же при мне вызвал по телефону Чичерина. Того не было в комиссариате, подошел Карахан.

— А, это вы, Лев Михайлович? — переспросил Красин. — А разве Георгия Васильевича нет?.. Ну так вот, я хотел ему сказать, что я не могу больше терпеть Гуковского в Ревеле и должен его заменить… Что?.. Ну, само собою, я и сам знаю, что это мое право… Но только я вас предупреждаю, что я сегодня же заявлю в Политбюро…

Карахан перебил его вопросом, сущность которого была ясна из ответа Красина:

— Нет, благодарю вас, у меня уже есть свой кандидат… Это Георгий Александрович Соломон… Да, да, так и передайте Георгию Васильевичу… До свидания…

К моему великому удивлению, в тот же вечер Красин позвонил мне по телефону, часов около 12 ночи, и сообщил, что Политбюро утвердило мою кандидатуру без всяких возражений.

— Как? — воскликнул я от удивления. — Без всяких возражений?..

— Без всяких, — ответил он. — Вот слушай, я читаю тебе его резолюцию: «По представлению товарища Красина, освободить товарища Гуковского от должности полномочного представителя Наркомвнешторга в Эстонии и назначить взамен его на эту должность товарища Соломона…»

XXII

Итак, я согласился принять это назначение. Но зная, что все дела Гуковского запутаны, что мне там придется иметь дело с его штатом, который, по рассказам всех, и Красина в том числе, представлял собою не что иное, как хорошо спаянную шайку, члены которой связаны круговой порукой, я имел полное основание считать, как я это и сказал Красину, что попаду в Ревеле в настоящее осиное гнездо. Поэтому я оговорил мое согласие одним существенно важным условием: что я приму дела от Гуковского лишь после ревизии, которую произведут в его делах, а главное, в отчетности, ревизоры Рабоче-крестьянской, инспекции. Красин вполне согласился со мной и официально, как народный комиссар внешней торговли, написал соответствующее требование в это учреждение.

Народным комиссаром Рабоче-крестьянской инспекции был Сталин, который, как я упоминал, состоя при Троцком в качестве политкомиссара и заставляя его «быть храбрым», не интересовался РКИ, и в ней орудовал член коллегии Аванесов, состоявший одновременно членом коллегии ВЧК. Как я говорил выше, Гуковский одно время тоже был членом коллегии РКИ. Он был близок с Аванесовым. Был он близок и даже дружен также и со Сталиным, которого называл «Коба» (Яков). Не зная лично Сталина и имея о нем представление лишь по отзывам людей, заслуживающих доверия, как о человеке лично честном и не корыстолюбивом, я не имел основания бояться, что он способен будет покрывать Гуковского, что он впоследствии доказал и о чем я и упомяну…

Аванесов исполнил мое и Красина требование и назначил ревизором молодого рабочего (от станка) Никитина, сотрудника РКИ, который и явился ко мне. Я сам в молодости прослужил около семи лет в государственном контроле и потому имел некоторое представление о требованиях, предъявляемых ревизорам. Несколько вопросов, поставленных мною Никитину, и его совершенно невежественные ответы сразу же показали мне, что парень этот не имеет ни малейшего представления о деле и технике ревизии. Мне было очевидно, что искушенный опытом, знающий все жульнические трюки Гуковский или купит этого юношу, или же вотрет ему так ловко очки в глаза, что ревизия, как таковая, не достигнет цели. Но, конечно, я не мог прямо высказать Аванесову свое мнение и, чтобы не задеть его лично, говоря с ним по телефону, указывал на молодость ревизора, на его неопытность для столь ответственного и сложного дела, как ревизия ревельского представительства. Он уверял меня, что ручается за Никитина, и в заключение, ввиду моих упорных настояний и требований предоставить производство ревизии лицу, более компетентному, сказал, что выдаст мандат также и Павлу Павловичу Ногину, которого я решил взять с собой в качестве главного бухгалтера.

Как и следовало ожидать, мое назначение вызвало в сферах, среди благоприятелей Гуковского, настоящий переполох. Началась оживленная переписка между Гуковским и его влиятельными друзьями, с которой, как увидит читатель, сам же Гуковский меня цинично и познакомил по моем приезде в Ревель.

Между тем я усиленно готовился к поездке, набирая необходимый штат и знакомясь с делами Гуковского по переписке с ним и копиям его договоров с разного рода поставщиками. Все эти данные находились в комиссариате внешней торговли, где царил уже окончательно обнаглевший Лежава, этот, по меткому выражению Красина, «без пяти минут государственный человек». Надо отдать ему справедливость: виляя и направо и налево, вечно опасаясь и сомневаясь, к какому берегу лучше пристать, он в свою очередь старался, чем мог и как умел, осложнить мою задачу. Он ставил мне препятствия при наборе штата, делая глупые отводы тех или иных кандидатов, он неохотно давал мне переписку с Гуковским для ознакомления… Ему вполне соответствовал и мой старый «приятель» В. А. Степанов («…расстрелять-с»), который в это время замещал уехавшего в служебную командировку С. Г. Горчакова на посту управляющего делами комиссариата. Имел ли Степанов определенные инструкции или действовал по собственному разуму, но только в ответ на каждое почти мое требование дать мне какую-либо переписку по тому или иному вопросу неизменно обращался к Лежаве за разрешением…

Набор штата был нелегким делом. При известии о моем назначении ко мне устремилась масса людей, жаждущих уехать из России, желающих хоть немного вздохнуть от социалистического рая и просто хоть подкормиться. Приходилось много отказывать. Кроме того, необходимо отметить, что все мои кандидаты должны были пройти через фильтр Особого отдела ВЧК, который и не одобрил некоторых из моих кандидатов. Да и Лежава, хотя я и не особенно считался с ним и частенько осаживал его без церемоний, тоже досаждал мне своими отводами. Некоторые из советских сановников в свою очередь старались навязать мне своих кандидатов, и, отказывая им, я наживал новых врагов…