Третий глаз - Аркадий Стругацкий

“Да-да, спасибо, вы меня успокоили. И все-таки старик очень жалок. Он мне показался каким-то несчастным. Признаюсь, я даже сомневалась, действительно ли он музыкант”.

“Если вы не устали, сестра, могу рассказать вам кое-что о нем”.

“Я не устала”.

“Старик ходит по гостиницам играть в номерах. Договаривается с дежурными по этажу, и те помогают ему с заказами. Находится достаточное число парочек, которые желают развлекаться в таком романтическом сопровождении, а присутствие старика их ничуть не смущает. Музыкант делает это не ради денег, а главным образом из творческих соображений, во всяком случае, так он объясняет своим друзьям-интеллигентам. Он пишет симфонию. Пока, правда, не решил, какую — то ли “симфонию страсти”, то ли “симфонию чувства”. Импровизирует в номерах, увековечивая в музыке увиденное, потом записывает это нотами. Самое страшное, что он лжет. В истинной причине он не смеет признаться даже себе. Понимаете, сестра, он просто глазеет. У него старческий зуд. Причем играть в сводных домах ему воспитание не позволяет, ведь там “настоящий разврат”. Разврата он боится, и вообще, он очень любит горестно рассуждать о нашествии всеобщего разврата. Вам интересно?”

“В какой грязи вы работаете, брат!”

“Устал я от грязи, родная. Оттого и горечь. Оттого и нежность”.

“Могу я помочь вам?”

“Попробуйте”.

“В течение всего сеанса я отчетливо чувствую ваше желание о чем-то меня попросить. Решайтесь, наконец”.

“От вас ничего не скроешь. Стыдно признаваться… Я хотел попросить вас прислать свой светлый образ”.

“Бедный мой… Приготовьтесь”.

“Я давно готов”.

“Внимание. Сигнал прерывания. Стартовый импульс. Посылка. Стоп”.

“Принято”.

“Ну как?”

“Хорошо, родная. Спасибо за поддержку”.

“Спасибо за нежность, милый”.

“Пора браться за главное”.

“Успеха вам, брат. Укрепится ваш разум”.

“Очистится ваша душа, сестра. Конец связи”.

Холл, залитый больничным светом, был пуст. Около мраморной статуи великого Коли Серова имелся огороженный участок, над которым висела табличка “Дежурный”, но и там никого не наблюдалось. Дверь с надписью “Администратор” была заперта. И только из-за занавеси, скрывающей от посторонних глаз “Служебное помещение”, доносилась какая-то возня. Я подошел ближе и гулко кашлянул. Возня тут же прекратилась, некоторое время не было ни звука. Наконец кто-то вздохнул, строгим шепотом произнес: “Сиди тихо!”, занавесь колыхнулась, и на свет появился мужчина, застегивая второпях форменные брюки.

— Что вам угодно? — заспанно спросил он меня, тесня от опасного места.

— Вы дежурный? — поинтересовался я. — Раньше я вас здесь не видел.

Он бесконечно зевнул.

— Недавно работаю. Так что вам нужно, сударь?

— Ничего особенного. Обычный набор — кровать, душ, сортир.

— Вам нужен номер! — оживился дежурный. — Конечно. Вы один?

— Нет, — сказал я ему, — с дамой. Разве не видно?

Он немедленно принялся обыскивать глазами холл, удивленно пробормотав: “А где же…”, тогда мне пришлось разъяснить ему, что это была шутка.

— Отлично! — хрипло проговорил он, перебрав лицом все оттенки восхищения. — Значит, дамы нет… — и вдруг сделался очень тихим, хитрым. — Магу подселить вас… это… к попутчице. А? Или… что-нибудь иное желаете?

— О! — воскликнул я. — Ну сервис, прямо как в златоглавой столице. Сколько стоит “иное”?

Дежурный ухмыльнулся и показал на пальцах. Я посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— Это грабеж, — объявил я ему. Мне было безумно весело. Он снова ухмыльнулся и промолчал.

— А попутчица? — тогда спросил я его. — Сколько возьмет за билет?

Он показал.

— В наше время трудно быть оригинальным, — вздохнул я, доставая хрустящие. — Заразу-то не подцеплю? Как полагаешь, товарищ?

— Я не… — поперхнулся дежурный. — Почему товарищ?

— А что? — удивился я, глядя в его потную харю. — Друг, товарищ, какая разница. Козел вонючий — тоже хорошее обращение. У нас по Конституции свобода слова, правда?

— Свобода — наше знамя! — заученно выдал он.

— Так как насчет заразы?

— Насчет заразы? — гостиничный пес вновь расслабился, перестал ерзать, подмигнул. — Не волнуйтесь, сударь, сюда пропускаются только лучшие женщины района. Фирма гарантирует…

Протянул, наконец, жетон.

— …Прошу! Как раз в этом номере скучает одна особа — м-м! — такая, скажу вам, киса…

Его холуйское красноречие ушло в потолок — клиент в моем лице уже отключился. Я с интересом наблюдал за занавесью. Она легонько подергивалась, сквозь нее неслись еле слышные вздохи, и вдруг в прорези появилось детское лицо. Лицо дурашливо улыбалось. Пугливо глянуло на меня:

— Дядя, а у тебя ухи оттопырены.

Дежурный присел и оглянулся.

— Ты! — зашипел он. — Я же приказывал…

— Заткнись! — прорычал я, и когда он заткнулся, ласково поманил лицо за портьерой. — Иди сюда, маленькая.

Это была девочка лет десяти, она несмело появилась из-за пропыленного куска бархата и спросила на всякий случай:

— Дядя, а ты не будешь со мной целоваться?

Дурашливо веселое выражение застыло на ее мордашке, словно маска.

— Нет, — ответил я ей. — Не бойся, иди.

Она звонко хихикнула и подбежала ко мне.

— Точно не будешь?

— Да нет же! Скажи, что с тобой делал этот человек? — я кивнул на мужчину в брюках.

Теперь она нахмурилась.

— Что, не хочешь говорить?

Девочка загадочно посмотрела на меня, ее личико опять исказила дурашливая маска, и она заразительно засмеялась. Смех длился долго, невыносимо долго, чудовищно долго.

— Отстаньте от нее, — со злым спокойствием отчеканил дежурный. — Довели ребенка до истерики. Главное, сам все прекрасно знает, так нет, надо обязательно выспрашивать!.. Ступайте в свой номер, господин гуманист, и живите спокойно. Милиции можно не сообщать, ничего не докажете, это моя дочь, — он поднял девочку на руки и скрылся с ней за портьерой.

Я крутанулся, обогнул лифт и стал подниматься по лестнице, заботливо укрытой ковровой дорожкой. “Выродок, — неожиданно подумал я, — уже, наверное, положил беззащитное существо поудобнее… И сам себе удивился. Откуда такие мысли? Было противно, стыдно. Я встряхнулся. Не мне размышлять о морали, надо было набить ему морду и все… Судя по металлическому жетону, комната моя находилась на третьем этаже — можно добраться пешком. Я представил себе нагретую постель, кружевные канты простынь, уют, полумрак, как я нырну в эту атмосферу, как в утонченном интиме номера меня на столичном уровне обслужит научно подкованная в вопросах пола хозяйка, и в предвкушении этого сладко заныла душа, и плоть неудержимо потянулась туда, в номер…