Ястреб халифа - Ксения Медведевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да что ж такое, – в голосе самийа Аммару послышалось чуть ли не отчаяние. – Что ж такое?! Опять?!
И в зеркале все завертелось, завертелось – и ввинтилось в черную нору пещеры, рвануло вперед, вперед – и очутилось в низкой подземной зале. На молитвенных ковриках рядами сидели дервиши в черных одеяниях и опрятных колпаках ордена Джамийа. Под сводами мерно гудели голоса – наступило время радения. А у дальней стены, у покрытого черным знаменем прямоугольного каменного возвышения, на оленьей шкуре сидел сухопарый человек с умным и властным лицом. И вращал трещоткой, щелк-щелк, раз за разом, прикрыв глаза, вращал трещоткой, задавая ритм молящимся. Шейх.
Аммар понял, что видит знаменитого святого – Ахмада-и-Джама, по прозвищу Могучий Слон. Именно этот суфийский шейх возвысил свой голос против халифа, упрекая того в отсутствии упования на Всевышнего и скрытом многобожии. Аммар ибн Амир, громко возвещал святой муж, отказался от надежды на помощь свыше и обратил свое упование на сотворенное существо – на демона-самийа. Язычник-сумеречник не может спасти халифат! – кричали со ступеней мечетей, на кладбищах и у мазаров его последователи. Иблис попутал эмира верующих – ибо только нечистый мог внушить людям нечестивую мысль прибегнуть к помощи нечистого, мерзкого существа и доверить тому командование войсками халифата. А теперь Аммар ибн Амир, говорил шейх, – не иначе как по наущению богомерзкой твари – берет в жены женщину сумеречной, порченой крови! О верующие, – кричали дервиши, – если так пойдет дальше, то скоро на престоле халифата мы увидим остроухое большеглазое существо, а у ступеней трона будут стоять с одной стороны сумеречница, родившая нам такого наследника, а с другой – сумеречник, возведший на престол аш-Шарийа отпрыска своей крови! Халифа необходимо обратить, Аммар ибн Амир должен совершить покаяние и отослать обе твари туда, где им место, – в ревущий огонь ада!
– Ах ты сука, – по-змеиному зашипел Тарик. – Ах ты гадкая, гадкая сука… Заграбастал чужое место и теперь измываешься…
– Над кем? – испугался Аммар.
– Над Айшой, – ответил Тарик и отпустил цвета в чаше. – Своими видениями Айша обязана вот этому пещерному ублюдку. Знамя лежит на надгробии Амайа-химэ. Как же я сразу-то не догадался, глупец я, баран…
– Ой, шайтан… – До Аммара стал доходить ужас его положения. – Ой, шайтан, это же Слон…
– Ну и что? – мрачно удивился нерегиль.
– Тебе ничего! – взорвался халиф. – Тебе, собаке языческой, ничего! Это святой! Святой шейх, понимаешь ты или нет! Его называют одним из сорока девяти святых аутадов, каждую ночь обходящих вселенную! Он каждую ночь докладывает кутбу[61] о несовершенствах, и тот их исправляет! Без его благословения все рухнет!
– Аммар, ты что, рехнулся? – искренне удивился Тарик.
В ответ он получил рукавом по затылку. Халиф схватил нерегиля за волосы, пригнул голову к ковру и, с силой дергая вниз, заорал:
– Чтоб ты мне! Ничего! Как в прошлый раз! Ничего! Не смей! Тронешь пальцем – убью, сожгу, развею прахом! Понял, тварь? Мне только восстания не хватало! У него под рукой ар-Русафа, ты понял, нет?!
Тарик придушенно кричал и скребся по ковру когтями.
– Ты понял или нет?!
Нерегиль колотил ладонями и пытался что-то крикнуть сквозь расплющенные о шерстяной ворс губы. Аммар его наконец расслышал:
– Айша! Айша!
Вздернув сумеречника за волосы, халиф придвинул его лицо к своему и сквозь зубы прошипел:
– Не тронешь святого шейха пальцем! Арестуешь, привезешь в столицу. Я сказал – не тронешь пальцем! Ты понял меня, нет? Я сказал не «не тронешь пальцем» – а «НЕ ТРОНЕШЬ ПАЛЬЦЕМ»!!! Ты понял – нет, или тебе повторить?!
Сквозь хриплое дыхание нерегиль выдавил:
– Пусти.
– Я спрашиваю, ты понял или нет?!
Лицо самийа помертвело:
– Пусти. Убью.
Аммар разжал пальцы. Тарик, тяжело дыша и не сводя с него широко раскрытых глаз, медленно отодвинулся.
– Значит, так, – мрачно проговорил халиф, подымаясь. – Возьмешь сколько надо людей, поедешь прям завтра с утра. Привезешь почтенного Ахмада-и-Джама в столицу, как драгоценную вазу. Он обладает огромной властью над духами и джиннами, и я допускаю мысль, что он тебе напинает задницу, прежде чем согласится принять мое приглашение. Я даже допускаю мысль, что он уже знает о нашем разговоре и готовится принять тебя как… подобает. Он отправил на тот свет тучу народа, который вел себя с ним непочтительно. Так что советую быть почтительным и вежливым. Передашь святому, что Аммар ибн Амир почтительно испрашивает его благословения на брак. И привезешь в столицу. Ты понял или нет?!
Тарик молча склонился в церемониальном поклоне.
– Так-то лучше, – сказал халиф аш-Шарийа и вышел из комнаты.
Нерегиль бессильно сполз по теплой после солнечного дня стене. Уткнув лицо в колени, Тарег охватил их руками и так замер.
Тут у его правого бока послышалось какое-то шебуршание.
– Хозяин!.. Рррр… Хозяин?..
Не глядя и не поднимая головы, самийа протянул руку и развернул шелк на рукояти меча. Тигр Митамы осклабился:
– Да он дурак смертный, что с него взять.
Нерегиль продолжал сидеть неподвижно, уронив голову.
– Ну и какой прок вот так сидеть и предаваться отчаянию?
Молчание.
– Пощады и милости тебе все равно не дождаться.
– А то я не знаю, – Тарег дернул плечом.
– Если хочешь спасти девчонку, отчаяние ты себе позволить тоже не можешь.
Нерегиль вздохнул.
– Я голодный!.. – пожаловался Митама.
– Хватит канючить.
Тарег положил на зубы тигра палец. Вздрогнул, когда тот укусил – четырьмя острыми, как иглы, клыками. Довольно почмокав, существо отпустило подушечку пальца.
– Ну все, хватит рассиживаться, пойдем. До рассвета тебе нужно набрать отряд… не особо ревностных верующих.
И тигр Митамы захихикал. Тарег прошипел следом:
– Власть у него над духами и джиннами, поди ж ты…
Черный страшный ореол и-Джама он видел ясно – ползучие дымные плети завивались вокруг тела одержимого, залезали тонкими мерзкими струйками в уши, в рот, ввинчивались между глаз и в пупок. На неровном камне свода пещеры, над головами раскачивающихся в вое радения дервишей висели, уцепившись когтями, десятки маленьких, с летучую мышь, и уже подросших, с гончую собаку величиной, крылатых черных тварей – с тупенькими выпуклыми глазками, с ощеренными пастями, утыканными игольчатыми зубами. Острые розовые языки свешивались из раззявленных ротовых отверстий. Поголовье тварей питалось – на глазах по-паучьи набухая и растопыриваясь перепончатыми крыльями.
Тарегу заволокло глаза яростью, и он пробормотал:
– Я ему покажу, какая бывает настоящая власть над духами и джиннами, сукиному сыну, я там все по камушку…
Тигр Митамы хихикнул снова и сказал:
– Вот я и говорю – смертный дурак, ничего не понимает. Давно я не рубил головы дервишам, давно…
– Ты губу-то не раскатывай!..
– Да ладно тебе. Ничего он не сможет сделать, твой халиф, – особенно когда голова его… святого… уже будет красоваться на пике.
– Это точно, – медленно кивнул Тарег.
Нерегиль и меч переглянулись и рассмеялись – тихим, хищным, недобрым смехом.
2. Царевна Лебедь
Дворец халифа, тот же вечер
Запахнув поплотнее стеганую фуфайку, начальник тайной стражи Исхак ибн Худайр посмотрел на чернильное непроглядное небо. Холодало, хотя в комнату, расположенную на последнем ярусе дома над садом Линдарахи, вечерний ветер не залетал. Огромный тополь за окном трепетал вывернутыми наизнанку серебристо-серыми листочками.
Вазир вытянул шею и, рискуя вывалиться наружу, снова глянул через широченный подоконник мирадора. На этот раз Всевышний вознаградил его усилия – внизу, мимо стриженых кустов самшитов, плелся нерегиль.
– О самийа!
Тарик поднял голову и остановился.
– Я прошу тебя подняться ко мне, – тихо-тихо проговорил Исхак.
Он был уверен, что Тарик его прекрасно расслышит.
Пожав плечами, нерегиль свернул с дорожки и побрел к дверям дома.
Исхак вздохнул: крики эмира верующих, отраженные широким зеркалом пруда перед Охотничьим домиком, разнеслись по всему дворцу. Теперь о том, что самийа впал в немилость, знали даже подавальщики полотенец при кухне.
Исхак снова вздохнул: покойный халиф, отец Аммара, восемь лет назад велел выволочь его, Исхака, за ногу из зала приемов. Незадолго до этого халиф приказал отрубить обе руки главному вазиру, старому Мервазу, – в ведомстве хараджа[62] на того насчитали долг в пять миллионов дирхам. Однако на следующий день Мерваз велел привязать обе отрубленные руки к локтям и явился в диван, сказав: «Повелитель верующих подверг меня справедливому наказанию, но не сместил с должности. Я здесь, чтобы служить ему». Халиф распорядился отвести его домой. И милостиво прислал палача туда – старого Мерваза обезглавили во дворе, а не на помосте на базарной площади.
