Римский период, или Охота на вампира - Эдуард Тополь

Все ближе и ближе…

Сколько же их?

Два или три?

Ведь по ударам кованых ботинок по полу можно безошибочно угадать – два охранника или три?

Нервы натягиваются до звона, зубы сжимаются до хруста…

Три!

Три?! Но ведь если три, то это расстрел, ВМС, конец! Вся тюрьма это знает…

Лязг! Так лязгал, открываясь, «намордник» в стальной двери…

Пильщик рванулся к выходу, слепо толкнув стоявших у двери, и вырвался, выскочил из зала.

Он не слышал или уже не обратил внимания на то, что в зале зажегся свет и тюремщик – настоящий тюремный охранник, из бывших – сказал на сцене:

– Бейлис! На выход!..

И актеры продолжили:

– Дело Бейлиса, спровоцированное в 1911 году в Киеве черной сотней…

Нет, он, конечно, не слышал этого. Он опрометью бросился через фойе к выходу, на ходу сбил с ног стоявшего у двери Плоткина и выбежал на улицу…

Жить! Крови!..

Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Хотя во ВГИКе мы изучали работу голливудских гримеров, а потом на «Мосфильме», «Ленфильме» и студии имени Горького лучшие мастера пластического грима гримировали для моих фильмов Сергея Филиппова, Донатаса Баниониса, Володю Ивашова, Мишу Кононова и других знаменитых российских актеров. То есть я знаю, что можно сделать с лицом с помощью грима…

Но то, что происходило на моих глазах с лицом и фигурой одного из наших «дружинников», выскочившего из зала, в кино сделать невозможно.

В те считанные секунды, которые он несся по фойе к выходу, его круглое, юное, добродушное лицо натянулось как-то по-волчьи, озверело в самом прямом и жестком смысле этого слова, шея вытянулась, глаза запали, челюсть укрупнилась и выдвинулась вперед… А фигура – нет, это уже был не человек, это был дочеловек, питекантроп, неандерталец, и сила, с которой он буквально смахнул меня со своего пути, тоже была нечеловеческой, – я отлетел в угол, к стене.

– Кто это? – изумленно крикнул мне Ефим Абрамович из другого конца фойе.

– Он!!! – завопил я, вскакивая.

– Кто «он»? – подбежал Гурвич.

– Вампир! За ним! Все за ним! КГБ подослал вампира! Для ритуального убийства на Пасху!..

Но когда мы выскочили на улицу, улица уже была пуста.

Он летел по улице огромными косолапыми прыжками и сатанел от своей силы и экстаза свободы. Словно вырвался из оков чужого и чуждого тела, словно вспорол ненавистный панцирь своей тесной оболочки и словно уже совершил самое замечательное убийство – убийство в самом себе этого проклятого еврейчика.

Всё!

Он снова ОН, Богул, и он хочет крови!

Крови! Крови!

Почему пусто на улицах? Почему закрыты все магазины? Гребаные итальянцы – они вечно спят! Но ничего, ничего, сейчас он найдет кого-нибудь, не важно кого! Лучше бы мальчика, мальчика, мальчика…

Кто это в витрине? Ах нет, это же манекен, блин!

Что за мертвый город!

Все эмигранты на концерте, а все итальянцы спят…

Даже машины спят!..

Ага, вон кто-то есть на пляже, купается…

Женщина?! Ладно, пусть будет женщина, это, конечно, не так вкусно, но…

Дура! Она даже выпрямилась в воде и улыбается ему!

Сейчас я тебя!

Ага! Испугалась так, что улыбка замерзла на лице!

Как замечательно они застывают всегда в столбняке, когда видят его приближение, – как завороженные, словно лишаются голоса и пульса…

Наотмашь по лицу кулаком! За волосы! Черепом в воду! Глубже! Глубже! И – зубами ей в шею! Сразу! О! О, какое блаженство! О, эта теплая горечь и сладость, кружащая голову…

Как жалко, что столько крови вытекает в воду!

Да не брыкайся ты, дура! Не брыкайся! Ишь, дергает руками, как курица недорезанная! Мясо твое, вкуснющее мясо твое – о, как замечательно рвать его зубами, ногтями, пальцами…

– Сильвия??!!!… Не-е-е-ет!.. Не-е-е-е-ет!.. Почему она? Господи, почему ее?

А в кинотеатре шел праздничный концерт…

Когда Богул ворвался на виллу «Примавера» по Санта-Елена, 160, то даже он отпрянул в изумлении при виде того, что увидел.

В гостиной на белом мраморном полу, залитом кровью и заляпанном кровавыми следами женских ступней, лежал расчлененный мужской труп, а над кусками этого тела, еще истекающими вязкой кровью, – ногами, руками, торсом, тазобедренными костями – сидела полуголая Елена, дикая, с кошачьей улыбкой на вымазанных в крови губах. Держа на весу за волосы мужскую голову, она усмехалась и говорила этой голове:

– Amoro, mi crevedi fessa? Volevi usarmi? Non sono il fesso di nessumo!.. Sei pieno di merda!.. Nessuno me lo ficca in culo, dio boia!..[61]

А затем, чуть повернувшись лицом к Богулу, сказала по-русски:

– А вот и ты, Федя! Угощайся, родной! Ты знаешь, что он писал в своей книге? Что пациенты всегда делегируют врачу свои комплексы и извращения, и задача врача поставить психологический щит между собой и субъектом. – Она опять подняла отрезанную голову к своему лицу: – Я правильно говорю, Винсент? А что же ты мне не поставил щит? Себе поставил, а мне нет. Нехорошо, аморе… Вот он и пришел, наш бамбино… Ты, Винни, не хотел светиться, верно? Ты хотел, чтобы мальчик все сделал через меня, а ты был в стороне, чистенький. Правильно? Ладно, я попробую, аморе… – Она снова повернулась к Богулу: – Бамбино! Береза – Памир – голос… Впрочем, я вижу, что тебе это уже не нужно… Ну, тогда пойдем, дорогой, пойдем! Ведь мы должны сегодня съесть ребенка… Я знаю где… Он мне сказал, он внушил мне во сне – здесь недалеко живет Марио, хозяин магазина. Сейчас он уже спит, и жена его спит, и трое прелестных пухлых деток. Два мальчика тебе, а мне девочка, договорились?

Что-то скрипнуло за спиной у Богула.

– Берегись, бамбино! – крикнула Елена.

Богул резко повернулся, увидел незнакомого мужчину, входившего в дом, и прыгнул на него…

…А в кинотеатре шел праздничный концерт…

Москва, Центр, Иванову

Как и было оговорено с Главным Экскурсоводом, я приехал в Ладисполи в 20.00, запарковался у арендованной нами виллы и дождался прихода туда Туриста. Планировалось, что после его активации и ухода я тут же забираю Экскурсоводов и везу их в Рим, по дороге избавляюсь от экскурсовода-2 и даю сигнал прессе начать кампанию…

Турист прибежал к этой вилле в 21.43. Но он уже был весь в крови, и я понял, что план рушится. Изготовив оружие, я бесшумно вошел за ним на виллу и обнаружил ужасную картину: Главный Экскурсовод убит и расчленен; над ним, вся в крови, сидит экскурсовод-2 и сговаривается с Туристом о продолжении операции. Этого, однако, нельзя было допустить – если бы ее арестовали вместе с Туристом, то она засветила бы абсолютно всех.

В связи с этим пришлось ликвидировать их обоих и спешно уехать, поскольку трое эмигрантов уже бежали к вилле по кровавым следам Туриста…

Насколько я понимаю, эмигранты не решились сообщить об этих трупах в полицию, чтобы в канун Пасхи не навлечь на себя судебное расследование и не задержать этим свой отъезд в США. Во всяком случае, на сегодня, 12.04.79, никаких сведений о трупах в Ладисполи нет ни в прессе, ни в полицейской хронике.

Общенациональная итальянская забастовка идет на спад…

Италия, Рим, 12.04.79

Эпилог

Три трупа мы закопали в саду на вилле «Примавера».

Сильвию похоронили отдельно, в лесу между Ладисполи и Чивитавеккиа. На ее могиле Ефим Абрамович и Вадим Гурвич поклялись мне никогда и нигде не упоминать об этом инциденте. Назавтра они, с помощью Грегори и Питера Хеппса, улетели в Австралию.

Сам Грегори, а также Питер Хеппс, консул Макс Леви и врач-психиатр Артур Кац в тот же день отбыли в США.

По словам Грегори, практически одновременно с ними улетел в Москву резидент КГБ в Риме Олег Разлогов.

Я остался в Ладисполи вопреки требованию Грегори и Хеппса немедленно исчезнуть из Италии в любую сторону – США, Канада, Австралия или Израиль. Я остался потому, что просто не знаю теперь, куда же мне ехать. Если я дал подписку о неразглашении главного сюжета своего фильма, то на кой черт мне ехать в Голливуд? Не лучше ли в таком случае поехать в Израиль, быть рядом с сестрой и работать на «Голосе Израиля», как Гарик К.? Или поехать в Мюнхен на «Свободу»? Или в Лондон на Би-би-си? Все-таки из Европы ближе к Израилю…

Пока я размышлял, ХИАС снял меня с пособия.

– Мистер Плоткин, ваша американская виза прибыла. Если вы хотите еще погулять по Риму, то уже за свой счет!

– Хорошо, спасибо…

В мою квартиру подселилась семья эмигрантов – пожилые муж с женой и их тридцатилетний сын. Сначала показалось – приличные люди. Но уже на следующий день они перенесли из гостиной диван в свою спальню, втроем втиснулись в эту крохотную комнатку, где Саша Ютковский едва один помещался, и пришли ко мне с просьбой разрешить им сдать гостиную кому-нибудь из новоприбывших. Я возражал. Во-первых, итальянцы запрещают пересдавать квартиры. Во-вторых, они вообще запрещают перенаселять эти квартиры, пять-шесть человек в трех комнатах – это уже «комплекто»! И наконец, мы же договаривались при вселении, что они будут жить тут втроем. Я плачу за комнату 50 миль, и они за две комнаты – 100. Для меня 50 миль – треть пособия, для них 100 миль – треть пособия. Все справедливо. При нынешних ценах на жилье у нас просто божеская арендная плата.