Собрание сочинений в 12 томах. Том 3 - Марк Твен

Едва Троллоп ушел, Лора побежала к сенатору Дилуорти. Он что-то писал и даже не взглянул на нее. Но не успела она заговорить, как он прервал ее на полуслове.

— Только полчаса! — сказал он с горьким упреком. — Вы слишком быстро сдались, дитя мое. Впрочем, так лучше, так лучше… я уверен… Так лучше… да и безопаснее.

— Сдалась? Это я-то?

Сенатор вскочил вне себя от радости:

— Дитя мое! Неужели вы…

— Я заставила его дать мне слово, что сегодня он обдумает условия соглашения, а завтра утром придет и скажет мне, что он решил.

— Прекрасно. Есть еще надежда, что…

— Чепуха, дядюшка. Я взяла с него слово ни в коем случае не препятствовать закону о землях в Теннесси!

— Не может быть! Вы…

— Я взяла с него обещание голосовать за нас!

— НЕВЕРОЯТНО! Совершен…

— Я заставила его поклясться, что он будет работать на нас.

— НЕ… НЕСЛЫХАННО! Просто неслы… Разбейте окно, дитя, я задыхаюсь!

— И все-таки это правда. Теперь мы можем войти в конгресс с барабанным боем и развевающимися знаменами.

— Так… так… так… Я просто потерял голову, совсем потерял голову. Ничего не понимаю. Необыкновенная женщина, в жизни ничего подобного не видел… Это великий день, великий день! Ну, ну… Дайте я благословлю вас, золотая головка. Ах, дитя мое, бедные негры возблагодарят…

— Да оставьте вы бедных негров в покое, дядюшка! Приберегите их для вашей речи в сенате. До свиданья, спокойной ночи… мы выстроим свои войска и выступим на рассвете!

Потом, одна у себя в комнате, Лора поразмыслила немного — и тихонько засмеялась.

«Все работают на меня, — говорила она себе. — Неплохо было придумано, чтоб Бакстоун надоумил Троллопа поручить кому-то написать для него речь. И еще лучше придумано — мне переписать эту речь, когда Бакстоун ее сочинил, и припрятать страничку. Мистер Бакстоун очень меня хвалил, когда Троллоп запнулся в парламенте, — тут он понял, для чего я затеяла эту загадочную историю! Наверно, он наговорит мне еще больше комплиментов, когда узнает, что благодаря этому мы выиграли сражение.

Но какой трус Троллоп — поверил, что я могу выставить эту страницу у дверей конгресса и тем выдать себя! Впрочем, не знаю… не знаю. Надо подумать. Допустим, он проголосует против; допустим, законопроект провалится; это будет означать, что я проиграла все безвозвратно, проиграла свою отчаянную, грандиозную игру, и все станут меня жалеть… Невыносимо! А он мог бы спасти меня одним своим голосом. Да, я разоблачила бы его! Что мне за дело до сплетен, которые пойдут обо мне, когда я уеду с Селби в Европу? Пускай тогда болтают сколько хотят о моем прошлом, о моем бесчестье… В такое время будет даже приятно кому-нибудь насолить!»

ГЛАВА XII

ГАЗЕТЫ ПРОТИВ ЗАКОНОПРОЕКТА О НЕГРИТЯНСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

«Ikkake gidiamuttu Wamallitakoanti likissitu anissia ukunnaria ni rubu kurru naussa abbanu aboahuddunnua namonnua»[158].

На другой же день в конгрессе и в самом деле открылись военные действия. Все шло своим чередом, и вот председательствующий дошел до того пункта повестки дня, который именуется «уведомлением о законопроектах», затем поднялся со своего места достопочтенный мистер Бакстоун, объявил законопроект «Об основании и утверждении промышленного университета в Буграх» — и сел, не сказав больше ни слова. Деловитые джентльмены в ложе прессы намарали по строчке в своих блокнотах, кинулись к телеграфу, который помещался рядом с репортерской комнатой, — и затем помчались назад, в ложу; и к тому времени, как они снова расселись по местам, весть, переданную ими телеграфисту, уже читали в телеграфных конторах больших и малых городов за сотни миль от Вашингтона. Она была примечательна своей краткостью и откровенностью:

«Дитя увидело свет. Бакстоун объявил о мошеннической затее с университетом в Буграх. Говорят, конгрессмены учтены поштучно и куплено достаточно голосов, чтобы протолкнуть это дело».

Уже за некоторое время до того корреспонденты иных газет распространялись о якобы сомнительном характере законопроекта и каждый день передавали вашингтонские сплетни на этот счет. И назавтра чуть ли не все крупные газеты страны нападали на проект и щедро осыпали бранью Бакстоуна. Столичные газеты были, как всегда, более почтительны и, тоже как всегда, более мирно настроены. Обычно они, если есть малейшая возможность, поддерживают предлагаемые законопроекты; когда же это совершенно невозможно, они протестуют против чересчур резких высказываний других газет. Они всегда протестуют, когда предстоят неприятности.

Однако вашингтонская ежедневная газета «Любовь к ближнему» горячо одобрила и приветствовала законопроект. Это была газета сенатора Валаама, вернее — «брата Валаама», как его обычно называли, потому что некогда он был священником; и сам он и все, что он делал, еще отдавало святостью и сейчас, когда он занялся журналистикой и политикой. Он был силой в молитвенном собрании конгресса и заправлял всеми начинаниями, направленными на распространение веры и трезвенности. Его газета выступила в поддержку нового закона весьма бурно и страстно: это мера благородная, мера справедливая, великодушная, чистейшая и ее необходимо всячески рекомендовать в наш развращенный век; и, наконец, если бы даже характер законопроекта вовсе не был известен, «Любовь к ближнему» все равно, не колеблясь, поддержала бы его, ибо идея проекта принадлежит сенатору Дилуорти, и уже одно это — порука, что здесь предпринят труд достойный и праведный.

Сенатор Дилуорти сгорал от нетерпения: что скажут о законопроекте нью-йоркские газеты? Он даже распорядился, чтобы ему передавали по телеграфу обзор их передовых статей: он не мог дождаться, пока сами газеты приползут в Вашингтон с почтовым поездом, который со дня основания дороги не переехал ни одной коровы, ибо при своей скорости не мог ее нагнать. Впереди паровоза обычно прикрепляют особую решетку — «коровоуловитель», но это пустое хвастовство. Следовало бы прикреплять эту решетку к заднему вагону — тут она, пожалуй, могла бы пригодиться; зато ничего не делается для охраны пассажиров, — и нечего удивляться, что коровы нередко забираются в поезд и стесняют публику.

Сенатор читал телеграммы вслух за завтраком. Лора была безмерно взволнована их тоном и сказала, что подобные комментарии погубят проект.

— Совсем нет, совсем нет, детка, — возразил сенатор. — Это как раз то, что нам нужно. Нам теперь необходимы именно нападки, все остальное уже обеспечено. Пусть нас вдоволь травят газеты — и мы выиграли! Иной раз одни только ожесточенные нападки вывозят проект, моя дорогая; а когда у вас для начала есть солидное большинство, нападки дают двойной эффект. Правда, они отпугивают кое-кого из колеблющихся наших сторонников, зато убежденные становятся упрямы. И потом — от этого постепенно меняется общественное мнение. Широкая публика глупа, она чувствительна, она одержима духом противоречия; она принимается оплакивать гнусного убийцу, молится за него, тащит ему в тюрьму цветы и осаждает губернатора просьбами о помиловании — и все потому, что газеты потребовали казни преступника. Одним словом, мягкосердечная широкая публика обожает изливать свои чувства, а где же найти лучший повод для излияний, если не в защите всякого, кого преследуют.

— Что ж, дорогой дядюшка, если ваша теория верна, мы можем быть в восторге — передовые статьи так яростно накинулись на наш проект, что большего нельзя и требовать.

— Я не вполне уверен в этом, дочь моя. Мне не очень нравится тон некоторых замечаний. Им не хватает злости, не хватает яду. Вот здесь пишут: «сомнительное мероприятие». Нет, «сомнительное» недостаточно сильно. Вот «разбой среди бела дня» — немного лучше. Это уже кое-что. А тут довольствуются тем, что называют наш проект «беззаконием». «Беззаконие» никого не трогает, это пустяк, ребячество. Непосвященные вообразят, что нам хотели сделать комплимент. А вот, — эту телеграмму я только что прочел, это звучит как надо: «Подлую, гнусную попытку обокрасть народную казну предпринимают коршуны и стервятники, которыми кишит ныне грязное логово, именуемое конгрессом». Восхитительно! Просто восхитительно! Побольше бы в том же духе! Но такое еще будет, тут опасаться нечего. Они еще не успели войти в раж. Увидите, что будет через недельку.

— Дядюшка, ведь вы с «братом Валаамом» закадычные друзья, — почему вы не добились, чтобы его газета тоже напала на нас?

— В этом нет никакого смысла, дочь моя. Его поддержка не повредит законопроекту. Его передовых никто не читает, кроме него самого. Но я хотел бы, чтобы нью-йоркские газеты выражались немного яснее. Досадно, что им нужно раскачиваться целую неделю. Я ждал от них большего, нам дорог каждый час.

В должный срок, в соответствии со своим предыдущим сообщением, мистер Бакстоун надлежащим образом внес на рассмотрение конгресса свой законопроект, озаглавленный: «Акт об основании и утверждении промышленного университета в Буграх», дал соответствующую справку и сел на свое место.