Сочинения - Исаак Сирин

Вот постыдные плоды чревоугодия. А выше описанные плоды терпения, пребывания на одном месте и в безмолвии великую пользу доставляют душе [ [69]]. Посему и враг, зная времена наших естественных потребностей, побуждающих природу удовлетворять себя, зная, что от скитания очей и упокоения чрева ум приходит в кружение, старается и усиливается в таковые именно времена побуждать нас, чтобы увеличивали мы естественные потребности, и посевать в нас образы лукавых помыслов, чтобы, если можно, страсти в усиленной борьбе взяли верх над природою и человек погряз в грехопадениях. А потому, как враг знает времена, так и нам должно знать немощь свою и силу естества своего, что она недостаточна к сопротивлению стремлениям и движениям в оные времена, и тонкости помыслов, которые в очах наших по легкости уподобляются пуху, и что не можем видеть их [ [70]] и противостать тому, что встречается с нами, и по причине многого испытания, какому не раз бедственно подвергались мы и каким искушал нас враг, наконец умудриться и не дозволять себе опрометчиво исполнять волю нашего покоя, не уступать над собою победу алчбе, но паче если будет изнурять и утеснять нас голод, не двигаться с места своего безмолвия, не ходить туда, где удобно случается с нами это, и не уготовлять себе предлогов и способов к тому, чтобы уйти из пустыни. Ибо это явные замыслы врага. Если же пребудешь в пустыне, то не подвергнешься искушению, потому что не увидишь ни женщин, ни чего–либо вредного для жития твоего, и не услышишь непристойных гласов.

…Что тебе и пути египетскому, еже пити воду геонскую (Иер.2:18)? Пойми, что говорю тебе; покажи врагу терпение свое и опытность свою в малом, чтобы не искал у тебя великого. Пусть это малое будет для тебя указанием, как низложить в том сопротивника, чтобы не было у него времени и не изрыл он тебе великих западней. Ибо кто не послушается врага, чтобы на пять шагов отойти от места своего безмолвия, тот может ли послушаться и уйти из пустыни или приблизиться к селению? Кто не соглашается посмотреть в окно из безмолвной своей келии, тот согласится ли выйти из нее? И кого едва убедишь вечером вкусить весьма мало пищи, того уловят ли помыслы есть прежде времени? Кто стыдится насыщаться и чем–либо дешевым, тот пожелает ли дорогих яств? Кого не убедишь посмотреть на свое тело, тот уловится ли любопытством видеть чужие красоты?

Посему явно, что иной, вначале пренебрегая малым, побеждается, и таким образом дает врагу повод нападать на него в великом. Кто не заботится о том, чтобы хотя на краткое время продолжилась временная жизнь его, тот побоится ли озлоблений и скорбей, приводящих к желанной смерти? Это брань рассудительная, потому что мудрые не дозволяют себе замышлять о великих подвигах, но терпение, показываемое ими в малом, охраняет их от впадения в великие труды.

Поэтому диавол усиливается сначала сделать, чтобы оставлена была непрестанная сердечная молитва, а потом внушает пренебрежение к уставленным временам молитвы и правила, совершаемого телесно. И таким образом вначале помысл предается слабости вкусить прежде времени какую–нибудь малость пищи и что–либо самое незначительное и ничтожное, а по впадении в нарушение воздержания своего человек поползается в неумеренность и распутство. Сначала одолевается желанием (лучше же сказать, маловажным представляется это в глазах его) посмотреть на наготу своего тела или на другую какую красоту членов своих, когда снимает с себя одежды свои, или когда выходит он для телесной потребности или к воде, и расслабит чувства свои, или смело положит руку под одежды свои и начнет осязать тело свое, а потом восстает уже в нем и прочее одно за другим. И кто прежде охранял твердыню ума и скорбел о чем–либо одном из сказанного, тот отверзает тогда к себе широкие и опасные входы, потому что помыслы (скажу уподобительно), как вода, пока отвсюду бывают сдерживаемы, соблюдают добрый свой порядок; а если мало из твердыни своей выступят наружу, производят разорение ограды и великое опустошение. Ибо враг днем и ночью стоит у нас перед глазами, примечает, выжидает и высматривает, каким отверстым входом чувств наших войти ему. И когда допущено нами нерадение в чем–либо одном из сказанного выше, тогда этот хитрый и бесстыдный пес пускает в нас стрелы свои. И иногда природа сама собою начинает любить покой, вольность, смех, парение мыслей, леность — и делается источником страстей и пучиною мятежа; а иногда противник внушает это душе. Но мы великие труды свои заменим, наконец, трудами малыми, которые почитаем за ничто. Ибо если сии пренебрегаемые нами труды, как показано, предотвращают многие великие подвиги, неудобоисполнимые труды, самые жаркие борьбы и тяжкие удары — кто не поспешит сими малыми предварительными трудами обрести себе сладостный покой?

О, как удивительна ты, мудрость, как издалека все предусматриваешь! Блажен, кто обрел тебя. Он свободен от нерадения юности. Если кто за маловажную вещь из своей собственности покупает врачевство от великих страстей, то хорошо он делает. Ибо однажды некто из любомудрых, покачнувшись от слабости и ощутив это, немедленно сел, приведя себя в прямое положение; другой, посмотрев на него, рассмеялся на это. Но он отвечал: «Не этого убоялся я, но боюсь небрежения: потому что малая небрежность нередко ведет к великим опасностям. А тем, что нарушил я порядок и вскоре исправился, показал, что я трезвен и не пренебрегаю даже и тем, что не страшно». Вот любомудрие — человеку, что ни делает он, и в малом и в незначительном быть всегда трезвенным. Он уготовляет себе великое упокоение, и не спит, чтобы не случилось с ним чего–либо противного, но заблаговременно пресекает к тому причины и ради маловажных вещей переносит малую скорбь, уничтожая ею скорбь великую.

А безрассудные малый близкий покой предпочитают отдаленному Царству, не зная, что лучше претерпеть мучения в подвиге, нежели упокоиться на ложе земного царства и быть осуждену за леность. Мудрым вожделенна смерть, только бы не подпасть обвинению, что какое–либо из дел своих исполнили без трезвенности. Почему и говорит мудрый: будь бодрствен и трезвен ради жизни своей, потому что сон ума сроднен истинной смерти и есть ее образ. А богоносный Василий говорит: кто ленив в чем–либо малом, до него касающемся, о том не верь, что отличится он в великом.

Не унывай, когда дело о том, что доставит тебе жизнь, и не поленись за это умереть, потому что малодушие — признак уныния, а небрежение — матерь того и другого. Человек боязливый дает о себе знать, что страждет двумя недугами, то есть животолюбием и маловерием. А животолюбие — признак неверия. Но кто пренебрегает сим, тот удостоверяет о себе, что всею душою верует Богу и ожидает будущего.

Если кто приблизился к Богу без опасностей, подвигов и искушений, то и ты подражай ему. Сердечная бодрость и пренебрежение опасностей бывают по одной из сих двух причин: или по жестокосердию, или по великой вере в Бога. За жестокосердием следует гордость, а за верою — смиренномудрие сердца. Человек не может приобрести надежды на Бога, если прежде, в своей мере, не исполнял воли Его. Ибо надежда на Бога и мужество сердца рождаются от свидетельства совести, и только при истинном свидетельстве ума нашего имеем мы упование на Бога. Свидетельство же ума состоит в том, что человека нимало не осуждает совесть, будто бы вознерадел о чем–либо таком, к чему обязан он, по мере сил своих. Если не осудит нас сердце наше, дерзновение имамы к Богу (1 Ин.3:21). Посему дерзновение бывает следствием преспеяния в добродетелях и доброй совести. Потому мучительное дело — раболепствовать телу. Кто хотя несколько ощутит в себе надежды на Бога, тот не согласится уже по нужде работать этому жестокому владыке — телу. Богу же нашему слава во веки веков! Аминь.

Слово 76.

О молчании и безмолвии

Всегдашнее молчание и хранение безмолвия бывают у человека по следующим трем причинам: или ради славы человеческой, или по горячей ревности к добродетели, или потому, что человек внутри себя имеет некое Божественное собеседование, и ум его влечется к оному. Поэтому если в ком нет одной из последних причин, то по необходимости недугует он первою немощию. Добродетель есть не обнаружение многих и различных дел, совершаемых телесно, но самое мудрое в надежде своей сердце, потому что правильная цель привязывает его к делам по Богу. Ум и без дел телесных может совершать доброе. А тело без сердечной мудрости, если и делает что, не может извлечь из сего пользы. Впрочем, человек Божий, когда находит удобство к совершению доброго дела, не утерпит, чтобы не доказать любви к Богу трудом делания своего. Первый чин всегда успевает, второй часто успевает, а иногда и нет. Но не думай, что маловажное дело — человеку всегда быть далеким от причин, возбуждающих страсти. Богу же нашему слава во веки веков! Аминь.