BRONZA - Ли Майерс

Неожиданно его отпустили. Скорчившись на холодном каменном полу, весь искусанный, в порезах и ссадинах, словно его голым протащили по асфальту, он трясся всем телом, не в силах остановить бившую его крупную дрожь. Сильная боль толчками пульсировала в голове, выдавливая наружу глазные яблоки, а сердце билось так, будто хотело сломать грудную клетку.

– П-пожалуйста, не делайте со мной н-ничего, п-пожалуйста… – стучал он зубами, задыхаясь и хватая воздух потрескавшимися губами.

Увидев освещенную светом факелов сияющую фигуру Генриха, услышав привычную иронию в его голосе: «Наигрались? Ну, и довольно с принцессы… мальчики!» Решил, что на этот раз действительно умер. И проснулся.

В спальне, в теплой постели, под одеялом. С придушенным хрипом судорожно перевел дыхание. К нему склонилось лицо Генриха, в глазах светилась насмешка. Показалось или нет, но разглядывал он Герхарда с любопытством натуралиста, открывшего новый вид насекомого.

– В чем дело? Мои ласки так утомили тебя ночью? Ты проспал завтрак! – потрепав его по щеке, Генрих встал с кровати. Он был уже в форме. – Хватит валяться! Я еду в Берлин! Ты неплохо позабавил меня, я буду любезен и подброшу тебя до города! – сказал он, одергивая перед зеркалом китель.

Но Герхард пропустил его слова мимо ушей. Пребывая в расслабленном состоянии осознания, что это только жуткий сон и ничего больше, он продолжал лежать в постели и глупо улыбаться.

Постучавшись, в спальню вошел дворецкий, доложил, что машина подана. Помог своему хозяину надеть плащ. Собираясь выйти из комнаты вслед за слугой, обернувшись, Генрих спросил:

– Предпочитаешь прогуляться до Берлина пешком?

Замечание было сделано не ради пустой угрозы. Откинув одеяло, как был голышом, Герхард бросился в ванную. Но сначала сунулся к зеркалу: на теле ни ран, ни синяков, ни ссадин. Он еще раз облегченно вздохнул. Сон, просто страшный сон…

Через несколько минут он уже спускался в холл. Внизу его ждал дворецкий с чашкой горячего кофе и бутербродами на маленьком серебряном подносе. Завтракая стоя, Герхард удивился:

– А где же Генрих?

Английская физиономия дворецкого важно вытянулась; он доложил, что его господин, по-видимому, сейчас беседует со своим юным гостем.

«А, мальчишка…» – досадливо скривился Герхард. На лестнице показался Генрих, он улыбался. На ходу натягивая перчатки и напевая какую-то мелодию, легкими шагами стал спускаться по ступенькам.

Бросив недоеденный бутерброд на поднос, Герхард торопливо натянул плащ. Выхватил у слуги фуражку с перчатками. В приоткрытую дворецким дверь сразу же ворвалось завывание ветра. Разгулявшись вчера к ночи, метель и не подумала униматься. Они вышли на улицу…

Погруженный в свои мысли, Герхард не заметил, как «майбах» пересек городскую черту, на минуту задержавшись у сторожевого поста на въезде. Досматривающий машины офицер, вскинув руку в приветственном жесте «зигхайль», пропустил автомобиль с номерами рейхсканцелярии без досмотра.

Покосившись на своего любовника, не сказавшего ни слова за всю дорогу, Оуэн остановил машину возле белого особняка Эгернов в Вильмерсдорфе, фронтон которого украшали печальные кариатиды. Убрал в бардачок пустую фляжку, достал сигареты. Закурив, посмотрел на Герхарда долгим взглядом.

– Если у тебя нет особенных планов на это Рождество, то советую навестить родителей. Полагаю, баронесса сойдет с ума от счастья, получив возможность лицезреть долгожданного сына! – сказал он с усмешкой.

И по тону, каким это было сказано, Герхард понял, что ему и вправду стоит навестить родителей. Его губы капризно надулись, он ждал от Генриха совсем других слов.

– Я позвоню тебе, как только освобожусь, – легко солгал Оуэн, потрепав любовника по щеке.

Герхард вцепился в рукав его плаща. В глазах появилось скулящее выражение. Ревнивое сердце почуяло, что его гонят прочь.

– Ты ведь не бросаешь меня? Нет?! – воскликнул он взволнованно. Прижался губами к его руке, целуя пахнущую табаком черную кожу перчатки.

Оуэн мысленно усмехнулся. «Принцесса Софи» так и не выросла. Не обращая внимания на прохожих, притянул Герхарда к себе, поцеловал в капризно надутые губы недолгим, прощальным поцелуем, сказал:

– Тебе не стоит оставаться в Берлине. Здесь скоро произойдут некоторые события, в которых барону Эгерну ни к чему быть замешанным. Я приеду за тобой, когда все закончится.

Он снова потрепал его по щеке. Улыбнулся.

– Хотелось бы застать тебя дома живым и невредимым и очень соскучившимся по мне. Надеюсь, ты будешь скучать без меня?

Лицо Герхарда радостно вспыхнуло, глаза заблестели. Оуэн перегнулся через него, распахнул дверцу, приглашая на выход. Он хорошо умел управляться с капризным ребенком, каким был Герхард. Достаточно было посулить леденец.

Молодой барон Эгерн стоял на тротуаре, смотрел вслед удалявшемуся автомобилю. Откуда-то пришло предчувствие, что сейчас «майбах» свернет за угол и он больше никогда не увидит Генриха.

Отчаяние, такое же огромное, как воронка от разорвавшейся бомбы, заставило его пошатнуться, рвануть воротник и, почти теряя сознание, плюхнуться в снег на ступеньки подъезда. С непривычным для себя облегчением он услышал стук открывшейся двери, торопливые шаги, голоса слуг и провалился в темноту.

23 глава

Избавившись от надоевшего любовника, Оуэн быстро доехал до вокзала. Ши ждал его на перроне. Только они заняли свое купе, поезд сразу тронулся. До поместья Людвига оставалось ехать часа полтора. За окном, набирая скорость, замелькали дорожные столбы. Оуэн улыбнулся. Ему нравилось путешествовать под мерный стук колес.

Разумеется, для него так же ничего не стоило просто войти в большую гостиную в доме Веберов. Но тогда юное поколение гиен, обступив его со всех сторон, начнет допытываться, на чем он приехал. Если, сделав таинственное лицо, он скажет им, что приехал на сером волке – дети сначала притихнут, а потом с дружным визгом бросятся к родителям. Жаловаться, что дядя Генрих опять обманывает! И старшие гиены семейства Веберов добродушно посмеются в ответ…

– Вы слишком добры, милорд… отпустив его так легко…

Голос Ши отвлек Оуэна от приятных мыслей. Посмотрев, как тот выкладывает из портфеля холодные закуски, приготовленные в дорогу, ставит на стол бутылку коньяка, беспечно отмахнулся:

– Забудьте. Скоро «принцесса» утешится в чьих-нибудь объятиях.

Взял протянутую ему рюмку с коньяком, откинулся на мягкую спинку дивана. Он знал, что Ши говорит так не в укор, а из любви к нему. Знал, Шибан любят его и любят, не рассуждая. Но любовь их была безусловна, как рефлекс. В ней не было ни сомнений, ни смятения души, ни отчаяния ревнивого, боящегося все потерять, сердца. Может, поэтому он так долго держал при себе Герхарда. Мотыльком, наколов на булавку и рассматривая в увеличительное стекло своего любопытства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});