Город Перестановок - Грег Иган

Теперь он был готов посмотреть, что получилось, удостовериться в свершившемся факте. Засев в библиотеке и заперев бар с напитками, он дал знак терминалу приступать.

Старик, лежавший в постели, выглядел хуже, чем ожидал Томас: с запавшими глазами, желтушной кожей и почти лысый. (Вот и верь после этого в честность «минимальных» изменений, которые он допустил в собственной внешности, чтобы сохранить представительность.) Грудь старика была изрыта шрамами и покрыта сеткой электродов; подобная сетка обтягивала череп. Подвешенная рядом с кроватью капельница с насосом была подключена к игле, воткнутой в правую руку. Грубая модель обезболивающих опиатов истекала в грубую модель кровотока этого клона, в точности как когда-то изначального Томаса пичкали настоящим наркотиком, от момента сканирования и до его смерти три дня спустя.

Однако сейчас, в электронном воспроизведении, концентрация наркотического средства должна была внезапно и резко понизиться – без какого-либо правдоподобного объяснения, оно было и ни к чему. В углу экрана виднелся график, отображавший ухудшение состояния.

Томас смотрел; его подташнивало от беспокойства и лихорадило от надежды. Наконец перед ним ритуал, который, он всегда верил, способен его исцелить.

Старик пришёл в сознание, не открывая глаз. Зигзаги энцефалограммы Томасу ни о чём не говорили, но мониторившая симуляцию программа отметила это событие надписью. Дальше пошёл текст:

«Обезболивающее так и не подействовало. Хоть что-нибудь они могут сделать как следует? Невнятная речь. Не может быть, чтобы сканирование закончилось. Я же ещё не Копия. Копия очнётся с ясной головой, сидя в библиотеке, модифицированная, чтобы не чувствовать дезориентации. Так почему я проснулся?»

Старец открыл глаза.

– Стоп! – вскрикнул Томас. Он потел, его тошнило, но он и не подумал убрать ненужные симптомы. Он ведь ждал катарсиса, так? Разве не в этом смысл? Надписи на экране давали лишь грубое представление о том, что испытывал клон. Можно было добиться куда большей ясности, запись включала отслеживание сигналов, проходящих по важнейшим нервным путям. Пожелай Томас – и он сможет прочитать мысли клона.

– Покажи мне, о чём он думает, что испытывает. – Ничего не произошло. Томас сжал кулаки и прошептал: – Запустить.

Библиотека исчезла; теперь он лежал ничком на больничной койке, глядя в потолок, с путающимися мыслями. Опустив глаза, он увидел скопище мониторов рядом и провода на груди. Движения глаз и головы были какие-то неправильные – осмысленные, но тревожащие рассогласованностью с намерениями. Томас чувствовал страх и дезориентацию, но не знал точно, что здесь его реакция, а что относится к ощущениям клона. Томас в панике затряс головой и вернулся в библиотеку и в собственное тело.

Остановив проигрывание, он заново всё обдумал.

Он может освободиться в любой момент, как только пожелает. Он – лишь наблюдатель. Бояться нечего.

Борясь с ощущением удушья, Томас прикрыл глаза и отдался на милость записи.

Он оглядел комнату нетвёрдым взглядом. Он не Копия – это точно. И это не клиника «Ландау»: как крупный акционер и будущий клиент он слишком часто осматривал её помещения, чтобы ошибиться на этот счёт. Если сканирование почему-то отложено, он должен был вернуться домой или находиться на пути туда. Если не случилось что-то, требующее внимания медиков и выходившее за пределы возможностей «Ландау».

Комната была пуста, дверь закрыта. Он хрипло позвал: «Сестра!» Он был слишком слаб, чтобы кричать.

Ответила система управления палаты:

– В настоящий момент свободный персонал отсутствует. Могу ли я чем-то помочь?

– Ты можешь сказать, где я?

– Вы находитесь в палате 307 «Вальгаллы».

– «Вальгалла»? – Он знал, что вёл дела с этим учреждением, но не мог вспомнить какие.

Управляющая система услужливо подсказала:

– «Вальгалла» – это Корпорация динамики здоровья при американском Франкфуртском хосписе.

От страха он едва не опустошил кишечник, но тот был уже пуст. Томас от сочувствия заёрзал, но не позволил себе отсоединиться. «Вальгалла» была «складом мяса», который он подрядил ухаживать после сканирования за своим коматозным телом, пока оно не отойдёт, – с применением дозволенного законом минимума врачебного ухода, но без героических мер продления жизни.

Он всё-таки прошёл сканирование, но его подвели.

Ему дали проснуться.

Это было потрясение, однако он быстро смирился. Нет причин для паники. Не больше шести часов – и его вывезут отсюда, сканируют заново, а тот, кто в ответе за его пробуждение, окажется выброшен на улицу ещё быстрее. Он попытался сесть, но голова ещё слишком кружилась от остаточного действия наркотика, что затрудняло координацию движений. Он вновь опустился на подушки, перевёл дух и заставил голос звучать ровно:

– Я хочу говорить с директором.

– К сожалению, это невозможно.

– Тогда со старшим по должности членом персонала, какого сможешь найти.

– В настоящий момент вы не можете говорить ни с одним из членов персонала.

Струйка пота скатилась на глаза. Бессмысленно было орать на машину, угрожая судебными исками. Может, благоразумнее вообще никому не угрожать. В подобном заведении вполне могут ответить тем, что просто его одурманят, снова погрузив в кому.

Что ему нужно, так это дать знать о ситуации кому-нибудь снаружи. Он сказал:

– Я хочу позвонить по телефону. Можешь соединить меня с сетью?

– Я не уполномочен это делать.

– Я могу сообщить тебе номер счёта, зарегистрированного на мой отпечаток голоса, и разрешить тебе оплатить услугу оттуда.

– Я не уполномочен принимать номер вашего счёта.

– Тогда… позвони Рудольфу Дитерлю из «Дитерль, Холлингворт и партнёры», за счёт фирмы.

– Я не уполномочен делать такой звонок.

Он недоверчиво рассмеялся.

– Ты вообще способен физически соединить меня с сетью?

– Я не уполномочен разглашать мои технические характеристики.

Оскорблять машину – значило бы напрасно тратить дыхание. Он поднял голову и осмотрел комнату. Никакой мебели: ни стола, ни тумбочки, ни стула для посетителей. Только мониторы рядом с кроватью, установленные на тележках из нержавеющей стали. И ни терминала, ни вообще какого-либо коммуникационного оборудования – даже слуховой трубки на стене.

Он ощупал иглу, воткнутую в его предплечье пониже локтя. Всё прикрывал бесшовный рукав из плотной резины шириной в несколько сантиметров; казалось, целая вечность ушла на то, чтобы втиснуть под него кончики пальцев, а когда это наконец удалось, то ничуть не помогло. Рукав был слишком тугой, чтобы стащить его одной рукой, и слишком жёсткий, чтобы закатать, как рукав рубашки. «Как они вообще собирались снимать эту дрянь?» Он подёргал за трубку, питавшую иглу и уходившую под рукав; та не поддалась. Другой конец трубки исчезал в насосе с лекарством.