Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ) - Ежов Сергей Юрьевич

Действительно, пара одета очень скромно. Шоколадные конфеты у них на столе должно быть нечасто.

— Дядя Паша, тётя Клава, а вы где работаете, если не секрет?

— Ну, какой секрет? В колхозе работаем, «Труд Ленина» называется. Я механизатором работаю, а Клавдия моя полевод. Вот к дочери съездили в Москву. Валентина у нас умница, школу с серебряной медалью окончила, сейчас учится на бухгалтера.

Павел горделиво посмотрел на меня: оценил ли я высоту достижений его Валентины? Одобряю:

— Прекрасная специальность, везде востребована: и в селе, и в городе, и в промышленности, и на стройке. Сама Валентина себе профессию выбирала?

— Сама. И с нами советовалась, конечно. Уважительная у нас дочь. А дома ещё двое парней подрастают, Артём и Вова, и ещё одна дочка, Лидочка. Парни тоже хорошо учатся, старший, Артём, хочет в военное училище поступать, а Лидочка ещё совсем маленькая.

— Офицер тоже прекрасная профессия. Мой отец был офицером. А я подавал документы в военное училище, но медкомиссию не прошел. Жаль.

Отношение ко мне и так было прекрасным, а тут стало едва ли не родственным: вот мальчик хотел себе судьбы как их сын, да вишь ты, судьба козни устроила.

Хорошие люди. Живут небогато, наверняка дочери отвезли всё самое лучшее, а сами уж как-нибудь. Клавдия надкусанные конфеты аккуратно заворачивает обратно в фантики и откладывает в сторонку. Такие привычки возникают неспроста: детство и юность Клавдии и Павла пришлось на войну, где им довелось хлебнуть лиха в оккупации, и послевоенную разруху, и голод. Война окончилась, нет голода, достаток наполняет дома, но привычки никуда не исчезают, и красноречиво рассказывают о нелёгкой судьбе человека.

У меня едва слёзы не выступили из глаз от жалости. Ещё нелегко живётся простым людям в Советском Союзе. Страна многое делает для улучшения их жизни, но совсем недавно отгремевшая Великая Отечественная война, идущая ныне Холодная война, пожирающая ресурсы страны, не позволяют сделать это быстро. Ничего! Новое правительство СССР быстрее создаст условия для зажиточности народа. Нужно только работать. А мне нужно не попасться в руки брежневских сторонников, уж не знаю, какая из сволочей прежнего Политбюро их теперь возглавляет.

Усталость взяла своё. Я улёгся на жёсткое деревянное сиденье, сунул под голову сумку и уснул. Проснулся я укрытый голубым болоньевым женским плащом. Павел и Клавдия, обнявшись, спали, укрывшись для тепла серым плащом мужа.

Сходил в туалет, кое-как умылся прерывающейся струйкой воды, и вернулся в свой вагон.

— Что подъезжаем? — сонным голосом спросил Павел.

— Подъезжаем, дядя Паша.

— Ночью милиционеры ходили, кое у кого документы проверяли. Ты уже спал, Юра. Мы с Клашей сказали, что ты наш племянник, они и не стали будить.

— Спасибо, дядя Паша.

Проснулась Клавдия.

— Доброе утро, Паша, доброе утро, Юра. Что, уже почти приехали?

— Да уже въехали в Калинин, скоро вокзал.

— Дядя Паша, тётя Клава, не побрезгайте, примите подарок вашим мальчикам, а особенно Лидочке.

Я выложил на колени Клавдии пакет с конфетами.

— А это Вам, Павел. — и я протянул мужику швейцарский нож, купленный в Торгсине на швейцарские франки — Не приглянется Вам, подарите сыну. Ему, как будущему офицеру пригодится.

На перроне мы расстались. Я сказал, что буду ждать электричку до Бологого, а им нужно идти на автовокзал, ждать автобус на Старицу, и уже оттуда, на местном рейсовом автобусе ехать в родной колхоз.

Калинин, 08.12. 13.07. 1972

Середина июля в Калинине чудесная пора. Тепло даже ночью, даже ранним утром.

Я по большой дуге отошел от железнодорожного вокзала за автовокзал, в маленький сквер, и расположился на синей деревянной скамейке. Надо обдумать сложившуюся ситуацию.

Попытка моего задержания была хорошо спланированной и отлично обеспеченной. Меня несколько дней водили по всей Москве, и отрыв от слежки был только один — когда меня возили на встречу с Сергеем Ивановичем. Причём это отрыв можно смело записать в актив нашим противникам: они сумели заставить нас проявить себя. Буквально расписаться: этот мальчик не сам по себе, он очень важен серьёзным людям. Следовательно, меня необходимо брать, потрошить, или, по крайней мере, торговаться за мою тушку.

Мой побег тоже нельзя всерьёз ставить в упрёк гэбистам, работающим против нас. Никто бы не мог предположить, что восемнадцатилетний мальчонка заранее предусмотрит и проверит пути отхода. Поставь они бойца у пожарной лестницы… Да нет, просто пройди капитан Квятковский со мной в душевую… Да нет, просто встань он в коридоре, откуда видно верх окна в раздевалке, и всё! Я бы был в клетке. Тут сработал чистый случай: капитан слегка расслабился, вот мне и повезло.

Ну ладно, мне повезло как дураку. Может быть, повезёт ещё раз, и преследователи решат, что путь побега мне подготовили люди Сергея Ивановича? Тогда они предположат, что для меня подготовлена конспиративная квартира или какая-нибудь спецдача. Я слышал о таких, но никогда не бывал. А раз так, то искать меня должны именно в Москве. Соображение подкрепляет и то, что электричка, в которой я ехал, была проверена нарядом милиции. Это значит, что в линейные отделы милиции от Москвы до Калинина был разослан приказ, проверить эту электричку, и задержать парня с такими-то приметами. Остальные электрички наверняка были проверены уже гэбистами. Мне повезло, что поезд проверяли именно милиционеры, а не гэбисты. Повезло и то, что моими попутчиками оказались простые колхозники, которые укрыли спящего меня, одетого в дорогие вещи, простецким, слегка выцветшим болоньевым плащом. Повезло и в том, что голова моя, с модной и дорогой причёской, была укрыта полой плаща, а сам я спал лицом к спинке. Ну и милиционеры не стали будить «племянника» колхозников. По идее я не должен так себя вести. Я же звезда, ёпть! Должен брезгать обществом мужичья от сохи! Но не брезгаю, ибо я сам плоть от плоти этих людей. Вот вывернусь из передряги, непременно съезжу в колхоз «Труд Ленина» и со сцены клуба поблагодарю дядю Пашу и тётю Клаву. И песню им посвящу: у Бобрика была хорошая песня «Многодетная семья», там только нужно будет изменить имена персонажей.

Покопался в широком поясе, надетом под майкой, и достал пакет, который мне передал Сергей Иванович. Ага! Документы! Зелёная книжица с чёрным гербом и надписью «Паспорт». Открываю. Эге-ж! Я Бобровский Юрий Владимирович, 1954 года рождения, родился в городе Мары Туркменской ССР, социальное положение: учащийся. Отношение к военной службе: призывник. Паспорт получен в городе Ровно Украинской ССР, на основании свидетельства о рождении… Проверяю свидетельство о рождении, номер и серия совпадают. Что приятно — и паспорт и свидетельство о рождении слегка потрёпаны, но в меру. Видно, что их владелец человек аккуратный, но пользоваться документами приходилось часто. Любопытная деталь: на первой странице паспорта подпись владельца. Это моя собственная подпись! Даже такую мелочь предусмотрели. Дата выдачи: 1969 год. Листаю дальше: прописка: прописан в городе Смоленске, в/ч номер, дом офицерского состава. В паспорт вложен аккуратно сложенный «листок выбытия», в котором отмечено, что я выезжаю по месту получения образования. Всё правильно: паспортная служба обязана поставить меня на учёт и отослать этот листок по месту прежнего жительства. Дальше: справка формы 086-У, с отметкой всех анализов и резолюцией: здоров.

Идеальное прикрытие: сын военнослужащего, помотавшегося по стране, нигде долго не жившего, и по большому счёту, не знающего реалий мест, где жил. Могу рассказывать всё что угодно, в основном опираясь на собственный опыт.

Теперь задача номер раз: изменить внешность. Эту задачу я решил в ближайшей парикмахерской: мои длинные волосы, «под Дина Рида» укоротили почти вдвое, получилась канадская полька, с зачёсом вправо. Виски сделали прямые. Парикмахер, женщина под пятьдесят лет, с отечными ногами, работала быстро, вопросы задавала коротко и исключительно по существу. Впрочем, понятно почему: как только я встал из кресла, парикмахер устало опустилась на стул и вытянула ноги. Далее мой путь лежал в магазин одежды, где я подобрал себе скромные, неброские вещи массовых моделей. Единственное, что я не стал менять, так это обувь. У меня достаточно непростая нога, и моя обувь индивидуального пошива. Впрочем, выглядят мои туфли вполне скромно. Не стал я менять и сумку: точно такие же я видел и в Москве, и здесь, в Калинине. Переоделся в ближайшем пустующем здании, и свои старые вещи бросил там же: пацаны или алкаши растащат, и концы в воду.