Пиратика - Танит Ли

Снова в одиночестве. Была ли она когда-нибудь так одинока? Она много раз оставалась одна… но это было не так.

«Феликс, — подумала она. — Нет, не Феликс. Эбад. Молли».

Тут ей вспомнился сонет, который Феликс пел на Кофейном кораблике. Песня, рассказывавшая о Молли. «Сравню ли с летним днем твои черты? Но ты милей… А у тебя не убывает день… И смертная тебя не скроет тень… Доколе дышит грудь и видит взор…»

Еще две ночи, два дня. Любопытно. Эти дни — всё, что ей осталось, но покажутся ли они самыми длинными в жизни? Или — самыми короткими?

Верю ли я в смерть?..

Нет, решила она, не верю. Но, похоже, она всё-таки наступит.

В тот день «Ландон таймс» вышла под заголовком: «Дерзкий побег команды актеров-пиратов и их попугая, коварно ускользнувших их когтей правосудия».

По всему Ландону гремели крики: «По дымовой трубе!» И весь Ландон — все его низшие слои — радовались и поднимали тосты за храбрых пиратов, ускользнувших из тюрьмы Олденгейт по крышам, по стенам и теперь с чистой совестью и чистыми руками — ну, пусть не совсем чистыми, в саже-то они запачкались — разгуливающих на свободе. Никого из них не поймали. Герои! Народные любимцы!

— Но Пиратика еще в тюрьме.

— А она была самой умной из них…

Небо было настоящим. Зимний рассвет. Но какой сегодня день? Первый… второй… третий… Ах, да. Третий…

— Проснись и пой, — проблеял тюремщик, на этот раз сопровождаемый тремя вооруженными стражниками. — Настало утро твоей славы.

Но Артия уже была готова. Тщательно вычистила камзол, причесалась. До блеска надраила сапоги. Она взглянула на тюремщика и спросила:

— Вы прочитали то, что я написала в вашей книге?

— Ты же знаешь, я читать не умею, — воскликнул носатый с величайшим презрением ко всем, кто постиг эту премудрость.

— Тогда попросите кого-нибудь вам прочесть. (Несколько дней спустя он так и сделал, и в воздухе снова загремели его яростные вопли. Впрочем, с недавних пор они гремели постоянно — всякий раз, когда ему напоминали об его оплошности с камином.)

А пока что…

— Ветреный выдался денек, — сказал один из стражников, расстегивая цепь, которой тюремщик сковал руки Артии после того, как ее команда сбежала. — Ну и толпа же собралась! В жизни такой не видал. Слышишь, поди, их галдеж? Черт побери! — радостно добавил он. — Люблю я посмотреть, как публика любопытствует. Красота!

По всему городу звонили колокола. Ветер дул с реки. Но кораблей, ярких и свободных, идущих к морю под всеми парусами, видно не было.

ПОСЛЕДНЯЯ СЦЕНА

ЛОКСКОЛДСКАЯ ВИСЕЛИЦА

Как только миссис Орхидея, дама в напудренном голубом парике и синих очках, вошла в общий зал таверны «Последним вошел — первым вышел», держа под мышкой толстого рыжего кота Вихря, а в руках — поднос с хорошими винами и кофе, по залу прокатился шквал аплодисментов. Однако приветствовали не ее.

Таверна располагалась на низком илистом берегу Темиса. Стояла она на платформе, надежно поднимающей ее над уровнем даже самых могучих паводков. Здание было шаткое, двухэтажное и своей конструкцией слегка напоминало эшафот. Однако истинной причиной того, что таверну построили именно в этом месте, был эшафот настоящий. Ибо многочисленные окна заведения выходили на самое лакомое местечко площади казней — на Локсколдскую виселицу.

В дни самых громких казней сюда стекался народ со всей округи. Сегодня же, когда должны были повесить девушку по имени Пиратика, посмотреть на это прибыл весь Ландон и добрая половина Ангелии в придачу.

Миссис Орхидея стояла посреди общего зала своей таверны. Всю левую стену занимало огромное, прозрачное, кристально чистое окно. Из него открывался непревзойденный вид на Локсколдскую виселицу. И, как это всегда бывало в дни повешений, богачи хорошо заплатили миссис Орхидее за удовольствие полюбоваться казнью в своем кругу и без помех. Им будет видно гораздо лучше, чем простолюдинам, столпившимся в грязи у подножия эшафота. Ближний берег Темиса был черен от людских голов, и даже на дальнем берегу собралась огромная толпа. Триста тысяч человек, подсчитал кто-то. И все они собрались здесь ради какой-то девчонки, которая была пиратом…

Миссис Орхидея толкнула ногой тяжелую дубовую дверь и вошла в комнату для особо почетных гостей. Сегодня там не было ни одной женщины. В комнате собрались четверо мужчин. Люди внушительные, заплатили полновесным золотом…

— А, вот и напитки, — сказал Землевладелец Снаргейл из Адмиралтейства, один из самых могущественных людей в Ангелии.

— Разве это кофе? Разве он сравнится с моим?! — возмутился кофейный торговец мистер Кофе, одетый в парчовый камзол цвета черного кофе. Но миссис Орхидея лишь невозмутимо покачала головой.

Капитан Болт без лишних слов опрокинул в себя бокал вина и снова уставился в окно.

Четвертым зрителем был старый друг и бывший дуэльный противник мистера Кофе Перри.

— Гляди-ка, ветер поднимается, — сказал Гарри Перри. — Веревку в сторону сдувать будет. Клянусь козлиной бородой, вот что я тебе скажу. Я заходил в тюрьму и посмотрел минутку на эту пиратскую королеву. Звезды небесные! Потрясающая девчонка, скажу я тебе, Перри.

— Верно, я тоже так слыхал. Жаль, не смог сходить взглянуть на нее.

— Заплатил за это тюремщику длинноносому. Ну и пройдоха! Своими руками вырыл бы яму да сбросил его туда.

Землевладелец Снаргейл, нахмурив брови, отошел от окна. Ему не по вкусу была эта веселая шумная суета, в то время как юная девушка должна вот-вот расстаться с жизнью. Она, конечно же, была пиратом и заслужила свою участь. (Снаргейлу сказали, что другую девушку отпустили. Это ему не понравилось. Он знал, что та, вторая, пиратка была дочерью Золотого Голиафа, а Снаргейл, как и многие другие зажиточные ангелийцы, с давних пор имел на Голиафа зуб.) Кроме того, вся команда этой Пиратики сбежала — благодаря тому, как слыхал Снаргейл, что эта девица обвела вокруг пальца идиотов-тюремщиков.

Дела обстояли плохо.

Он послал письмо ее отцу, Джорджу Фитц-Уиллоуби Уэзерхаусу, но тот не явился на казнь и даже не снизошел до ответа.

— Не соизволил прийти даже на казнь родной дочери, — проворчал Снаргейл, обращаясь скорее к самому себе, нежели к капитану Болту, который выглядел чернее тучи и пылал жаждой мести.

Впрочем, капитан Болт не преминул ответить:

— Ей-богу, сэр, я обещал, что увижу эту дрянь на виселице, и, клянусь сардиньими потрохами, так оно и вышло. — Вспомнив о прощальном выстреле Планкветта в его шляпу, капитан Болт добавил: — И этого паршивого попугая я бы тоже повесил.