Черный Пеликан - Вадим Бабенко

«Отвергнута», – шептала она неслышно, откуда-то из глубины подступало рыдание и возвращалась мигрень, на глаза навернулись слезы – растерянные и злые. «Что с вами, мадам, – участливо спросил один из мужчин на плохом французском, – вам плохо? Вас проводить?» Добряк, подумала Лорена, все они добряки, пока не доходит до главного, до мольб и стонов души, но стоит разоткровенничаться и выказать слабость, как тут же – неприступный холод и глухота. Неписанные правила главнее всего, свод приличий – самая надежная твердь… Будь вы прокляты все, вскричала она про себя, а вслух проговорила лишь: – «Спасибо, мне уже лучше», – и пошла прочь, желая больше всего на свете сию же минуту оказаться в Париже…

«Да, в Париже, – рассеянно закончил Арчибальд, – Париж всеобъемлющ, ей там самое место – прийти ко мне в студию, сесть у окна вполоборота, позировать терпеливо, часы и часы, не меняя наклона головы… Впрочем, в Париже я не написал почти ни одной картины», – он схватил ломоть ветчины и запихал его в рот.

«Но эта женщина… Портрет… Она и есть Лорена?» – спросил я с жаром, быть может лишь чуть неискренним, но Арчибальд тут же почуял подвох, сморщился и замахал руками. «Бросьте, – сказал он сердито, – не старайтесь казаться непонятливей, чем вы есть, я не поверю все равно. Лорена, Нина, какая разница, она вполне может оказаться Ниной, а это совсем другое дело и другая история…»

В это время вновь заскрипела дверь, прерывая его на полуслове, что-то упало и стукнуло в прихожей, и послышалось испуганное лопотание Марии. Затем высокий голос спросил: – «Позволите? Я там, правда, разбил уже что-то…»

«О, – вскричал Арчибальд, – вот и Немо! Умеет быть удивительно неловким, но вовсе не всегда, как кто-то мог бы подумать. Пойдемте, пойдемте знакомиться», – и ринулся ко входу в студию, увлекая меня за собой. У дверей стоял невысокий круглоголовый человек лет сорока в очках с массивными линзами и застенчиво улыбался. Он был небрит и наполовину лыс, производя впечатление несколько опустившегося интеллигента, привыкшего к насмешкам. Он и сейчас, казалось, терпеливо ждал, какую шутку отмочит над ним общество, готовый не защищаться, но скорее посмеяться над собой вместе со всеми, и я решил было, что это постоянная мишень для арчибальдовского злословия, но в этот миг из-под толстых стекол блеснули снизу-вверх острые зрачки – несколько наискось, наугад прощупывая пространство, как язык ящерицы – и сразу стало ясно, что я ошибся или по крайней мере несколько поспешил с выводом.

Арчибальд представил меня с нарочитым пафосом, и вошедший тут же принялся мять мне руку потной ладонью, приговаривая: – «Польщен, польщен…» Я пытался заглянуть ему в глаза, но линзы нещадно аберрировали, и цель ускользала, так что, не зная на чем сфокусироваться, я стал смотреть на его широкий гладкий лоб, в котором можно было отразиться, как в зеркале. Арчибальд дождался, пока новый гость окончательно сконфузится от собственного горячего радушия, и сказал вздохнув: – «Ну а это – Немо. Прошу, как говорится, любить и жаловать», – и пошел обратно к портрету и столику с едой. Мы с Немо смущенно потоптались на месте и поплелись за ним, сделав несколько безуспешных попыток пропустить друг друга вперед.

«Ну что ж, – разглагольствовал Арчибальд, разливая джин по стаканам, причем третий стакан, как по волшебству, объявился среди тарелок незаметно для меня, – что ж, теперь, как выразился музыкальный классик, их стало трое. Событие это исключительное, и недооценивать его не стоит, тем более, что трое – это традиционный состав просвещенной верхушки всех забытых богом мест. Вспомните, ‘в деревне было три образованных человека – врач, священник и учитель’, и это в общем почти про нас, потому что Немо – не кто иной как врач. Вам, Витус, я предлагаю самостоятельно решить, кто из оставшихся подходит на роль священника. Я к ней не стремлюсь и настаивать не буду, хоть бесспорно в чем-то она представляется более лестной – наместник так сказать и вообще…» – он поднял стакан и мы, преисполненные торжественности, сделали то же самое. Немо одним духом осушил едва ли не треть, после чего закашлялся и стал вытирать выступившие слезы. «Ваш джин, Арчи, чертовски хорош, но я никак не могу привыкнуть к крепким напиткам, – сказал он виновато, – а что до священника, то решать конечно не мне, но вы, должен заметить, никак не годитесь в учителя – уж слишком нетерпеливы. Так что, думаю, выбора нет…» – он взял маслину и аккуратно ее сжевал.

«Скажите пожалуйста, – обиделся Арчибальд, – нетерпелив и не гожусь… Годитесь ли вы во врачи, Немо? Признайтесь-ка нам как на духу, тем более что вы уже признавались – годитесь? Ведь Немо не всегда был врачом, – обратился он ко мне, – начинал он с этих, окаменелостей и прочего, или как их там?..»

«Физика и химия минералов, почетный магистр, – отрекомендовался Немо, покраснев, – но на врача я в самом деле учился, право не понимаю, что вы хотите сказать».

«Ах, да ничего я не хочу сказать, – откликнулся Арчибальд раздраженно, – отчего вы всегда так занудны? Мы вообще говорили не о вас, а о портрете – вот портрет, посмотрите».

Немо послушно встал, подошел к картине и рассматривал ее несколько минут, причем на лице у Арчибальда, отвернувшегося в сторону, я подглядел всю ту же судорогу нетерпеливого ожидания, а потом вернулся к нам и сказал, чуть заикаясь: – «Да, да, портрет превосходен. Мне очень нравится, очень… Только я хотел бы спросить – если можно, конечно, а то к вам все вопросы получаются невпопад – я хочу спросить, кто эта женщина, откуда она, ну и прочее – о чем это, понимаете?»

Арчибальд захохотал пьяным смехом и победительно посмотрел на меня. «Ну что еще тут прибавишь?» – читалось в его взгляде, и я смешался отчего-то, в первый раз за вечер почувствовав себя неловко. «Эта женщина, – сказал он с расстановкой, – про нее есть история, я как раз рассказывал тут до вас. Эта женщина – ее могли бы звать Нина…»

«Это очень интересно, – перебил Немо, заметно волнуясь, – вы знаете, у меня была женщина, которую звали Нина…»

«Вы смешны, Немо! – обвинительно загрохотал Арчибальд. – Кто поверит вам про ваших женщин, кто вообще примет вас всерьез? Посмотрите на себя – вы нескладное создание, не умеющее к себе расположить, у вас тут же задрожали руки, чуть речь зашла о противоположном поле, да и к тому же все знают, что вы живете с медсестрой, которая хрома и весит целый центнер… Слушайте и не встревайте, а то я не буду рассказывать, я почти уже передумал».

Я решил, что сейчас вспыхнет ссора, и приготовился мирить противные стороны, но Немо оставался вполне спокоен, и на губах его поигрывала довольная усмешечка. «Я мог бы обидеться, Арчи, но я не буду, – проговорил он миролюбиво. – Тем более, что я действительно вас перебил, это невежливо, да и потом все точно так же знают, что вы живете с Марией – что уж нам тут тягаться. Но историю давайте, я весь внимание, то есть мы оба все внимание, я хотел сказать», – и он потянулся к почти опустевшей бутылке.

«Историю я уж позабыл, – хмуро сказал Арчибальд, – я пьян, со мной это бывает часто. Насчет Марии – вы скверный лжец, и все остальные тоже, хоть она меня и боготворит, но это, видите ли, еще не повод, а с историями на сегодня покончено, уж не взыщите. Расскажите-ка лучше Витусу про себя – развлеките гостя – а мне необходимо отлучиться на минуту».

Арчибальд встал и пошел к выходу нетвердой походкой, а Немо вздохнул и уставился в свой стакан. «Нет историй – нет смысла, все – мазня и скука, – пробормотал он брюзгливо, но так, чтобы Арчибальд не услышал. – Вы не находите?» – поднял он вдруг на меня свои линзы. Что-то обволакивающе-властное посверкивало в них голубоватыми искрами, и самого Немо в комнате стало вдруг больше, будто он выбрался из улиточной раковины, а я ощутил неясную угрозу сквозь хмельной туман, которая впрочем рассеялась, как дуновение, стоило слегка тряхнуть головой.

«На мой взгляд, картина действительно хороша, – сказал я суховато, задрав вверх подбородок, словно высокомерный эксперт. – Уж никак не мазня, и скукой тоже не пахнет…»

«Да нет же, нет, – Немо старательно замахал руками. – Картина талантлива, весь Арчи талантлив, никто не спорит. Но если кто-то решит об этом заговорить – о том, что на картине и вообще… Ведь содержанья не будет, только напрасные старания – все содержание осталось на холсте, а словеса критиков и самих живописцев – пустое, пустое…» Немо отхлебнул из стакана с видимым удовольствием. Он теперь уже не кашлял и не вытирал слезы, а мне, напротив, джин перестал лезть в горло, так что я отставил свой стакан подальше, решив, что больше к нему не притронусь.

«Арчи не понимал этого, – заявил Немо безапелляционно, – и я открыл ему глаза – я, а не кто другой. Потому что, кто он, Арчи? Правильно, он художник, его удел – сомневаться и страдать, мучиться невосприятием и неприятием, подавлять в себе искательность и все равно заискивать вновь и вновь. И я мог бы просто смотреть, посмеиваясь втихомолку, но я не стал, хоть он платит мне черной неблагодарностью на каждом шагу. Я сказал ему: Арчи, найди новое содержание для каждого полотна, все равно какое, пусть не связанное с полотном ничуть, придумай что-то, что отвлечет и заставит отвернуться в сторону, сбивая с толку, и ты увидишь, как тебе станет проще. Выдуй статуэтку из стекла или придумай рассказ с заковыркой – каждый сам отыщет несуществующую связь и понастроит ассоциаций. И будет смысл! – Немо ударил себя кулаком по коленке. – Да, будет смысл и будет предмет для разговора! Я сказал ему: Арчи, так становятся знаменитыми и выныривают из безвестия, и он не поверил мне, но смотрите – у него теперь всегда есть история наготове, хоть он и считает, что это его собственная идея. Но я-то знаю и потому никогда не забываю спросить – про каждую картину в отдельности, чем-то мол прикроется на этот раз – и он всегда выдумывает что-нибудь, я уже и не сомневаюсь почти, а мои вопросы – это так для проверки, ну и поддразнить немного, на правах так сказать непризнанного вдохновителя…»