Общество знания: Переход к инновационному развитию России - Г. Осипов

Пока что эта функция также выполняется недостаточно удовлетворительно — в основном по тем же причинам, что и предыдущая. Ученые России — социальная группа, проявившая исключительно высокую активность в перестройке и сама подпавшая под влияние созданных в это время идеологических мифов евроцентризма. В результате восприятие, осмысление и изложение знаний о процессах, происходящих в мире, носят сегодня заметную идеологическую окраску, искажающую информацию.

Указанные стороны бытия России отечественная наука обеспечивает в любые периоды — и стабильные, и переходные. В настоящее время Россия переживает период нестабильности, кризиса и переходных процессов. В это время на науку возлагаются совершенно особые задачи, которые в очень малой степени могут быть решены за счет зарубежной науки, а чаще всего в принципе не могут быть решены никем, кроме как отечественными учеными.

Например, в условиях кризиса и в социальной, и в технической сфере возникают напряженности, аварии и катастрофы. Обнаружить ранние симптомы рисков и опасностей, изучить причины и найти лучшие методы их предотвращения может лишь та наука, которая участвовала в формировании этих техно- и социальной сфер и «вела» их на стабильном этапе. Если мощность науки во время кризиса недостаточна, число техногенных и социальных катастроф будет нарастать, а расходы на устранение последствий будут расти в непредсказуемых масштабах.

В условиях острого кризиса возникает необходимость в том, чтобы значительная доля отечественной науки перешла к совершенно иным, чем обычно, критериям принятия решений и организации — стала деятельностью не ради «увеличения блага», а ради «сокращения ущерба». Это задает особое направление в оценке эффективности. Оценки по необходимости должны носить сценарный характер и отвечать на вопрос: «Что было бы, если бы мы не имели знания о данной системе или процессе?» Заменять такие оценки подсчетом выгод от создания и внедрения той или иной технологии (которую к тому же в нынешних условиях чаще бывает выгоднее импортировать) — это уводить внимание от главного.

Трудность перехода к иным критериям заключается в том, что полезность исследований, направленных на предотвращение ущерба, в принципе не только не определяется, но даже и не осознается именно тогда, когда данная функция выполняется наукой эффективно. Пока нет пожара, содержание пожарной команды многие склонны были бы рассматривать как ненужную роскошь — если бы не коллективная память. Наука, которая имеет дело с изменяющейся структурой рисков и опасностей, опереться на такую коллективную память не может.

Казалось бы, после травмирующего опыта 90-х годов эту ценность науки можно было бы понять. Но этого не произошло, критерии не изменились. В августе 2008 г. был представлен подготовленный Минобрнауки РФ проект постановления правительства «О проведении оценки результативности научных организаций государственного сектора». В качестве главной цели создаваемой системы оценки провозглашено «увеличение вклада науки в рост экономики и общественного благосостояния». Позиция Министерства не удивляет, это ведомство, похоже, необратимо погрузилось в структуры «мышления в духе страны Тлён». Однако и реакция ученых из РАН огорчает.

По словам вице-президента РАН Г. А. Месяца, в заключении ЦЭМИ РАН по поводу этого проекта постановления сказано: «Авторы проекта по старались упомянуть как можно большее количество основных понятий и факторов, связанных с решением поставленной задачи, но не сумели связать их в единую картину. В результате документ оказался нерабочим» [50].

Это заключение неверно. Авторы проекта именно связали основные понятия и факторы «в единую картину». Эта картина изображает не науку, а безобразного урода, почти антипода науки. Таково представление о науке у Министерства образования и науки РФ. Это представление целостное, и выработанный на его основе документ именно рабочий. Несчастье в том, что ученые из РАН, стремясь замаскировать принципиальный конфликт, утрачивают возможность объясниться с обществом и властью по сути противоречия. А значит, вынуждены шаг за шагом отступать перед давлением Министерства.

С точки зрения перечисленных выше функций отечественной науки имеющаяся сегодня в наличии система является недостаточной как по масштабам, так и по структуре. Тенденции изменения этой системы при продолжении происходящих в ней процессов являются в целом неблагоприятными.

Выполнение чрезвычайных функций науки в условиях кризиса (шире — переходного периода) резко затруднено отсутствием целеполагания со стороны государственной власти. Произошел разрыв между властью и наукой как двумя ключевыми элементами российского «общества знания». Как показал опыт, через самоорганизацию научных коллективов в кризисном состоянии не происходит их гармонизации с изменившейся структурой социальных проблем. Острый дефицит ресурсов ориентирует исследователей продолжать работу в старом направлении — для этого уже имеется минимум средств и запас знания, создан задел в виде сырых результатов.

Можно назвать несколько проблем, по которым требуется срочное получение эмпирического знания в реальных условиях России, а также анализ и систематизация знания из мировой науки соответственно специфическим задачам российского общества.

Наркомания — сложное социальное явление. В советское время она находилась в латентном и допороговом состоянии и не являлась предметом крупных научных программ. В 90-е годы положение резко изменилось, но отклика в науке это не получило. Между тем освоение большого запаса знаний, накопленных по данной проблеме в зарубежной науке, при всей его необходимости, было бы недостаточно — даже если бы оно произошло. Само явление наркомании тесно связано с социальными и культурными условиями, и простой перенос подходов других стран в конкретные условия постсоветской России не годится. Кроме того, наркомания Запада — явление сравнительно стабильного общества, а в России она становится важной социальной проблемой в условиях кризиса и нестабильности.

Во многом из-за отсутствия достаточного объема научного знания в целом общество России не готово к удару массовой наркомании. Нет, например, никаких признаков того, что руководство системы народного образования имеет обоснованную концепцию перестройки школы в связи с появлением этого нового фактора. Также нет видимых свидетельств подготовки к кардинальной перестройке пенитенциарной системы. Появление в местах заключения трех групп риска (наркоманов, гомосексуалистов и больных СПИДом), по численности превышающих некоторый критический предел, принципиально изменяет положение, создавая массовую угрозу не только здоровью, но и самой жизни заключенных. Если государство при этом продолжает использовать старый тип мест заключения, оно становится фундаментально неправовым (заключение превращается во внесудебную расправу, совершаемую при попустительстве государства).

Пока что комплексной проблеме наркомании посвящаются частные программы (в основном в сфере здравоохранения и права). Нужна хотя бы единая программа по выяснению реальной структуры проблемы (построение ее «карты») и переводу накопленного в мировой науке знания на язык российской действительности в рамках анализа информации как особого жанра исследований.

В 1996 г. состояние с питанием населения России перешло критический рубеж: городское население в среднем стало получать менее 55 г. белка на душу населения в день. При этом за 90-е годы произошло такое социальное расслоение, что острая белковая недостаточность сосредоточилась в бедной половине общества. Так, в 2001 г. в группе 20 % с самыми низкими доходами в среднем потребляли 23 кг мяса на душу, а в квинтили с самыми высокими доходами — 82 кг (рыбы 7 и 21 кг, хлеба 85 и 143 кг соответственно) [6]. Половина обследованных женщин уже в 1992 г. имела потребление белка ниже установленного ВОЗ безопасного уровня.

Все это — новые явления для России, после 1933 г. не знавшей голода (голод 1933 г. был острым и кратковременным и не оставил никакого полезного опыта). В отличие от России начала века и от современных стран «третьего мира», ни общество, ни семья, ни государство России сегодня не имеют ни личных навыков, ни общественных и государственных институтов, чтобы нейтрализовать самые разрушительные последствия недоедания и несбалансированности питания. Россия не имеет «культуры голода». Такую культуру имела крестьянская Россия начала XX века. Но сегодня все это забыто, к тому же, несбалансированность питания сосредоточена сейчас не в деревне, а в городе. То, что за последние годы масштабы проблемы сократились, не снижает ее актуальности. В России возникла устойчивая и обширная зона застойной бедности, которая воспроизводится независимо от колебаний общей экономической конъюнктуры. Эту систему надо демонтировать, т. к. она «вбирает» в себя население «придонья».