Двуликий Янус - Яков Наумов

«Ждать будешь? — спрашивал он перед отъездом. — Будешь ждать? Помни, Таня-джан, ты должна меня ждать!» Она вроде бы обещала. Вот, собственно говоря, и вся история…

— Нет, Татьяна Владимировна, не вся, — сказал Скворецкий. — Ваша история не имеет конца. Менатян когда ушел на фронт?

— А я разве не сказала? Прошу извинить. Это было в конце 1941 года, в последних числах ноября. С тех пор, с 1941 года, я об Аракеле ничего не слыхала, не имела от него ни строчки. В первых же боях он погиб или пропал без вести, что-то в этом роде. Я ничего о его судьбе не знаю. Кроме того, я встретила одного человека. Еще в 1942-м. В самом начале года… Ну, одним словом, возможно, я скоро выйду замуж. Этого человека я тоже должна назвать?

— Это целиком на вашем усмотрении. Нас интересует только Менатян. Так вот, если вы собираетесь выходить замуж, как же с Аракелом? Вы не нарушаете данного ему слова?

— Но я же вам говорила, — лицо актрисы исказила болезненная гримаса, — наши отношения были страшно неопределенными. Я никогда не давала Аракелу слова, не обещала, что стану его женой. Женой этого человека? Подумать страшно. И потом… он же погиб. К чему этот разговор? Какая-то бессмыслица.

— Нет, не бессмыслица, — медленно произнес Скворецкий. — У нас есть очень веские основания полагать, что бывший военный летчик Менатян не погиб. Ни в 1941 году, ни позже. Менатян жив.

— Жив?! — Татьяна побледнела. Можно было подумать, что это известие ее мало обрадовало. Но так казалось только мгновение. Она тут же встрепенулась: — Жив? Но где он? Что с ним? Почему он так долго не подавал признаков жизни? Нет, это невозможно. Я… я не верю.

— И все же, Татьяна Владимировна, думаю, что это так. Придется поверить. Однако ничего больше сегодня я вам не скажу. Повременим денек-другой. Потом мы снова продолжим наш разговор.

— День-два? Но я не могу ждать. Завтра у меня начинаются концерты, я должна ехать.

— А отложить никак нельзя? Сейчас ваш отъезд крайне нежелателен. Если требуется наша помощь в оформлении, мы к вашим услугам.

— Нет, зачем же, зачем, — поспешно сказала актриса. — Дело не в том, как оформить мою задержку. Просто мне надо ехать, очень надо. Ведь меня ждут. На фронте. Мой приезд обещан. Должны вы это понять?..

— Татьяна Владимировна, — решительно сказал Скворецкий, — я все понимаю и все же вынужден настаивать. Иначе поступить не имею права. Пока мы всё до конца не выясним, вам просто невозможно уехать. Никак невозможно. И не вполне безопасно. Поймите, это больше, чем просьба.

— Хорошо, — после минутного колебания согласилась Языкова. — Если вы этого требуете, я останусь…

— Простите, — обратился Кирилл Петрович к Языковой, когда они с Горюновым уже собрались уходить, — еще один вопрос. На сегодня — последний. У Менатяна была ваша фотография? С надписью?

— Была. Я подарила ему свою карточку перед его отъездом на фронт. А что? Какое это имеет значение?

— Имеет, Татьяна Владимировна, имеет. Какое? Об этом не сейчас. Потерпите…

Теперь, когда известны были имя, отчество и фамилия «жениха» актрисы Языковой, его возраст, проверка не составила особого труда. Результаты ее заслуживали внимания. Воинская часть, где служил Менатян, дать ему характеристику воздержалась: слишком недолго он прослужил в части, да и давно это было. Зато подробности того, что с ним произошло, запомнились и были весьма примечательны. В группе из нескольких машин Менатян совершил один из первых своих вылетов, который стал для него и последним. Наши самолеты шли наперехват вражеских бомбардировщиков, когда из-за облаков на них вывалились «мессеры». Наши приняли бой, в ходе которого машина Менатяна оказалась каким-то образом оттертой от остальных и, преследуемая двумя фашистскими самолетами, потянула на территорию, занятую немцами. Рация Менатяна с первой минуты боя молчала. На вызовы он не отвечал. Почему, неизвестно. Больше никаких сведений о Менатяне не было, он исчез. Кое-кто из горячих голов, участвовавших в том бою (две наши машины в тот день были сбиты, летчики погибли, но и фашистам досталось), утверждали, что Менатян — изменник. Не принял боя и перелетел к немцам. Доказано это не было, как не было доказано и противное, вопрос так и остался открытым. Менатяна считали пропавшим без вести.

— Да, — ворчал Кирилл Петрович, читая и перечитывая сообщение, — «пропал без вести»! А он и не пропал. Вовсе не пропал. Он — объявился. У майора Шлоссера, в фашистской разведывательной школе, вот где объявился. Нет, Сенька Буран не врал, не мог он такого придумать, И фотокарточка Языковой…

— Карточка? — усомнился Виктор. — Но мы ведь не знаем, какую карточку и кого видел Буранов. Помните?

— Все помню, — откликнулся Скворецкий. — Но карточка-то Языковой. С надписью. И такая карточка была. Совпадение? Не верю.

На сей раз Виктор промолчал.

— Да, — продолжал рассуждать вслух Скворецкий, — так оно и бывает. Одно к другому. Вот из таких-то и получаются предатели. Как это говорила Татьяна Владимировна? Себялюб? Эгоцентрик? Себя ставил высоко, а людей презирал. А тут еще обида за отца. Как же, «обидели»! Лишили постов. И — немцев испугался. До ужаса. Немецкой техники. Организации. Ну, и решил устроить себе жизнь при «новом порядке». Устроил!..

— Разрешите, Кирилл Петрович? — вновь перебил майора Горюнов, пристроившийся возле краешка стола и внимательно изучавший сообщение вслед за своим начальником. — Разрешите? Ведь что получается! Я рассуждаю так: раз болтовня Осетрова о «женихе» Языковой не вымысел, следовательно, и остальное — предстоящая выброска, Тула — тоже правда. Отсюда…

— Отсюда, — твердо сказал Скворецкий, — складывай вещички. Готовься. Поедешь в Тулу, и не один. Вот только получу санкцию комиссара…

Вернулся Кирилл Петрович от комиссара в приподнятом состоянии духа:

— Ну, все в порядке. «Добро» получено. Звони Татьяне Владимировне. Теперь самое время повторить наш визит…

Актриса, открывшая им дверь, едва они успели постучать, заметно волновалась. Было видно, что за двое суток, минувшие с прошлой беседы, она немало пережила, передумала. Кирилл Петрович сразу приступил к делу:

— Так вот, Татьяна Владимировна, кое-что мы тут проверили, собрали кое-какие сведения. Наши предположения подтвердились. Прямо скажу: особо порадовать вас нечем…

— Я знаю, — вдруг сказала Языкова, пристально глядя в глаза майору. — Все знаю. Вернее — поняла.

Майор опешил:

— Что вы знаете? Что поняли?

— Все. — В голосе Языковой послышалось отчаяние. — Я — не девочка, кое в чем разбираюсь. Годы войны и меня многому научили. Одним словом, если Ара… если Менатян жив и в то же время без малого два года не подает признаков жизни, это… Ну, и дальше: если… если им интересуются работники вашего ведомства, вы интересуетесь — да, да, вы, не перебивайте, пожалуйста, — значит, он, Менатян, у немцев. В плену. Если только не хуже…