Маленькая повесть о большом композиторе, или Джоаккино Россини - Ольга Клюйкова

Пять месяцев в Милане пролетели как прекрасный сон. Всеобщая любовь и почитание, искренние друзья, в чьей среде Россини находил подлинный душевный покой, – все это было той атмосферой, которая несла отдохновение усталому Джоаккино. Он чувствовал себя так хорошо в этом гостеприимном городе, что мог бы в нем остаться и насовсем, если бы не письма отца, который просил вернуться. Восемь десятков прожитых лет тяжелым грузом сгорбили плечи старого Виваццы, хотя он по-прежнему много говорил, особенно о своем знаменитом сыне. Однако последнее время Джузеппе стал много болеть, и близкое присутствие и постоянная забота нежно любимого сына оказались просто необходимы. Возвращение прославленного маэстро в Болонью вновь вызвало энтузиазм горожан. Как всегда, последовали торжественные вечера, веселые развлечения и всевозможные чествования земляка. Однако по-настоящему вдохновила и взбодрила Джоаккино трудная и почетная просьба – заняться делами Болонского лицея. Для Россини это учебное заведение было началом всех начал. Именно здесь он овладел первыми серьезными знаниями, именно здешний учитель падре Маттеи оставил неизгладимый след в его душе. Недаром потом он вспоминал о своем наставнике всю жизнь и, будучи старательным, но непослушным учеником (опять парадокс! – но так было), он всегда ценил его мнение и его глубокие познания.

Однако страшное горе, обрушившееся на композитора, сломало все его планы. Умер Джузеппе Россини. И хотя смерть отца не была неожиданной (перед этим он тяжело болел), она потрясла Джоаккино до глубины души. Он буквально не находил себе места. Каждая мелочь в доме напоминала отца – и дом, в оформление которого вложили столько заботы и фантазии, срочно продали. Россини стал жить в наемной квартире. Общая подавленность и мрачная меланхолия приняли угрожающий характер, и врачи посоветовали ему съездить на Неаполитанское побережье. Солнечный Неаполь радостно встретил любимого композитора. Естественно, что сразу посыпались приглашения. Но Джоаккино не хотел никого видеть, он как будто разучился смеяться, общаться с людьми. Единственное исключение было сделано для Неаполитанской консерватории, где его посещение стало праздником. Для консерваторцев – праздник, а для Россини – огромное напряжение всех эмоциональных сил. Однако заботу о музыкальном образовании композитор считал важнейшим делом, ради которого он смог пересилить себя.

Старый знакомый Россини, Доменико Барбайя, гостеприимно пригласил его жить на свою виллу. Сердечные заботы радушного хозяина в сочетании с целительным морским воздухом сделали свое дело – постепенно Джоаккино пришел в себя. И конечно, сразу захотел заняться тем важным делом, от которого его отвлекла смерть отца, – Болонским лицеем. Для этого он вернулся в Болонью. Ознакомление с делами этого питомника творцов музыкального искусства привело композитора в ужас: это знаменитое учебное заведение находилось в катастрофическом упадке. Не было хороших учителей, плохо отбирались ученики, был безобразно поставлен учебный процесс. Будучи сам подлинным художником, Россини отлично понимал, что для подрастающего поколения нужны и глубокие знания, и яркие эмоциональные впечатления, что нужно воспитывать музыкантов – поэтов своего дела. Воспитание хорошего вкуса и высокого профессионализма – вот что он считал трудной, но благодарной задачей учителя. Много внимания Россини сразу уделил подбору педагогического состава, разработке учебного материала. Для своих лицейских питомцев он написал сборник вокальных упражнений. В то время Россини практически безвыездно жил в Болонье – и здоровье начинало пошаливать, да и дела не пускали. Однако когда речь шла о дружбе, он по-прежнему мог пойти и на неудобства, и на беспокойства. В феврале 1841 года в Венеции должна была состояться премьера оперы его друга и земляка, композитора Габусси. Тот ужасно волновался, и чтобы внушить ему храбрость и поддержать, Россини отправился в этот город. Венеция снова встретила маэстро с восторгом, подобным тому, каким он был окружен в Болонье, все жители которой знали его в лицо и где даже приезжие поддавались всеобщему поклонению. Русский путешественник Павел Васильевич Анненков вспоминал: «Магазинщики, торговцы и все встречные снимали перед ним шапки. Он шел, как принц, едва успевая отвечать на поклоны и награждая кого ласковым взглядом взамен приветствия, кого улыбкой, кого просто движением руки… Я был увлечен этим триумфом знаменитого маэстро и также снял шляпу: он посмотрел на меня пристально, прикоснулся к полям шляпы и пошел дальше, оборачиваясь на все стороны и часто подавая голову вперед, что было каким-то грациозным сокращением поклона».

Еще сразу после болезни в 1832 году Россини дописал недостающие номера в Stabat mater. И вот теперь по просьбе своего парижского издателя он окончательно пересмотрел уже сочиненное, многое переделал и добавил. Как раз тогда произошло сближение всемирно известного маэстро и молодого композитора Анджело Кателани, который жил в Модене, но часто приезжал в Болонью. Все знали – Джоаккино всегда любил поесть, и Кателани, желая сделать приятное своему кумиру, привозил различные деликатесы, лакомства, изысканные вина. Когда Анджело представал перед маэстро с подарками и последними новостями, именитый друг обнимал его, называя «земным ангелом». А потом они устраивали пантагрюэлевы пиршества, в которых кроме них принимала участие Олимпия. У Кателани была одна страсть – он собирал коллекцию вещиц, принадлежавших замечательным людям. И вот когда однажды он остался один в кабинете маэстро, то среди очаровательных дорогих безделушек он увидел довольно потрепанное перо. То самое, которым композитор писал Stabat mater! Кателани не мог удержаться и взял его себе, украл. «Да, именно так, – утверждает он в своих мемуарах, – я украл его!» И сохранил перо на стенде под стеклом как реликвию, связанную с написанием Stabat mater. A прозвучал этот маленький шедевр сначала в Париже и только потом в Болонье (1842). Это прекрасная музыка, возвышенная по содержанию, совершенная по форме и изысканная по средствам. Надо сказать, что манера письма использовалась привычная для Россини, оперная, в ней не было аскетизма и отрешенности церковной музыки. Это восхитительный гимн человеколюбию, милосердию и извечной материнской скорби. Парижская пресса буквально клокотала от восторженных отзывов на это сочинение.

Россини находился в зените славы. Его жизнь приобрела размеренность и упорядоченность, в чем сказалась немалая заслуга его подруги Олимпии Пелисье. Только зарубцевалась страшная рана, нанесенная композитору смертью отца, как неожиданная гибель старого друга, маркиза Агуадо, опять выводит его из душевного равновесия. Однако слава не спрашивает, уместны ли ее проявления в данный момент. И на Россини градом сыпались почетные ордена (и от прусского короля, и от греческого), назначения (почетный член берлинской Академии изящных искусств) и прочие знаки горячего почитания (в Пезаро выпустили памятную медаль). Может быть, все это легче отвлекло Джоаккино от горестных дум, помогло быстрее оправиться от горя. Впрочем, и Болонский лицей, которым он тогда руководил, не давал возможности замкнуться в своих переживаниях. И все же состояние здоровья потребовало поездки в Париж для лечения, что маэстро и сделал в мае 1843 года.