Трехгрошовый роман - Бертольд Брехт

В среду вечером, через девять дней после гибели «Оптимиста» и за день до официальной панихиды, полиция все еще ничем себя не проявила, и тут нервы Пичема не выдержали.

Охваченный своего рода паникой, он решил воздействовать на полицию. Он отправил в полицейское управление Бири и еще двух людей с плакатами, на которых было написано:

«ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С «ОПТИМИСТОМ»?», «КАКУЮ ВЗЯТКУ ПОЛУЧИЛО МОРСКОЕ ВЕДОМСТВО? – СПРАШИВАЮТ 200 ИНВАЛИДОВ ВОЙНЫ» И «ОТЧЕГО УТОНУЛ «ОПТИМИСТ»?» На одном из этих разрисованных от руки плакатов было даже написано: «КТО ТАКОЙ ГОСПОДИН ПИЧЕМ?»

Бири сообщил в полицейском управлении, что его послал господин Пичем, председатель КЭТС. Плакаты ему доставили частным порядком несколько нищих, которые брали у него напрокат музыкальные инструменты. По всей видимости, завтра утром состоится демонстрация, в которой будут фигурировать подобного рода плакаты.

Спустя час Пичем сам пошел в полицейское управление.

Браун обошелся с ним весьма круто. Жалобы Пичема на то, что подобная демонстрация разорит его и что ему нисколько не легче от того, что попутно будут облиты грязью и некоторые высшие правительственные чиновники, не имели никакого успеха.

Он ушел в отчаянии.

Взяв извозчика, он поехал в редакцию «Зеркала».

Он добился приема у главного редактора и имел с ним серьезную беседу, в результате которой тот пообещал отвести в утреннем выпуске две колонки под сенсационное заявление председателя КЭТС о причинах катастрофы; заявление должно быть сдано в редакцию не позже восьми часов утра.

После этого Пичем пешком пошел домой, отдал последние распоряжения касательно назначенной на следующее утро демонстрации и заперся у себя в конторе. Он писал всю ночь напролет.

Браун хотя и нашел нужным облить его ушатом холодной воды, все же чувствовал себя довольно скверно. Он приказал произвести вечером еще одну (седьмую) облаву в доках, лично допросил первые два десятка задержанных рабочих и в подавленном состоянии поехал к Мэкхиту в тюрьму.

Мэкхит был один и читал книгу.

Браун выпроводил надзирателей и налил себе элю из бутылки, стоявшей среди других в углу камеры.

Не успел он раскрыть рот, чтобы излить другу всю свою душу, как тот сказал нервным тоном:

– Что с О'Хара? Я чертовски беспокоюсь. Он все еще не сознался?

– Нет, – устало ответил Браун.

– Ты ему сказал, что мы пришьем ему убийство, если он не будет держать язык за зубами?

– Все сказал. А он говорит, что лучше полезет в петлю, но тебя не выпустит. По-моему, он оскорблен в своих лучших чувствах.

Мэкхит забегал по камере. Завтра начинается его процесс. Если уж ему предстоит сознаться в том, что он и есть председатель ЦЗТ, то он ни в коем случае не должен быть замешан в каких-то налетах.

Наконец он опять сел на койку и несколько успокоился.

– В конце концов, человек – существо разумное, – сказал он, потянувшись за сигарами. – Он повинуется не слепым инстинктам, а голосу разума. Я верю в это. В тот момент, когда я перестану в это верить, я дам себя повесить. Города, где мы живем, вся наша цивилизация с ее благами свидетельствуют о мощи разума. И этот человек тоже преодолеет слепую жажду мести и предпочтет четыре года тюрьмы или, скажем, три года тюрьмы (мы ведь в крайнем случае можем предъявить еще несколько квитанций) петле!

Браун заметил, что он дал О'Хара время на размышление до двух часов следующего дня.

– Да, не позднее чем в два часа я должен иметь в руках его признание, – сказал Мэкхит. – Сразу же после суда я назначил Крестону встречу в Национальном депозитном банке; Аарон и Оппер, вероятно, тоже будут присутствовать. Я бы хотел иметь возможность предъявить им признание моего поставщика в том, что он добывал товары путем налетов.

Только после этого Брауну удалось поделиться с Мэкхитом своими собственными нешуточными заботами.

История с «Оптимистом» приняла скверный оборот. Почти никто не сомневался в том, что он, равно как и два других корабля, был сдан в неисправном виде. Компания, продавшая эти корабли, в самое последнее время стала жертвой еще одного «несчастного случая». Убитый в районе доков маклер Уильям Кокс был с ней тесно связан. Обстоятельства его смерти до сих пор не выяснены. Полиция задержала двух-трех безработных, уволенных вследствие забастовки и допустивших несколько неудачных выражений. Однако ни в чем существенном уличить их не удалось. Гибель «Оптимиста» может привести к еще более серьезным последствиям. Угрозы господина Пичема Браун не принимал всерьез – он не боялся непосредственного воздействия демонстрации. На ноги было поставлено достаточное количество полицейских; завтрашней панихиде ничто не угрожало. Гораздо хуже было другое.

Заговорив на эту тему, старший инспектор даже понизил голос.

Из-за неожиданной порчи проводов в морском ведомстве не был отправлен приказ, отзывавший в порт два других корабля, из коих по меньшей мере один – тот, что столкнулся с «Оптимистом» – был поврежден. Оба корабля находятся в открытом море и держат курс на Кейптаун. Морское ведомство вообще не проявляет достаточной распорядительности. Все это сильно тревожило Брауна. Может быть, все-таки лучше не допускать демонстрации? Полиция должна заботиться о поддержании общественного порядка.

Правда, демонстрация зависела не только от Пичема, которого в случае чего не трудно было загнать в стойло. Коммунисты также замышляли демонстрацию протеста против официальной панихиды. И эту демонстрацию никак нельзя было предотвратить.

– Но ведь материал они могли бы добыть только у Пичема, – заметил Мэкхит, закуривая толстую сигару.

– Да, это верно, – сказал Браун, несколько успокоившись. – Вечно они остаются в дураках со своими подозрениями, которые никак не могут подтвердить.

– Опять они будут лепетать разную чушь про лихоимство в министерствах и еще, пожалуй, скажут, что самому статс-секретарю сунули в кулак несколько тысчонок. Это же просто смешно!

– Знаешь, – сказал Браун, тоже выбрав себе сигару, – меня прямо зло берет на этих олухов. Вечно они придираются к нам – мы, дескать, не соблюдаем законов. Как будто законы писаны для них! Они ужасно строго следят за тем, чтобы все делалось по закону. Если бы существовал закон, разрешающий Хейлу в пристойной форме взимать некоторую мзду за те труды, каких ему стоит закрывать глаза на целый ряд вещей, они никогда не посмели бы упрекнуть его, что он взял какие-то жалкие две-три тысячи. Тогда бы у них не было чувства, что их обвели вокруг пальца. Это же просто забавно! В большой политике, как и в экономике, не может быть всегда все абсолютно безупречно, а мелкому налогоплательщику многое в этом не всегда понятно. А ведь там речь идет о настоящих, крупнейших прибылях! Это вам не жалкие две-три тысячи! Любая текстильная фабрика загребает в сто раз больше! А наши «разоблачители» постоянно хватаются за всякие мелочи: то городское самоуправление берет взятки, то полиция пристрастна или я уж не знаю что, и при этом они никогда ничего не могут доказать, а то и просто попадают пальцем в небо! Эта тенденция изображать все на свете двумя красками – либо черной, либо белой – лишает то, о чем кричат эти смутьяны, всякого правдоподобия.

– Если бы сейчас кто-нибудь записал то, что ты говоришь, – задумчиво сказал Мэкхит, – тоже хватило бы двух красок.

– Всякого правдоподобия, – продолжал ухмыляться Браун, – полностью лишает всякого правдоподобия.

Они заговорили о политике.

– Партии, которая полностью и по-настоящему защищала бы мои интересы, в сущности говоря, нет, – пожаловался Мэкхит. – Я не позволю себе назвать наш парламент говорильней, – это было бы неверно, безусловно неверно! В парламенте не только разговаривают, иногда там и дело делают. Там делают всевозможные дела: только человек, безнадежно ослепленный агитацией, станет это отрицать. Весь вопрос, однако, в том, способен ли парламент оказать помощь в действительно серьезном случае. По моему мнению – по мнению серьезного делового человека, – во главе нашего государства стоят не те люди. Все они принадлежат к какой-нибудь партии, а партии все до одной своекорыстны. У них односторонняя точка зрения. Нам нужны люди, стоящие над партиями, подобно нам, деловым людям. Мы продаем наши товары богатым и бедным. Невзирая на личности, мы продаем каждому желающему мешок картошки, проводим ему электричество, красим ему дом. Руководить государством – задача нравственного порядка. Надо добиться того, чтобы предприниматели были хорошими предпринимателями, а служащие – хорошими служащими, короче говоря: богачи – хорошими богачами, а бедняки – хорошими бедняками. Я совершенно уверен, что когда-нибудь у нас будет такое правительство. Я буду стоять за него горой!

Браун вздохнул:

– К сожалению, у нас пока еще нет такой партии. Но что прикажешь мне теперь делать?