Именем закона. Сборник № 1 - Ярослав Карпович

— Мусатов все это забрал?

— Да.

— Сколько он дал вам денег?

— Десять тысяч.

На экране телевизора Чарльз Бронсон стрелял в кого-то из пистолета, пролетали машины, кружился над небоскребами вертолет.

Геннадий Мусатов смотрел видео.

Он лежал на диване в светлой майке и брюках «адидас».

Огромная квартира была пуста. Свет фонаря с улицы отражался в полированной мебели и покрытом лаком полу.

Геннадий Мусатов отдыхал.

В прихожей звякнуло.

Он встал. Большой, сильный, тренированный, и пошел к дверям.

— Кто?

— Это я, Геннадий Сергеевич, вахтер.

— А, тетя Аля.

Гена открыл дверь, и в темноту квартиры ворвались люди.

В живот ему уперся ствол пистолета.

— К стене.

Кто-то с силой завернул ему руки, щелкнули наручники. Вспыхнул свет.

— Уголовный розыск, Мусатов, — Корнеев достал из кармана бумагу. — Вот постановление прокурора о вашем аресте и производстве обыска.

— Тетя Аля, — сказал Геннадий, — позвоните дяде.

— Хорошо, Геннадий Сергеевич, хорошо.

Дядя Геннадия — Мусатов-старший вошел в квартиру, когда обыск был закончен. На столе лежал пистолет «ТТ» с серебряной именной пластинкой на рукоятке, зеленая банка. Крышка была открыта, в ней были плотно уложены украшения. Рядом куча денег и папка с фотографиями и бумагами.

— Что здесь происходит?

Мусатов стоял в комнате величественно-спокойный.

— В чем дело, Гена?

Геннадий пожал плечами.

— Так кто мне объяснит, в чем же дело?

— Видимо, я. — Игорь встал.

— Кто вы?

— Я заместитель начальника отдела МУРа, майор милиции Корнеев.

— Корнеев? — Мусатов пристально посмотрел на Игоря.

— Ваш племянник Геннадий Сергеевич Мусатов арестован по подозрению в убийстве гражданина Желтухина Степана Федоровича. При обыске нами обнаружены оружие, деньги, ценности и бумаги, хранившиеся в квартире покойного.

— Это так, Геннадий? — спросил Мусатов, словно никакого Корнеева вообще не было.

Гена пожал плечами.

— Вы старший?

— Да.

— Пойдемте.

Они вышли в другую комнату.

— Вы знаете, кто я? — спросил Мусатов.

— Да.

— Племянник мой должен быть освобожден.

Мусатов говорил небрежно, властным тоном.

— Это невозможно.

— Не понял?

— Он совершил тяжкое преступление.

— Он мой племянник.

— Закон одинаков для всех.

— В наше время, майор, надо иметь сильных друзей. Иначе не сделаешь карьеру.

— Меня вполне устраивает мое положение.

— Все эти ценности и деньги из квартиры убитого?

— Да.

— А бумаги.

— Тоже.

— Я могу ознакомиться с ними?

— Нет.

— Вам не кажется, Корнеев, что вы рискуете?

— Нет, не кажется. Я выполняю свой долг.

Геннадия вывели в коридор, он шел, не зная, куда деть руки, скованные наручниками.

В дверях он повернулся. Посмотрел на дядю.

— Как же так, дядя Миша?

Михаил Кириллович молчал. Им овладела апатия, и он смотрел, как уводили племянника, как уходили понятые и милиционеры.

— Наследили-то, наследили, — сокрушенно сказала вахтерша. — Я приберу, Михаил Кириллович.

Мусатов не ответил, ушел в глубь квартиры.

А Толя ждал Звонкова. Он сидел в машине у отделения милиции, разглядывая прохожих. Вскоре появился Женя. Прищурившись, посмотрел на осеннюю улицу, залитую неярким солнечным светом, и засмеялся.

— Радуешься, — из дверей отделения вышел Коновалов. — Имеешь право. Такое счастье раз в жизни бывает.

Женя молча посмотрел на него и пошел к машине.

Кафтанов ехал к Комарову. Он никогда не был у него дома, да и вообще никаких отношений, кроме служебных, у него с бывшим начальником отдела не было.

Кафтанов хорошо помнил, как летом пришел к нему Комаров и сказал, еле сдерживая себя:

— Как же это, Андрей Петрович?

А что мог ему сказать Кафтанов? Рассказать о том, как он пытался на разных уровнях отменить приказ об увольнении Комарова. Да разве это нужно было бывшему начальнику отдела. Он хотел точно знать, почему, а главное, за что его, человека с безупречным прошлым, за пять лет до срока, увольняют на пенсию. Кафтанов в тот день так и не смог ответить Комарову на этот вопрос. Почему, он понял позже, когда начальником отдела, не посчитавшись с его мнением, утвердили Кривенцова. Тогда у него обострилось чувство вины перед Комаровым. Но, если проанализировать, то общение это было значительно более сложным. Кафтанова угнетала не только вина за многое, но и ощущение собственного бессилия и то, что называют инстинктом самосохранения.

Он часто шел на компромисс, уговаривал себя, что это необходимо для дела. Такие уступки собственной совести стали обычным и опустошали его. Но теперь время настало. Сжимали, сжимали пружину, а вот она и выпрямилась.

Кафтанов поднялся на третий этаж и остановился у двери с номером 32. Дверь была парадно обшита темно-вишневым кожзаменителем и утыкана золотистыми бляшками. Кафтанов позвонил, и она распахнулась сразу. На пороге стоял Комаров в линялом, заношенном тренировочном костюме.

Он сделал шаг на площадку и захлопнул за собой дверь.

— Говорят, есть примета, полное ведро к счастью. Так что же, Комаров?

Комаров молчал, глядя на Кафтанова растерянно, затравленно.

— Борис Логунов был в кабинете Корнеева и слышал ваш разговор.

— Это не доказательство, — Комаров поставил ведро, вытер ладони о брюки.

— Мы Тохадзе раскололи, Комаров. И он тебя сдаст. Ты лучше сам напиши, кто тебя просил навести на Корнеева.

— Ты что, ты что…

— Ты был честным мужиком и хорошим сыщиком, Комаров. Подумай, кем ты стал…

— А ты, Кафтанов, лучше? — перебил его Комаров.

— Не обо мне разговор, я за беспринципность и трусость свою отвечу перед кем надо, только и ты ответишь. Я тебе срок даю до завтрашнего утра. Не придешь, под конвоем приведу, ты меня знаешь.

Кафтанов повернулся и легко побежал по ступенькам вниз…

По коридору МУРа шел пожилой человек в аккуратном сером костюме, над карманом которого прилепились четыре ряда колодок, а с правой стороны рубиново блестел знак заслуженного работника МВД. У дверей с номером 325 он остановился и поправил пиджак.

— Вы Егоров? — спросила его секретарша.

— Да.

— Минуточку, — она нажала на кнопку селектора.

Кафтанов встал из-за стола и пошел навстречу Егорову.

— Здравствуйте, Николай Борисович.

— Здравствуйте, Андрей Петрович.

— Присаживайтесь.

Егоров сел к столу, достал сигарету, закурил.

— Неужели еще курите? — улыбнулся Кафтанов.

— Надо убедить себя, что курение это просто удовольствие, тогда забываешь о пагубных последствиях, которыми пугают врачи. Но дело не в этом, Андрей Петрович. Как только мне позвонили товарищи из нашего управления, я сразу же на поезд и к вам.

— Ну ладно, — Кафтанов улыбнулся, достал пистолет с именной пластинкой, — «Оперуполномоченному Егорову Н. Б. за борьбу с бандитизмом. От Ленгорисполкома». Ваш?

— Мой. Я потом дважды эту сволочь задерживал, расспрашивал о пистолете, а он, потерял, мол. Его убили?

— Да.

— Счеты или с целью грабежа?

— Грабеж. Расскажите мне о его делах в блокадном Ленинграде.

— Об этом можно рассказывать месяцами. Там был некто Мусатов…

— Какой Мусатов?

— Тот самый, до которого по нынешним временам не дотянуться. Он был одним из руководителей, отвечающих за снабжение города продовольствием. Вот они и придумали историю с мертвыми душами. Устраивали своих людей управдомами в разбитые районы, они и составляли фальшивые списки жильцов.

— А паспорта?

— Забирали у покойных, но не сдавали.

— Да. И это можно доказать?

— А вы возьметесь?

— Попробую. Вы поможете?

— Конечно. Только в наше время…

— Волков бояться… — засмеялся Кафтанов…

Игорь Корнеев и Кафтанов в форме стояли в кабинете Громова. Кривенцов, как всегда, устроился у стола. Громов нервно шагал по кабинету.

— Итак, Корнеев, вы не выполнили мое распоряжение…

— Я отменил его, — спокойно сказал Кафтанов.

Громов продолжал, словно не слыша.

— Кроме того, история с Тохадзе…

— Тохадзе привлекаются по статьям 181 и 130, — перебил Громова Кафтанов.

— Я попросил бы вас меня не перебивать, — в голосе Громова звенел металл. — Хочу напомнить, что пока еще вы подчинены мне, а не я вам.

Лицо Кафтанова пошло пятнами, но он сдержался.

— Да, история с Тохадзе. Дыма без огня не бывает. И в завершение всего недостойное поведение на квартире товарища Мусатова.

— Я арестовывал убийцу, — твердо сказал Корнеев.