Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной - Джон Треш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лоуэлла о все более неуравновешенном поведении По предупредил Чарльз Бриггс, совладелец The Broadway Journal, который был склонен «вычеркнуть имя По, ибо в последнее время он пристрастился к старым привычкам». В один из приступов отчаяния, будучи «ужасно нездоровым», По сообщил Дайкинку о своем решении «бросить журнал и уехать в деревню на шесть месяцев, а может быть, и на год», чтобы восстановить «здоровье и дух».
Получив приглашение прочитать новое стихотворение в Нью-Йоркском университете, По замешкался: то ли из-за вдохновения, то ли из-за отъезда, он «пребывал в состоянии опьянения в течение недели». В назначенный день Чиверс нашел его «в постели, притворившимся больным», чтобы «избежать чтения стихов» (оратора Маколея). На той же неделе Чиверс столкнулся с ним на Нассо-стрит, «шатающимся из стороны в сторону», в то время как какой-то мужчина с восхищением называл его «Шекспиром Америки». Не успел Чиверс проводить его до дома, как они столкнулись с Льюисом Гейлордом Кларком, который недавно осудил одну из статей По в The Knickerbocker. По ругнулся и начал «пытаться вырваться, как будто желая напасть на Кларка».
По признался Чиверсу, что его «любовь» с Фрэнсис Осгуд крепчает день ото дня. В Broadway Journal появилось стихотворение Осгуд «Так и быть», описывающее привязанность Эдгара По и его молодой жены. У Вирджинии, конечно, «не хватало духу укорять» ни По, ни Осгуд за тот «лучик света, который давала им дружба».
Теперь Фрэнсис Осгуд хотела, чтобы По встретился с ней в Провиденсе, чтобы обсудить неприятный слух, распускаемый одним из ее поклонников о том, что По передал поддельный чек. Это была необоснованная клевета, и По в конце концов получил извинения. 2 июля Чиверс встретил его «одетым в лучшие одежды на пути в Провиденс», и одолжил ему десять долларов.
Тем временем Бриггс пытался захватить контроль над журналом, выкупив долю третьего владельца, Джона Биско. Поскольку По разгуливал по Провиденсу, номер, который должен был выйти 5 июля, не появился.
Журнал вышел 12 июля, «точно освежившийся великан». Бриггс отказался от своей доли, и По подписал новый контракт с Биско, сделав себя «единственным редактором» и получая «половину всей прибыли». С уходом Бриггса и без того огромные труды По удвоились, а поведение стало еще более непредсказуемым. Даже непоколебимый Дайкинк обеспокоился увлечениями По. Он писал в своем дневнике: «По, обладающий хладнокровием, безупречной личной чистотой, чувствительностью, благородством, постоянно ставит себя на один уровень с самым низким негодяем ввиду сочетания морального, умственного и физического пьянства».
В том же месяце в Graham’s По опубликовал язвительный диагноз собственного саморазрушительного поведения в рассказе «Бес противоречия». Как и в «Черном коте», он начал с того, что отметил неспособность френологов найти орган, ответственный за склонность человека делать то, что противоречит его интересам – например, порыв прыгнуть, любуясь видом с вершины скалы.
Это стремление к саморазрушению, настаивал он, является моральным фактом, таким же сильным, как и желание творить добро и остаться в живых, а иногда и сильнее. Хотя По почти не делал открытых заявлений о христианстве, его сочинения об «противоречиях» свидетельствуют о кальвинистском чувстве предопределенности проклятия для большинства, если не для всего человечества. Он считал наивным оптимизм социальных реформаторов – технический и научный прогресс последних десятилетий никогда не сможет изменить глубоко укоренившуюся в человеческом разуме склонность к жестокости и саморазрушению.
В «Бесе противоречия» По проиллюстрировал свою мысль, рассказав об убийстве, совершенном с эстетическим совершенством. Рассказ напоминает эссе Де Квинси «Убийство как одно из изящных искусств», написанное в 1827 году в Blackwood’s – до тех пор, пока гениальный убийца По не поддается неудержимому желанию похвастаться своим планом. Бес вырывается наружу.
Будь то причудливое объяснение, извинение или искренняя попытка преодолеть глубоко противоречивые мотивы, «Бес противоречия» показывает, что По использовал философию – и буйную фантазию – для того, чтобы попытаться разобраться в собственном иррациональном, казалось бы, неостановимом порыве испепелить свою жизнь.
Плохое поведение
В конце лета По сообщил своему кузену Нельсону, что Вирджиния «была и остается в нестабильном состоянии». Тем временем он в одиночку редактировал The Broadway Journal и писал большую часть текстов, занимая деньги, чтобы удержаться на плаву. Его лирический обмен стихами с Фрэнсис Осгуд продолжался, пока он просматривал гранки своего грядущего поэтического сборника. По также перевез свою семью с Восточного Бродвея на Эмити-стрит рядом с Вашингтон-сквер. В октябре он принял приглашение прочитать лекцию в Бостонском лицее за пятьдесят долларов. Нагроможденный делами, По вдруг осознал, что не в состоянии написать новое стихотворение.
В вечер выступления Бостонский лицей был переполнен. Прозаические произведения По «охотно читали студенты колледжа, а стихи только начинали привлекать их внимание». Вечер начался с двух с половиной часовой исторической лекции государственного деятеля Калеба Кушинга. Наконец, По занял место за кафедрой и начал выступление с «длинного и прозаического предисловия» против дидактической поэзии – его главной претензии к бостонским поэтам. Затем он прочитал «довольно сложное» стихотворение. Хотя он назвал его «Звезда-вестник», оказалось, что это «Аль-Аарааф», его юношеская поэма об ангельской астрономии, которой первоначально предшествовал «Сонет к науке».
Некоторые зрители, сбитые с толку непонятными строфами и неземными звуками, ушли раньше, получив «достаточно поэзии для одного вечера». Однако, направляясь в темноте обратно в Кембридж, группа студентов Гарвардского университета «чувствовала себя так, будто попала под чары волшебника». Опубликованная на следующий день рецензия восхваляла «элегантную и классическую постановку, основанную на правильных принципах, содержащую суть истинной поэзии, смешанную с великолепным воображением».
После лекции По «уговорили» выпить шампанского. Он признался, что поэма уже была опубликована – когда ему было семнадцать лет. Слухи быстро распространились. Корнелия Уэллс Уолтер, редактор Evening Transcript и друг Лонгфелло, воскликнула: «Поэма, прочитанная перед литературной ассоциацией взрослых, написанная мальчиком! Только подумайте об этом!»
По мог бы оставить все как есть, списав вечер на вежливо принятое, но не слишком вдохновляющее выступление. Но вместо этого, одержимый идеей, он переосмыслил свою лекцию как намеренную провокацию или мистификацию. Вернувшись в Нью-Йорк, он насмехался: «Мы задавали вопросы бостонцам, и один или два самых глупых из редакторов восприняли их с большим негодованием». В ответ Уолтер заявила, что его поэтические способности,
