Клеймо Солнца. Том 2 (СИ) - Пауль Анна

Мы с Габриэллой пересекаем тёмные коридоры, следуя за парнями Флореса, и останавливаемся перед дверью в его кабинет.

— Дэннис, — привлекает внимание Бронсон. — Если сигнал прервётся, у вас есть пять минут. После этого мы зачистим здесь всё.

— Понял, — шепчу я и открываю дверь.

Всё, на что я обращаю внимание в этом плохо освещённом пространстве, — отсутствие дверей и окон. Если всё выйдет из-под контроля, для бегства останется только одна дверь — та, через которую мы вошли.

Вслед за нами в комнату просачивается с десяток мужчин. Оружия при них, как и в зале, не видно, но я всё ещё не сомневаюсь, что стоит сделать недопустимо резкое движение, и я увижу оружие воочию, и нацелено оно будет на нас с Габриэллой.

— Не пугайтесь: он неплох, однако без машин безобиден.

Оскар полулёжа сидит на тёмно-синем диване. Ленивым движением парень снимает маску, которую, пока нас не было, видимо, уже успел надеть снова. Черты его лица почти идеально симметричные, пугающие совершенством. Чтобы стать владельцем такого смазливого лица, наверняка потребовалась не одна пластическая операция, хотя нетрудно догадаться, что начальные данные были сами по себе неплохие.

Флорес манит меня пальцем, подзывая к себе, и жестом указывает на стол и стулья напротив него. Делает вид, что он крутой и всё здесь решает, а сам боится подпускать меня ъ ближе. Забавно. Я усмехаюсь.

— Хочешь проверить? — спрашиваю с любопытством.

Я предлагаю сесть Габриэлле на один из стульев, а потом сам опускаюсь рядом.

— Даже не сомневаюсь, что слухи о тебе не лгут, — откликается Оскар. — Однако в вопросах смерти я не знаток, поэтому лучше поговорим о жизни. Свои приоритеты я не скрываю: энергичность, успех и самоуважение. Если бы меня волновали безопасность и порядок, я бы никогда не делал то, чем занимаюсь. Люди слишком переоценивают покой, и зачастую, стремясь к нему при жизни, достигают лишь покоя вечного. К смерти я не бегу.

Приходится сдерживаться, чтобы громко не рассмеяться: обожаю эмоционально нестабильных идиотов, которые пытаются доказать всему миру, что они мыслят и действуют только по чёткой системе принципов.

— Тогда к чему? — подавив смешок, подхватываю с готовностью и значимостью — такой, как будто мне не плевать на выдуманные принципы Флореса. — О чём мечтаешь?

— Мечты — это не про меня, — уточняет Оскар всё в том же духе. — Я предпочитаю говорить о целях.

— Что ж, — я даже не спорю. — Какова твоя цель?

— Угождать людям. Это единственное, что я умею.

— И ты справляешься чертовски хорошо.

— Благодарю, — на губах Флореса расцветает приторная, много раз отрепетированная улыбка. — Приятно, что мою работу ценят, ведь я влюблён в неё. Нет! Не просто влюблён. Я — её раб, скромный слуга народа.

Мой взгляд пробегается по его лицу, оценивая риски.

— Ты заноза в заднице, — чуть склонившись вперёд, медленно произношу я, глядя Оскару прямо в глаза.

Он выпрямляется и садится ровнее, выигрывая минуту, чтобы сообразить, как ему отреагировать. Я не меняюсь в лице, всем своим видом давая понять, что говорю серьёзно. Однако парень решает, что проще отшутиться:

— У тебя хорошее чувство юмора! Ты мне нравишься.

Умница. «Он неплохо владеет собой и не будет бросаться на рожон». Всё, как мне и говорили.

— Ты думаешь, что можешь купить всех в округе так же, как можно купить тебя самого, — продолжаю в том же духе.

— Конечно, намереваясь добиться желаемого, — сладко протягивает Флорес, — я обещаю вознаграждение. А что? — он пожимает плечами. — Лучше избавляться от всех неугодных? Я не владелец скотобойни, так что убивать не люблю; другое дело — поддерживать равновесие, в таком случае насилие — необходимая мера. Так что, смотри: как я уже сказал, у тебя хорошее чувство юмора, но знай меру. — Очередная фальшивая улыбка. — А вообще, — почувствовав себя вновь увереннее, Оскар откидывается на спинку дивана, — не секрет, что я приветствую любой порок, сам с радостью бросаюсь в омут с головой и другим помогаю. Бывает, даже бескорыстно. Я даю людям то, что они хотят, — расслабление. Ты лучше моего знаешь, как это важно.

— Ты делаешь из людей наркоманов, а их семьи — созависимыми, — мягко произношу я.

На этот раз, обманутый моим тоном, Оскар даже не чувствует подвоха и открыто отвечает:

— Они лишь хотят отдыха, что в этом плохого?

— Пчёлам тоже нужны виртуальные миры? — подлавливаю я его, и он, наслаждаясь собственным великолепием, не замечает, что мы резко сменили тему.

— Пчёлам я помогаю просто выжить, но по-настоящему верным я остаюсь динатам. Кто ещё в нашем крыле может похвастаться таким послужным списком?

Плевать он хотел на других, любые его телодвижения связаны с собственной выгодой. Уверен, даже команду он воспринимает только как товар и услуги, ни за одного из участников банды не отдал бы жизнь, даже если кто-то из них к нему привязался. Не сомневаюсь, что всё это Оскар прочитал бы по моим глазам, не утопись он в наслаждении собственной неотразимостью.

— Таким — никто, — наконец соглашаюсь я. — Но двойные игры обычно плохо заканчиваются. Тем более, когда одна из сторон — политика. Возможно, ты и с церковью успел наладить отношения?

Он вновь беззаботно глотает приманку.

— Политика и религия — две стороны одной медали.

— А ты как раз любитель валюты, — улыбаюсь дружелюбно, задабривая Оскара, и он ведётся:

— Предпочитаю более надёжную, чем такая.

Оп, а вот и первый крючок рвёт его губу.

— Опасные слова, — шутливо угрожаю ему пальцем.

— Я знаю границы, — машинально оправдывается парень. — Знаю, кого можно продавать. Люблю риск, но не перехожу черту. Поэтому динаты знают, что мне можно доверять. Исчезни шахта, и человеческий порок заполнит всю эту станцию. Я же концентрирую зло в одном месте. Оно неистовствует, бесчинствует, но не выходит за края.

— Ближе к делу, — звучит в моём ухе скучающий голос Бронсона.

— Смотри, как бы динаты не подумали, что ты мнишь себя главным на Тальпе, — предупреждаю Оскара, не подавая виду, что во время одного разговора слушаю комментарии другого человека. — Это опасно.

— Не опаснее, чем привести в Шахту такую красавицу, — замечает Флорес, ослепительно улыбаясь. — Не слышал, чтобы монахам были не чужды простые радости жизни.

Чувствую, как генерал словно задерживает дыхание, прислушиваясь к разговору, который, я уверен, стал для него куда интереснее.

— Видимо, твои источники информации не самые проверенные, — я пожимаю плечами. — Но она здесь не для этого.

— Нет? — Оскар удивлённо округляет глаза. — У такого чудесного личика есть смысловая нагрузка?! — снисходительно спрашивает он, поедая Габриэллу взглядом.

— Меня не предупредили, что ты часто недооцениваешь людей.

Заинтересованный разговором, Флорес пропускает первую часть предложения мимо ушей.

— Ох, что ты. Слишком громкие слова. Если бы я недооценивал людей, то мы бы не находились здесь — в Шахте, в моём кабинете.

Он по-хозяйски указывает руками на свой небольшой, тёмный кабинет, а потом переводит взгляд на Габриэллу, которая трясётся рядом со мной и, по-моему, даже не дышит.

— Разве он не рассказывал тебе, что его сердце занято только им самим? — вдруг Оскар, ослепительно улыбаясь, обращается к Габриэлле. — «Защитник справедливости не слышит голос собственного сердца». — Вновь смотрит на меня. — Или всё же слушает его? «Чёрный монах не ведает вкуса страсти». Или он её познал? — Очередной взгляд, обращённый к Габриэлле. — Ты настолько глупая, что не слышала этих слов раньше? Или, может, ты прилетела с другой планеты? Или… — он на мгновение замолкает и внимательно осматривает девушку с ног до головы, а потом сходит с лица и шепчет едва слышно, — или просто — с планеты?..

Флорес глуповато моргает, переводя взгляд с Габи на меня, и я многозначительно приподнимаю бровь.

— Думаю, нам стоит поговорить наедине, — подсказываю ему, поглядывая на целую банду в тёмных костюмах вокруг нас.