Падение - Альбина Андерсон

— Я люблю тебя!

— А я? Ну иди ко мне…

Глеб улыбается. Глаза его светятся нежностью и страстью.

Только что доставили пиццу. От чашек с кофе поднимается пар. Они оба сидят на высоких табуретах на кухне. Завернутый в полотенце Глеб как никогда похож на юного римского императора. Он голоден и ест с аппетитом. Кира откусывает кусочек от треугольника и возвращает его в картонную коробку. Завтра в театре ее ждет серьезное испытание.

— Я рад что меня выставили из этого клоповника, — признается он. — Сам бы я никогда не решился. Было противно, но удобно. Перспективы, приличные деньги, машина…Слишком комфортно, чтобы снова бегать по улице. Теперь у меня есть время подумать, чем я на самом деле хочу заниматься.

Она кивает головой.

— Прости, это из-за меня…

Глеб бросает пиццу и берет ее за обе руки.

— За что прости? За что? Это ты меня прости. За все…

— Не будем об этом, — испуганно прерывает его она.

— Хорошо не будем. Я на самом деле рад, что свободен. В этом городе есть миллион возможностей для такого славного мучачо как я.

Он не унывает и вправду теперь выглядит бодрее.

— Завтра утром мы перевезем твои вещи.

— Послезавтра, Глеб.

— Кира!

— Утром я иду в театр, а вечером должна заменить Зилолу. Я обещала! В субботу женится ее кузен — Махмуд и там какие-то грандиозные приготовления. Муся будет поздно, у нее вечерние классы. Так что больше некому. Глеб, я не могу подвести, Зилола так много сделала для нас.

Он вздыхает и много раз целует ее запястье.

— Ты отвратительно-порядочная девочка, Милованова. Это отвратительно, потому что других таких больше нет! Только не меняйся, ладно? И поклянись, что ты больше никогда не пропадешь!

— Клянусь!

Глава 38

Вверх, по отвесной стене дома поднимается человек. На спине его горбом топорщится рюкзак. Перебирая руками и ногами, как огромный геккон, одним броском он проворно взбирается сразу на несколько метров. Замирает на секунды, чтобы осмотреться и потом снова карабкается вверх. Вот последний, нужный этаж — четырнадцатый. Он вцепляется в наружный подоконник. Так и есть, раздвижное окно до конца не закрыто. Все- таки Зигги — беспечный идиот, но сейчас это только на руку. Стараясь не шуметь, Таракан сдвигает раму до упора. Она тяжело, но поддается. Подтянувшись он садится на подоконник и залезает вовнутрь. Конечно, через дверь было бы гораздо легче. Тайка дала ему дубликат ключей, но один из них не проворачивался. Зигги видимо оставил ключ в замке. Когда Таракан завозился, в подъезде за соседней дверью залаяла собака и ему пришлось унести ноги.

В квартире темно. Воздух тяжелый, пахнет стройкой и въевшимся в стены куревом. Таракан осторожно опускает рюкзак на пол. Он знает план квартиры, но не бывал здесь раньше, его никогда не приглашали. Зигги Таракана недолюбливал и смеялся над ним. Иногда довольно жестоко. И хотя внутри Таракана все кипело, он сдерживался изо всех сил. Что возьмешь с юродивого? Смеривая Зигги взглядом он часто думал, что легко бы мог накостылять этой сопле. Его и пальцем перешибешь. Но он не хотел неприятностей, хотел быть чистым перед Братством и отделял зерна от плевел. Когда в самый первый раз он прибыл на осмотр к Еникееву, там его уже ждал Зигги. Сложив руки на подоконнике он сидел у открытого окна и не отрываясь смотрел вниз. Еникеев долго крутился возле Таракана, измеряя приборами все, что можно было измерить внутри его тела. За все это время Зигги ни разу не обернулся и не произнес ни звука, только несколько раз щелкнул зажигалкой. Когда наконец доктор предложил Таракану одеться, Зигги резко встал и уставился на него. Глаза у него были тусклые.

— Миша значит? — задумчиво произнес он, потом сразу же обратился к Еникееву, — Что у Миши с речью?

— Это называется региональный акцент. Они там все так говорят, — немного смутившись ответил Еникеев.

Зигги вздохнул и набрал номер Тайки.

— Таисья, вот что…Посвящать его я не буду. У него речевой дефект и я его не понимаю.

Таракан и Еникеев услышали частый треск Таисьиного голоса. Понять было ничего невозможно, но она явно была возмущена.

— Мне все равно, — прервал ее Зигги. — Какого его вызвали в Москву? У него четвертая категория, мне что с ним по стенам лазать? Я же не таракан. Еникеев его притащил, ты взяла в отдел. Вот и вошкайтесь.

Очередной, продолжительный треск извергся из трубки.

Зигги поморщился и не дослушав нажал на отбой. Настроение его явно улучшилось, он подмигнул Мише.

— И рычит и кричит, и усами шевелит! Таракан, таракан, тараканище! Ну, мне пора, вы тут сами как-нибудь разберетесь…

С тех пор Мишу окрестили Тараканом. Первое время он дулся, а потом привык. Он давил в себе злость и старался казаться равнодушным. Не стоило пачкать руки об идиота. Репутация должна быть чистой, Таракан метил высоко. В Братстве Зигги уже был никем, поэтому не стоил неприятностей, вздумай Таракан набить ему морду.

На секунду он включает маленький фонарик, чтобы осмотреться. Комната опять погружается в темноту. Около выхода из гостевой спальни он чуть было не споткнулся о банки с краской. Но успел схватиться за косяк двери. Ччерт! Начав ремонт год назад, Зигги выгнал бригаду за бесконечное пьянство и не позаботился нанять другую. Таракану нужна вторая дверь по коридору. Он не сильно переживает по поводу того, что ему предстоит сделать. Внутри его, правда, шевелится что-то вроде легкого сожаления. Но не к Зигги, а к упущенным блестящим возможностям, данным ему при рождении. Нужно быть полным пентюхом, чтобы так спустить все в унитаз. Таракан бы так никогда не облажался. Если бы только у него была одиннадцатая категория!

Снова осветив коридор, он выключает фонарь и делает несколько шагов вперед. Нужная дверь прикрыта. Ощущение опасности на мгновение охватывает его. Он нащупывает в кармане Глок. Это на самый крайний случай, ведь шуметь нельзя. Холодный пот выступает на лбу. Вот жеш свинство, он забыл прикрепить глушитель! Собирался сделать это в машине, но пока парковался, забыл. Это все нервы, не каждый день приходится выполнять такие задания. Просто так ордена не дают и теперь Таракан проклинает свое волнение, которое не позволило ему сосредоточиться в машине. Но ничего, успокаивает он себя, стрелять и не придется. Дверь в нужную комнату открывается бесшумно. Темно и ни черта не видно. Чтобы приучить глаза к темноте, Таракан замирает. Но темнота так быстро не расступается и несколько минут он ничего не видит. Паника охватывает его, но в этот момент, как благославение свыше, из-за туч выходит месяц, свет его слабо освещает комнату. Таракан неистово крестится и хотя в Братстве запрещены религии скваев, тут он отступает от правил и делает так, как его учили в детстве. На кровати он видит спящего Зигги, на нем все то же поношенное пальто. Голова запрокинута назад, шея голая с нагло торчащим кадыком. Выдохнув, Таракан достает из кармана крепкую удавку. Зигги скорее всего под кайфом. Удушить его должно быть легко. Чувствуя торжественность момента, он подкрадывается к тахте. Сейчас внутри Зигги струится теплая кровь, бьется сердце, раздуваются легкие, а через пару минут все замрет. Лицо у Зигги бледное, все равно что посмертная гипсовая маска. Выступы черепа хорошо обозначены, он страшно худой. Скрестив руки в запястьях, Таракан мгновенно продевает веревку под голову Зигги и резко разводит их в стороны. Тот дергается и распахивает глаза. Напрягая мощные руки Таракан туже затягивает петлю. В эту секунду его сотрясает сильный удар в грудь, он теряет равновесие, а потом чувствует такую боль в спине, как будто его ударили строительным молотом меж лопаток. Руки его ослабевают. Зигги сбил его с ног, поднял в воздух и ударил спиной о потолок. Теперь он лицом к лицу лежит на зависшем в воздухе Зигги. Второй мощный удар оглушает его и заревев от боли, он выпускает удавку из рук. Зигги снова опускается ниже и с безумной скоростью взмывает вверх. Своим телом он вбивает его в потолок. В свете месяца Таракан видит на его лице такое бешеное остервенение, что понимает — живым ему отсюда не выползти. Что-то сильно обжигает ему шею. Толстый шнур от шведской люстры полоснул его около ключицы. Люстра сделана из собранных по кругу оленьих рогов, три крепких шнура крепят ее к потолку. Зигги хватает один из них, подтягивает вверх, рог оленя чуть не втыкается в глаз Таракану и он понимает, как будет умирать. Шнур будет обмотан вокруг шеи, а Зигги повиснет на его ногах, помогая ему отдать концы. Таракан взвывает от усилия, жилы на шее вздуваются. Одной рукой он отталкивает от себя Зигги, второй вырывает Глок из кармана и вслепую стреляет, только бы отвести от себя смерть. Оба стремительно падают вниз. Превозмогая боль он вскакивает с подмятого под ним Зигги. Некоторое время он ничего не слышит, выстрел оглушил его. Тело Зигги неподвижно, под ним черной лужей растекается кровь. Ощупав себя Таракан понимает что не ранен. Сильно болит грудь, но он цел. Нужно торопиться, выстрел был таким громким, что он уверен, соседи вызовут полицейских. Выскочив на застекленную лоджию, выходящую во внутренний двор, он осторожно выглядывает из-за жалюзи. Из подъездов уже успели выбежать несколько подростков. В квартире по соседству включили свет, медлить нельзя, нужно найти носители. Он возвращается в спальню. Ноутбук лежит на полу, в углу комнаты, судя по пыли на панели им давно не пользовались. Где же телефон? Неожиданно за спиной слышится хриплый смех. Таракан отпрыгивает в сторону, но через секунду понимает, Зигги не опасен. Он сумел сесть и держится за бок, рука его в крови, на шее багровый след от удавки.