«Если», 2001 № 12 - Журнал «Если»

— Может быть, это изъян твоего слуха — во всем слышать загадки, — сказала Блондиночка.

— Видишь? Вот о чем я толкую. — Я прикоснулся к экрану, меняя точку обзора. Перед нами голубели огромные, но примитивные внутренности дорадо, и помигивал красным зонд. Он непрерывно выдавал данные о биоаккумуляторах чудовища, функционировании его сложной нейронной системы и органов, о назначении которых нам оставалось догадываться. Наш план был прост: Родни предстояло высадиться поближе к зонду и, развернув несколько систем безопасности, прогуляться по спине чудовища и заменить прежний зонд новым комплексом приборов.

Комплекс дожидался своего часа в углу отсека. Его сконструировали и собрали подрядчики на другом спутнике Сатурна, Рее, и я знал о его возможностях только то, что мне полагалось знать. Для меня это был всего-навсего черный ящик размером немногим меньше человека, которому предстояло волочить его по спине чертового дракона.

Блондиночка коснулась экрана, меняя изображение.

— Такая мощь — и такая простота! — восхитился я.

— Это тоже загадка? — пошутила она.

Может быть, подумал я. На самом деле я имел в виду дорадо. Внутренним устройством эта гора плоти была не сложнее медузы. На то существовали весомые эволюционные причины, но оставался и простор для догадок, почему эволюция повернула именно в эту сторону. Для развития мегафауны нужен стабильный сгусток воздуха со всем необходимым для здешних микробов: водой, энергией, теплом. Возможно, эти условия возникли в эпицентре тайфуна, вращавшегося на краю южного полярного района. Тайфун просуществовал миллионы лет, микробы заполнили весь объем, где могли обитать. Там они сбились в первые примитивные живые облака, с разделением жизненных обязанностей, как в бактериальных колониях на Земле. Только здесь все происходило стремительнее, с креплением «на живую нитку». Образцы клеток издохших дорадо свидетельствовали: в одном теле умудрялись сожительствовать не менее восемнадцати разных биологических видов. Примерно то же происходило и с живыми облаками, и с крылатыми китами. То, что казалось нам единым существом, было на самом деле сообществом одной-двух дюжин микробов, не утративших идентичности, просто погруженных в одну здоровенную, но несложную емкость с грязной водой и нагретым воздухом.

— Вот, значит, каким тебе видится Родни? — спросила Блондиночка. — Мощным, но простым?

Вместо ответа я заставил себя сосредоточиться, опять потянулся к экрану, приказывая своим камерам, куда лететь и что искать.

Женщина вовсю гладила мою руку.

— Не надо! — взмолился я.

Но на нее не действовали мольбы. Она выразительно смотрела на меня, спрашивая своими голубыми глазами, что меня не устраивает.

— Мне многое не нравится, — признался я.

— Многое?

— Да. — И я вырвал руку.

Тогда она встала и удалилась, оставив меня одного в загроможденном, внезапно ставшем душным отсеке.

Неестественно громкий голос потребовал:

— Дистанция!

Вскоре Гром сообщил:

— Двадцать кликов по горизонтали, на полклика ниже тебя.

— Пока что ничего не вижу, — доложил Родни.

Гром снова обратился к приборам.

— Осталось девятнадцать с половиной. Если сможешь, увеличь высоту. В облаках образуется дыра.

Неподалеку сверкнула чудовищная молния. «Авангард» погасил взрывную волну, содрогнувшись всем туловищем, потом взмыл вверх, трясясь так, что у зрителей, должно быть, тоже ослабли коленки.

— Родни, я его вижу! — Гром пользовался кораблем-разведчиком на автопилоте, оснащенным моими глазастыми камерами. — Там, где ты находишься, уже можно уловить его тепловой отпечаток…

На меня работала дюжина камер, но главными были те три, которыми был оснащен аппарат Родни. Как и он, я только сейчас заметил тонкое, словно лезвие ножа, свечение, пробившееся сквозь черную облачную стену. Потом стали бить одна за одной молнии, нещадно шинкуя воздух, и тот, за кем мы гонялись, опустив одно длинное крыло, нырнул в грозу, охотясь за живыми облаками.

Я испытывал новые для себя ощущения. Дыхание стало затрудненным, сердце переместилось в глотку, как будто вознамерилось перекрыть мне кислород. Я перевел взгляд на Блондиночку.

— Черт! — сказал кто-то. Я догадался, что это Родни.

Гром и Блондиночка подскочили.

— Что случилось?

— Непорядок, — доложил наш персонаж. — Что-то с автопилотом. Барахлит ИИ!

Я впился взглядом в Блондиночку.

— Я думал, он обходится без…

— Родни! — крикнула она, не удостоив меня вниманием. — Это что, молнии? Я уже сбилась со счета…

— Не в том дело. — Я слышал, как тяжело он дышит. — Автопилот не отключается.

— Он теряет высоту, — сообщил нам Андерлол спокойно, с ноткой осуждения. — Если он не возьмет управление на себя…

— Родни, дорогой! — Блондиночка искала смысл в безумном потоке телеметрии. — Отключи ИИ!

— Я пытался. Не выходит. — Его дыхание стало еще более шумным. — Больше на это нет времени.

На нашем персонаже был тяжелый скафандр с отличной изоляцией. Крохотная камера на его прозрачном шлеме показывала, как он наклоняется, словно решил в самый неподходящий момент проверить обувь. Руки в огромных перчатках добрались до гладкого белого ящика. Первые две попытки открыть защелку оказались безуспешными. Пришлось сбивать крышку каблуком башмака с присосками.

— Теперь порядок, — доложил он удовлетворенно.

Но с содержимым ящика было так же трудно справиться, как с ним самим. Врагом стал искусственный мозг в виде сахарной головы, с ним и следовало покончить.

— Тебя тащит вниз, Родни! — Кажется, крик принадлежал Грому.

Блондиночка застонала, потом вскинула голову.

— Набор инструментов…

— Поздно! — отрезал Родни.

— Он уже пикирует, — доложил Андерлол и удостоверился, что виден его горящий взор. Дальше последовал приговор — удрученное покачивание головой. Точно так же он встретил гибель Калеба. Впрочем, на сей раз ему хватило такта, чтобы промямлить: — Время еще есть.

Маловато времени, подумал я.

Сверкнула ярко-синяя вспышка, потом раздался оглушительный рев. Я как раз оглядывался на свой банк изображений, когда вспышка на мгновение лишила меня зрения, заставив отчаянно моргать.

— Что это? — крикнула Блондиночка. — Молния?

Мы услышали надсадный хрип, а потом вздох — звуковое оформление из постановки совсем другого жанра. Потом наш персонаж рассмеялся. Синее марево у него в кабине рассеивалось. Первыми появились его перчатки, вцепившиеся в аварийный штурвал, раскрывшийся после испепеления первого штурвала. Я плохо понимал, что происходит. Словно читая мои замедленные мысли, Родни доложил, по-детски хихикая: