Из воспоминаний сельского ветеринара - Джеймс Хэрриот

— Вот и хорошо, — сказал фермер. — А, старина? — Он нагнулся и почесал Бенджамину ухо.

Анатомический театр, полный рукоплещущих студентов, — вот что требовалось для достойного завершения этого эпизода. Или чтобы произошел он в гостиной какого-нибудь миллионера с его обожаемой собакой в разгар званого вечера. Но нет, подобного со мной не случалось! Я поглядел вокруг, на захламленный кухонный стол, на груду немытой посуды в раковине, на обтрепанные рубашки Арнольда, сохнущие перед огнем, и улыбнулся про себя. Именно в такой обстановке я и добивался самых эффектных результатов. И видели это помимо Арнольда только две курицы, вновь восседавшие на шкафчике, но они сохранили полное равнодушие.

— Ну мне пора, — сказал я, и Арнольд пошел со мной через двор к машине.

— Слышал я, вы в армию идете? — сказал он, когда я открыл дверцу.

— Да. Завтра уезжаю, мистер Саммергилл.

— Завтра, э? — Он поднял брови.

— Да, в Лондон. Вам там бывать не приходилось?

— Нет, черт не попутал! — Он так мотнул головой, что колпак переместился на затылок. — Это не для меня.

Я засмеялся.

— Что так?

— А оно вот как. — Он задумчиво поскреб подбородок. — Был я разок в Бротоне, ну и хватит с меня. Ходить по улицам не могу, и все тут.

— Ходить?

— Угу. Народу тьма-тьмущая. То большой шаг делай, то маленький, то большой, то маленький. Ну не идут ноги, и конец!

Я часто видел, как Арнольд ходил по лугам широким ровным шагом горца, которому никто не становится поперек дороги, и прекрасно понял, каково ему пришлось. «То большой шаг, то маленький» — лучше это выразить было невозможно.

Я помахал на прощание, а старик сказал мне вслед:

— Береги себя, малый!

Из-за двери кухни высунулся нос Бенджамина. В любой другой день он бы вышел проводить меня вместе с хозяином, но нынче все было не как всегда, а в заключение я внезапно накинулся на него и стал крутить ему ногу. Лучше не рисковать!

Я на цыпочках свел машину по лесу внизу, но прежде, чем начать подъем, остановил ее и вылез. Сэм радостно прыгнул за мной.

Это была узкая долинка, зеленая расселина, укрытая от суровых вершин. Одно из преимуществ деревенского ветеринара заключается в том, что ему открываются вот такие потаенные уголки. Здесь не ступала ничья нога, кроме старого Арнольда, — ведь даже почтальон оставлял редкие письма в ящике на столбе у начала дороги — и никто не видел ослепительного багрянца и золота осенних деревьев, никто не слышал лепет и смешки ручья на им же чисто вымытых камнях.

Я пошел по берегу, глядя, как крохотные рыбешки молниями мелькают в прохладной глубине. Весной эти берега пестрели первоцветами, а к маю между стволами разливалось синее море колокольчиков, но сегодня под ясным прозрачным небом свежий воздух был тронут сладостью умирающего года.

Свежий воздух был тронут сладостью умирающего года.

Я поднялся по откосу и сел среди уже забронзовевшего папоротника. Сэм по обыкновению улегся рядом со мной, и я гладил шелк его ушей. Склон напротив круто поднимался к поблескивающей обнажившейся полосе известняка у верхнего края обрыва, над которым солнце золотило вереск.

Я оглянулся назад, туда, где из трубы прозрачная струйка дыма поднималась над взлобьем холма, и во мне окрепла уверенность, что эпизод с Бенджамином, заключивший мою деятельность в Дарроуби, стал самым лучшим к ней эпилогом. Маленькая победа, дарящая глубокое удовлетворение, хотя отнюдь не потрясающая мир, как все остальные маленькие победы и маленькие катастрофы, из которых слагается жизнь ветеринара и которые остаются неизвестными и никем не замеченными.

Накануне вечером, когда Хелен укладывала мой чемодан, я засунул под рубашки и носки «Ветеринарный словарь» Блэка. Том весьма объемистый, но меня ожег страх, что я могу забыть, чему учился, и я тут же придумал взять его с собой, чтобы прочитывать каждый день страницы две, освежая память. И здесь, в папоротнике, я вновь подумал, какое мне выпало счастье — не только любить животных, но и многое знать о них. Внезапно знания эти Стали чем-то драгоценным.

Я вернулся к машине и открыл дверцу. Сэм вспрыгнул на сиденье, а я поглядел в другую сторону, туда, где долинка кончалась и между двумя склонами виднелась внизу далекая равнина. Безграничное разнообразие нежных оттенков, золото стерни, темные мазки рощ, неровная зелень лугов — все это слагалось в чудесную акварель. Я поймал себя на том, что с жадностью, словно впервые, любуюсь пейзажем, который уже столько раз радовал мое сердце, — огромным, чистым, обдуваемым всеми ветрами простором Йоркшира.

Я вернусь сюда, думал я, трогая машину. Назад, к моей работе… к моей тяжелой, честной, чудесной профессии.

Мне надо было успеть на утренний поезд, и дряхлое такси Боба Купера остановилось перед Скелдейл-Хаусом еще до восьми.

Сэм, как всегда с надеждой, проводил меня через комнату, но я осторожно закрыл дверь перед его недоумевающей мордой. Сбегая по длинному лестничному маршу, я смотрел в окно на сад, где солнечные лучи разгоняли осенний туман, превращали росистую траву в расшитое алмазами покрывало, блестели на румяных яблоках, озаряли последние розы.

В коридоре я было остановился у боковой двери, через которую столько раз отправлялся по вызовам, но затем побежал дальше: на этот раз я покину Скелдейл-Хаус через парадный ход.

Боб распахнул дверцу такси, я бросил чемодан на заднее сиденье и только тогда скользнул взглядом по заросшей плющем стене вверх к маленькому окошку под крышей. Там стояла Хелен. Она плакала. Однако, заметив меня, тотчас улыбнулась и весело мне помахала. Но улыбка получилась кривой, потому что слезы продолжали катиться по ее щекам. Такси свернуло за угол, и, сглотнув стоявший в горле комок, я принял незыблемое решение. Да, сейчас по всей стране мужья расстаются с женами, и я должен покинуть Хелен. Это война. Но уж потом я никогда больше не расстанусь с ней — никогда, никогда, никогда!

Лавки были еще закрыты, безлюдную рыночную площадь окутывала тишина. Когда она осталась позади, я оглянулся на булыжную мостовую, на башенку с часами, на ярусы крыш и мирные зеленые склоны холмов над ними… Мне казалось, что я теряю что-то навсегда и безвозвратно.

Знай я тогда, что это еще не конец всему! Знай я тогда, что это лишь начало! Но в ту секунду я знал только, что вскоре окажусь далеко-далеко отсюда. В Лондоне. И пойду куда-то сквозь толпы людей, делая то большой шаг, то маленький. То большой, то маленький.

В 20-х и 30-х годах на севере Йоркшира сельские почтальоны часто ездили на местных мелких лошадках, которые помогали им добраться — вместе с тяжелыми сумками — по узким проселкам и крутым тропам на самые отдаленные фермы. Многие фермеры предпочитали, чтобы газеты доставлялись к ним домой. Кроме того, почтальон никогда не отказывался передать и какие-нибудь устные поручения.

Косматого серого с белым бобтейла узнают с первого же взгляда и по общей несуразности, и по особой раскачивающейся походке, своеобразие которой объясняется тем, что собака выбрасывает вперед одновременно переднюю и заднюю ноги: то левые, то правые. Прячущиеся в густой шерсти глаза часто бывают разного цвета. Эти собаки стерегли овечьи стада еще 500 лет тому назад, но тогда шерсть у них была короче, а хвост длиннее, то есть до того, как возник обычай его обрубать.

У кур этой американской породы, распространившейся по всему миру, каштаново-палевое оперение, а хвост петуха украшен ниспадающими черными перьями с зеленым отливом. Петух в среднем весит 4–5 кг, курица — около 3 кг. Род-айланды неприхотливы, сами отыскивают себе корм, и разводят их с двоякой целью: крупные размеры и мясистая грудка делают их желанным добавлением к столу, но при этом они и прекрасные несушки. Яйца род-айландов одеты коричневатой скорлупой.

В 30-х годах некий суэйлдейлский фермер обзавелся оригинальным бесколесным экипажем по собственному проекту, установив на санях деревянное кресло с верхом от детской коляски и упором для ног. Веревки, продернутые сквозь железные стойки на передке, крепились к лошадиной сбруе, и обитые железом полозья скользили по короткой траве с той же легкостью, как и по снегу, хотя и не смягчали толчков.

Том второй

Часть третья

Воспоминания ветеринара в летной форме

Даже не верилось: я еду в Скарборо! Конечно, я знал, что это красивый курортный город на море. Но возликовал я по другой причине — он же в Йоркшире!