Апокалиптическая фантастика - Майк Эшли

Она не ответила согласием, потому что простое «да» не высказало бы и половины ее эмоций. Для нее важнее оказалось бросить горсть ножей в неправильный ящичек, а затем повернуться ко мне, подняв над головой фарфоровую тарелку, словно решив ее разбить. Мы обзавелись очень хорошими тарелками, отличными сервизами из Германии и Англии, некоторые из них были старше дома, в котором мы поселились. Может быть, из-за этого она сдержалась и не бросила тарелку. А может, не так уж она была разгневана и ей было важнее привлечь мое внимание, прежде чем сказать:

— Она была твоей матерью.

— Кажется, мне это известно.

Лола прикусила нижнюю губу. А затем проговорила несколько слов, которые, наверное, жили в ней, непроизнесенные, уже годами и о которых мужчина, спавший с ней каждую ночь, даже не подозревал:

— Она была лучше твоего отца, Ной. И поэтому я считаю, что злобная старая сука заслуживает, чтобы ты пришел на ее похороны.

Прислонившись к ближайшей стене, я спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Отец тебя бросил. А мать — нет. Отец мог взять тебя с собой, но решил не брать.

— Жить в странствиях? Он не хотел подвергать меня риску.

— А если на то пошло, почему он вообще уехал, черт побери? — Если бы гнев был соревнованием по бегу, Лола сейчас меня обогнала бы. — Он не был изгнан. Его даже не игнорировали.

— Но стали бы.

— Игнорирование не смерть. Сколько лет моя семья прожила в этом жалком городишке, и ни один верующий не предложил нам ничего, кроме секретных слов шепотом.

Никогда за все годы у меня не возникало желания ударить Лолу.

Сейчас я был к этому очень близок, но между желанием и действием все же оставался большой зазор. Однако я стиснул кулаки и тяжело дышал, с колотящимся сердцем, пока она смотрела на меня.

— Что еще? — выдавил я в конце концов.

— Твоя мать осталась. Поверь, она уговорила бы отца взять тебя, если бы этого хотела. Но решила, что для нее и для тебя будет лучше, если ты останешься. И пусть она была плохой матерью и плохим человеком, она наверняка старалась как могла. А это достаточная причина, чтобы ты поехал в город и сделал то, о чем она просила. Заставь себя поверить, что она действительно умерла, а потом можешь делать с ее могилой все что захочешь. Но возвращайся потом ко мне. Хорошо, Ной? Сделаешь это ради меня?

С ясной головой и полный целенаправленной ярости, я торопливо возвращался к дому мэра. Я принял решение. Я готов рассказать то, что знаю, или хотя бы поведать людям то, что я считаю правдой. Большинство мне не поверит. Эти упрямые и лишенные воображения души выбросят из головы мои слова, заявив, что меня ввели в заблуждение, или что я сумасшедший, или и то и другое вместе. Но даже если весь город будет смеяться над моим безумием, сама идея начнет грызть их изнутри: а что, если я прав? Что, если эта странная старуха несет ответственность за смерть миллиардов людей? И что, если ее семья не только знала об этом, но так или иначе одобряет то, что она сделала?

Однако, войдя через главный вход, я обнаружил Мэй и ее отца перед весьма довольными слушателями. Я ожидал, что они будут в соседней комнате, за закрытой дверью. Я и представить не мог, что десятки людей будут хохотать над чем-то невероятно смешным и сказанным лишь секунду назад. Неожиданно оказалось, что я стою на краю громкой и счастливой вечеринки, и несколько человек скользнули по мне взглядом, сразу определив, что я не разделяю их веселья.

Мэй заметила меня. Я ощутил ее взгляд, но когда попытался встретиться с ней глазами, она отвела их. Рука Мэй коснулась плеча отца, и она завершила историю, которую рассказывала, так:

— Вот так мы в конце концов и перебрались через Миссисипи.

Дружный хохот.

И я вышел на улицу.

Я все еще был готов выполнить задуманное. Да, готов. Мне лишь требовался более подходящий момент. И пожалуй, менее многочисленные и более восприимчивые слушатели. Возможно, мне придется солгать. Уинстон сделал гипотетическое признание. Я лишь чуть изменю его слова, придав ему еще больше высокомерия. Но пока я мысленно репетировал эту речь, из дома вышел Джек и подошел ко мне:

— Что случилось?

Я набрал в грудь воздуху, чтобы ответить. Но голос меня подвел.

— Ты перехватил Уинстона?

Я кивнул.

— Что-то вид у тебя нездоровый, Ной.

Это потому, что меня мутило. У меня в груди кроличье сердце, а я, похоже, не могу дышать достаточно часто, чтобы грудь перестала болеть. Мне хотелось сесть. Хотелось пива в высоком бокале, удобное кресло и тишины. Но еще больше мне хотелось оказаться в другом месте, поэтому я спросил Джека:

— Мое мясо уже разгрузили?

— Почти, но тут объявились наши гости, и мои парни смылись. А что? Хочешь ехать домой прямо сейчас?

— Да.

Он кивнул.

— Тогда пойдем закончим, — решил он. — Не знаю, где сейчас мои парни, но разгружать наверняка осталось немного.

— Нет.

Он выжидательно посмотрел на меня.

Я и сам точно не знал, чего хочу. Но услышал, как произношу:

— Окажи мне другую услугу. Сделаешь?

— Конечно. Какую?

— Когда появится возможность, скажи Мэй… скажи, что я все знаю.

— Что знаешь?

— Скажи ей, что ее брат почти все мне рассказал. А об остальном я догадался сам.

— О чем ты догадался, Ной?

Я лишь покачал головой.

Теперь Джек стал угрюмым и серьезным. Его сильная рука стиснула мне плечо:

— Что этот пацан тебе рассказал?

За дверью снова рассмеялись. Я четырнадцать лет прожил в этом городе и не могу вспомнить, чтобы здесь когда-нибудь так веселились.

— Ной?

Но я стряхнул его руку и направился к магазину Джека.

— Направь Мэй ко мне, хорошо? И не тяни, Джек. Как только разгружу мясо, сразу уеду.

Через три года после смерти матери мы с Лолой в последний раз ездили в мертвый город. К тому времени там уже трудно было найти что-либо полезное — успели поработать ржавчина, пожары и время. Но кое-какая добыча нам все же попалась, и еще мы поняли, что никогда больше сюда не вернемся. Что было очень ценным достижением.

Отчасти по ошибке, отчасти по плану в конце того дня мы остановились возле одной из братских могил. Здесь уже почти два десятилетия стояла целая армада бульдозеров. Могила еще не заросла окончательно, и из земли то здесь, то там торчали обломки костей и упрямые клочки ткани. Разглядывая эту печальную сцену, я вспомнил последние похороны, на которых побывал, и, когда Лола спросила, о чем я думаю, сказал об этом.

Она плакала. Я тоже плакал.

Шмыгнув, она сказала:

— Кто-то этого хотел. Кто-то все это спланировал.

Мне уже и не сосчитать, сколько раз мы про это говорили.

— Знаешь, чего я хочу, Ной?

— Чего?

— Чтобы те, кто это устроил, вышли бы и все рассказали. — Моя милая и грустная женушка прижалась ко мне и объяснила: — Как только началась эпидемия, им следовало бы выступить с официальным заявлением, доказывающим, что они реальные люди, и перечисляющим все те якобы мудрые причины совершить немыслимое.

— Об этих причинах мы и так можем догадаться.

— Но если бы они заявили о них, то сомнений бы не осталось.

— И что бы это изменило?

— А то, что сейчас нам было бы кого винить. Группу, имеющую название. Реальных людей с ясной целью.

— «Трясучка» убила бы тех же самых людей. Все правительства совершили бы те же ошибки. А мы с тобой в конце концов оказались бы здесь или в другом подобном месте, глядя на могилы и мертвецов.

— Но была бы и разница. Если бы они предъявили доказательства и заявили о причинах, то мы бы знали, что все это дело рук людей. Обычных идиотов с большим самомнением. А это значит, что живущие в Спасении обычные идиоты с большим самомнением уже не могли бы убеждать себя, что это был Божий суд или что все они такие уж безгрешные, а поэтому и выжили.

Об этом я как-то прежде не думал.

Лола снова шмыгнула и замолчала, вытирая слезы руками. А я стоял не шевелясь, смотрел на это огромное кладбище и думал: «Вот что при этом чувствуешь. Вот что значит быть могильщиком для всего мира».

Я поджидал ее, вытаскивая шмат копченого мяса из кузова, потом сделал перерыв, ожидая, что Мэй вот-вот примчится. Но не дождался. Тогда я вытащил и отнес в магазин еще два шмата, потом вышел, готовый ее увидеть. Но улица оказалась пуста. Нервная энергия придала мне сил, чтобы работать упорно и быстро. Разогревшись и вспотев, я расстегнул плащ, нагрузил мясо на тележку и отвез его в магазин, задержавшись в дверях, чтобы обернуться и никого не увидеть. Она не придет. Теперь я это знал, но, когда я снова вышел, Мэй стояла в кузове моего грузовика, поджидая меня. Но теперь мне уже не хотелось ее видеть. Секунду назад меня вполне устраивало, что наши дороги больше никогда не пересекутся.