Походы викингов - Андерс Стриннгольм

При составлении отдельного союза домовладельцы одного семейства особенно заботились о том, чтобы ни одного клочка их земли не могло утратиться и перейти в другой род. Оттого «одаль», недвижимая собственность каждого семейства, считалась святыней, потому что ее сохранение было условием семейной силы и значения. Отсюда заботливые, точные предписания в законах, чтобы одальная земля сохранялась в одном роде и не переходила в другой. Не иначе, как в крайности, разрешалось владельцу продавать вдовую землю. Это он предлагал сначала близким родственникам, потом, если они не в состоянии были купить землю, дальним и до самых отдаленных, «потому что, — говорит древний северный. закон, — одаль не должен продаться вне рода». Таково происхождение права выкупа, прежде столь священного, что даже в тех случаях, когда недвижимые имения следовало продавать за пеню, родным отца предоставлялось выкупать отцовскую, а родным матери материнскую землю, Вероятно этой заботливости о сохранении одаля в роде надобно приписать, что дочь в старину не имела прав наследства при сыне, потому что она могла выйти замуж в другое семейство и передать ему свое одальное право ко вреду отцовского рода

Благодаря тому, а также и другим обстоятельствам, сословие поселян в Скандинавии осталось во владении отцовской недвижимостью и сохранило свою независимость. В странах, где законы не так заботливо пеклись о состоянии свободных землевладельцев, прежние одальные или аллодиальные земли (туфы) слились в обширные поместья, великолепные дворцы заняли места деревень, и свободные владельцы, прежде жившие на собственной земле, спустились на степень наемщиков или бедных крестьян, зависимых от посторонней воли, возвысились сильные феодалы, а свободное, оседлое сословие поселян исчезло или вовсе, или большей частью.

Скандинавы ограничивали переходимость поземельной собственности; они считали важнее для общества иметь свободных граждан, крепкими узами привязанных к отеческой земле, и полагали, что чем больше будет свободных землевладельцев в государстве, тем лучше обеспечена его собственна независимость. С этой целью было постановление, имевшее силу в продолжение тысячи лет и до нашего времени, хотя не соблюдавшееся во всей строгости,[301] чтобы, для сохранение сословия свободных землевладельцев, наследственная земля не переходила ни покупкой, ни даром, ни завещанием; если же это случалось, наследники или ближайшие родные могли выкупать ее, брать назад (gamla byrd syna).

Сословие шведских поселян, при всех переворотах, сохранило свободу и гражданское значение, преимущественно пред его собратьями в других странах; во многих бедствиях отечества оно выдавалось вперед своим великодушным мужеством и усилиями; тем обязана Швеция попечительности древних скандинавов о сохранении родовой земли в семействах и заботливости, с какой древние законы не столько обращали внимание на хозяйственные расчеты, сколько старались поддерживать народный дух, чистую и невинную любовь к отеческой земле; они знали, что эта привязанность — источник многих гражданских добродетелей и что последствие ее — любовь к отечеству.

Естественно, что странствующий народ, проведший многие годы в походах, в которых единственной целью всех его распоряжений были защита и нападение, сделавшись оседлым на завоеванной земле, в том же военном духе продолжал все учреждения, тем более что подле него жили другие племена, коренные обитатели страны. Так, на первых порах государства в Скандинавии все было устроено на военной ноге. Всякий, способный носить оружие (vigber),[302] был обязанным, при вызове на войну, вооружаться и идти за своим вождем. Весь народ составлял войско, всегда готовое для нападения и обороны. Следствием того, что народ и войско, граждане и воины были одно и то же, прежнее военное устройство послужило основанием гражданскому быту. Оттого-то отряды, устроенные по родственным связям и сотням, продолжали составлять обыкновенные разделения народа и войска: те, которые в военное время составляли воинский отряд под начальством особенного вождя, в гражданском быту образовали мирную государственную общину; для примирения ссор и совещаний об общественных делах они имели собственный тинг и особенного начальника.

С тех пор разделение на херады стало главной чертой государственного устройства в Скандинавии. С постепенным развитием гражданского порядка херады получали более правильное и определенное устройство. Родовой быт нашел своим основанием первые, природой закрепленные отношения людей друг к другу. Херад был гражданским союзом, заключенным, по общему согласию различных землевладельцев, для охранения взаимного спокойствия и для защиты собственности и личной безопасности.

Убийство, если оно совершено было в пределах херада, считалось преступлением против взаимно охраняемого спокойствия и личной безопасности каждого: оттого-то, кроме виры ближайшим наследникам убитого и семейной пени его родне, платились хераду особенные мирные пени (fridsboter) за нарушение спокойствия или за насилие, причиненное сочлену херада[303] Обвинения и оправдания происходили на тинге, под открытым небом, в присутствии народа. Глава, или судья херада, избранный, этой общиною и заседатели, призванные в этом качестве обеими сторонами, составляли суд, мирили ссорящихся или произносила изустный приговор, без всяких издержек тяжбы, по обычаю страны или по естественной справедливости.[304] В том случае, если обе стороны недовольны решением, им представлялось покончить спор оружием.

Для соблюдения доброго порядка во всех делах херады подразделялись на меньшие части, из которых первой самой обыкновенной была четверть (fjerdingar):[305] ею заведовал четвертной судья (fierdings bofdingar). Если по какому-нибудь случаю приходил в херад королевский приказ, или совершено убийство, или встречались другие важные дела, тогда вырезали будкафлу, бирку, и посылали во всякую четверть херада для приглашения херадных домовладельцев на тинг. Будкафла должна была идти прямо вперед, а не назад, так что если приходила в деревню с востока, то продолжала путь на запад; если же являлась с юга, то отправлялась к северу. Все поселяне и деревенские жители обязаны были носить ее, исключая вдов, не имевших сыновей свыше 15 лет; от того освобождались коссаты, бедняки, жившие в лесу. Руны или буквы, вырезанные на кафле, показывали, зачем надобно собираться; закон налагал денежную пеню на того, кто положит будкафлу или испортит ее, перепутает.

Так как в это время походы большей частью были морские, то с особенным вниманием к тому херады разделены были на корабельные общины (skeppslag).[306] Однако ж неизвестно, на каком положении они существовали; только из законов Упландии и Вестманландии видно, что в первой области херад имел четыре, а в последней — две корабельные общины; дворы, принадлежавшие к ним, обязывались содержать наготове корабль со всеми его принадлежностями и снабжать его людьми и пропитанием.

Если нарушитель спокойствия объявлялся вне закона на херадтинге, то такая опала простиралась не далее пределов херада; только в том случае, если дело поступало на областной суд и производилось там, преступник объявлялся вне закона во всем судном округе. Чем был херад для свободных землевладельцев, тем же была область относительно херадов, управлявшихся одними законами. Херад был союзом домохозяев, соединившихся для охранения обственности и общего спокойствия; напротив, судебный округ (область) состоял из многих херадов, соединенных союзом для той же цели, и заботился о безопасности всего племени. Как судья херада на херадном тинге, так лагманговорил речи на областном языке. Такой общий тинг для всех херадов области был в Остготланде — Льонга — тинг, о котором упоминается в остготском законе, а в Вестготлинде — тинг всех готов (alldragota), о котором говорит вестготский закон. Такие же тинги были у готландцев, Gutn al Tbing, и в других областях. В далекарлийском законе говорится о требовании под именем Landsnaemnd, а в хель сингском — о Landsting хельсинтов.

На этих общих собраниях к числу должностных обязанностей лагмана принадлежало также чтение и объяснение законов. Сильные и краткие изречения, встречаемы везде в древних законах, были, вероятно, первыми судебными выражениями, они кратки, просты, с сильными ударениями, по правилам древнего стихотворства;[307] в них не легко выкинуть ни одного слова, не заметив тотчас ошибки или пропуска; тем вернее они заучивались, потому их важность, полезность и постоянное применение в гражданском быту делали для землевладельца необходимым легким сохранить их в свежей памяти.