Засекреченный полюс - Виталий Георгиевич Волович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только тридцать три года спустя останки экспедиции были обнаружены на острове Белом восточнее Шпицбергена.
Но идея покорить полюс по воздуху не умерла. В мае 1925 года Р. Амундсен и Л. Элсуорт на самолетах N-24 и N-25 достигли 87°43' северной широты. И тут удача изменила смельчакам. Двигатель начал барахлить, и они вынуждены были совершить посадку на воду. После многодневной изнурительной работы по ремонту двигателя и постройке аэродрома, ибо полынья покрылась толстой коркой льда, им все же удалось взлететь и вернуться на Шпицберген. Успешной оказалась попытка достичь полюса Ричарда Бэрда. 9 мая 1926 года на самолете "Жозефина Форд", сделав круг над полюсом, он после шестнадцатичасового беспосадочного полета опустился на аэродроме в Кингсбее (Шпицберген). В этом же году состоялся триумфальный трансарктический перелет Амундсена-Элсуорта-Нобиле на дирижабле "Норвегия", сконструированном Умберто Нобиле. Стартовав 11 мая в Кингсбее и пройдя 12 мая над полюсом, дирижабль после семидесятичасового пребывания в воздухе опустился на берегу Аляски.
Два года спустя Нобиле решил повторить полет, который закончился трагически.
История спасения экспедиции превратилась в эпопею, в которой участвовали 18 кораблей (в том числе советские ледоколы "Красин" и "Малыгин") и 21 самолет. Но спасти удалось лишь девять из десяти ее участников, выброшенных на лед при ударе гондолы о его поверхность.
Шесть участников экспедиции исчезли вместе с взмывшим в воздух дирижаблем. А во время поисков "Италии" погибли три итальянских летчика, разбившись на пути со Шпицбергена в Италию, и шесть членов экипажа норвежского самолета "Латам" вместе с великим Амундсеном, исчезнувших в волнах Баренцева моря. Дорогую цену заплатило человечество за эту попытку покорить Арктику.
А девять лет спустя весь мир облетело известие, что четыре советских четырехмоторных самолета совершили посадку на Северном полюсе, высадив на лед первую дрейфующую станцию, названную "Северный полюс-1".
Я не раз задумывался, что же мешало многим из этих отважных людей достигнуть намеченной цели. Ведь мужества у них было хоть отбавляй. Но этого оказывалось недостаточно. Причины были разные: недостаточное знание арктических условий, излишняя самоуверенность, свары и распри между членами экспедиций, плохая организация и, наконец, недоброкачественная экипировка. Кстати, последние две из них привели к неудаче экспедиции Г. Седова, а сам ее руководитель погиб при попытке достичь полюса на лыжах.
Я полон надежды, что нас не постигнет их печальная участь.
1 февраля.
Арктика не устает напоминать о себе всяческими каверзами. То напустит на лагерь свирепый ветер, грозя унести палатки, разметать бочки, то удивит снегопадом, перекрыв все дорожки непроходимыми сугробами. А сегодня она преподнесла нам очередную подвижку ледяных полей. Всю ночь палатки тряслись как в лихорадке. Воздух наполнился гулом и треском ломающегося льда. Поля молодого льда, окружившего наш островок, наползали на него, нагромождая беспорядочные груды торосов. Только к утру все неожиданно прекратилось, и наступила тревожная тишина, нарушаемая время от времени уханьем обрушившихся глыб.
Поутру мы всем скопом отправились к месту событий, дабы убедиться, что натворила природа. Картина, открывшаяся нашему взору в сером рассветном сумраке, была удручающей. Куда хватал глаз виднелись беспорядочные груды льда, перемолотые, искореженные ледяные поля. Местами ровные ледяные плиты вползали друг на друга, образовав гигантские белые надгробья, окруженные черной сеткой трещин. К счастью, аэродромная полоса пока уцелела, но за ней зловеще темнела широченная полоса темно-свинцовой мертвой воды.
Убедившись, что наша льдина пока жива-здорова, мы, промерзнув до костей, разошлись по палаткам. К температуре минус 40°С мы вроде бы притерпелись. Но поднявшийся ветер превращал работу на открытом воздухе в настоящую пытку. Это и неудивительно. Ведь даже небольшой ветерок усиливает охлаждающее действие низких температур. Эту взаимозависимость изучил американский исследователь Антарктики П. Сейпл и назвал ветро-холодовым индексом.
Я заглянул в таблицу этого самого индекса и, найдя перекрестье -40° и 10 метров в секунду, присвистнул от удивления. Сегодняшний мороз оказался ничуть не меньше -80°. Ну и ну! Куда там Оймякону с его 60°. То-то мы сегодня так трясемся от холода, несмотря на то, что напялили на себя весь комплект теплой одежды, начиная с двух пар теплого белья, шерстяного свитера, мехового жилета и кончая шубой.
Стоит повернуться лицом к ветру, как нос превращается в сосульку, а на щеках появляются зловещие белые пятна. Правда, руки надежно защищены шерстяными перчатками и огромными меховыми рукавицами-грелками, этакими портативными спальными мешками. Но достаточно на пару секунд извлечь из них руки, как пальцы деревенеют и перестают сгибаться.
2 февраля.
Два раза в месяц я провожу медицинское обследование, чтобы оценить состояние здоровья товарищей. Одни - Яковлев, Никитин и Дмитриев - относятся к нему с повышенным интересом, каждый раз выспрашивая, что да почему, другие - Гудкович, Щетинин и Петров - соглашаясь с его необходимостью, Миляев - с ироническим любопытством. И лишь Курко с Комаровым, как с неизбежным злом и докторской причудой. Комарова вообще приходится по нескольку раз приглашать на осмотр, и лишь категорическое распоряжение Сомова заставляет его нехотя подчиняться. Но все без исключения охотно опрокидывают чарку со спиртовой настойкой женьшеня. Все единодушно утверждают, что это "лекарство" очень полезно, снимает усталость и повышает бодрость. Что это, результат благотворного действия веществ, содержащихся в таинственном восточном корне, похожем на фигурку крохотного человечка, или самоубеждения, вызванного моими восторженными описаниями? Трудно сказать.
Сегодня я жду к себе Макара Никитина. Зная его пунктуальность, я заранее устраиваю "Ташкент", зажигая обе горелки, и развожу паяльную лампу, чтобы хоть немного прогреть воздух в палатке. Облачившись в белый халат - это создает особый настрой у моих пациентов, - я внимательно выслушиваю легкие, сердце, подсчитываю частоту пульса, измеряю артериальное давление, а потом въедливо выспрашиваю, нет ли каких-либо жалоб, не изменились ли сон, аппетит и проч. Макар Макарыч внимательно следит за моим лицом - не появилось ли на нем озабоченное выражение. Ну как мои дела, доктор? Все в порядке, убежденно заявляю я, укладывая инструменты на место. Все - как часы. Ну и слава богу, облегченно вздыхает он, а то я стал замечать, что аппетит ухудшился, и спать стал беспокойно - просыпаюсь по нескольку раз за ночь. Да и нервишки немного пошаливают - раздражаться стал по пустякам.
Впрочем, жалобы эти я выслушиваю почти у всех подопечных. Все они
