Двойная игра - Гюнтер Карау

К Йохену обращается заводской вахтер, стоящий у главного входа:

— Коллега Неблинг, мне тут не дают покоя. И я должен вам сказать, что так не пойдет…

— Что не пойдет, коллега?

— У нас ведь своих дел хватает, а я вынужден узнавать ваш номер у диспетчера. Это стоило стольких нервов, сколько за целый день не истратишь.

— Что случилось, коллега? Да вы не волнуйтесь!

— Я — само спокойствие, но кое-кто хочет с вами поговорить. Вернее, одна посетительница. Она не дает мне покоя и не уходит. Хочет поговорить с вами по личному вопросу, как она уверяет. Но меня не проведешь.

— Кто собирается провести вас, коллега?

— Она! Вот она стоит передо мной и утверждает, что она ваша кузина.

— Что? Повторите! Кузина?

— Вот видите, и вы не поверили! Это же смешно, пусть не считает меня дураком! Послушайте, коллега Неблинг, вы тоже не давайте себя провести! Дама… дама… Извините, но женщина, утверждающая, что она ваша кузина, она… Одним словом, она — негритянка. И она не дает мне покоя. Я уж и не знаю…

Йохен втягивает в себя воздух и говорит:

— Дайте ей трубку!

Ему приходится подождать. Он чувствует запах подгоревшего сала, а в телефонной трубке слышится брань удаляющегося вахтера.

— Кузен?

Ее голос! Йохен Неблинг чувствует, что ему необходимо сесть, а поскольку стула рядом нет, он садится прямо на ковер.

— Кузен, ты что, забыл, что мы договорились встретиться? Ваш вахтер — сумасшедший старик. А у меня нет твоего телефона. Где мы встретимся — у тебя? С этим стариком невозможно разговаривать. Я тороплюсь, я…

— Виола, минуточку! Мы думали, ты совсем в другом месте. Подожди немного, я заеду за тобой.

— За мной не надо заезжать: меня подвезут. Скажи, как тебя найти, и мы сразу поедем к тебе.

— Что значит «мы»? С тобой кто-то еще? Он тоже…

— Сейчас это совершенно неважно.

Йохен описывает ей дорогу. Затем снимает в кухне с огня сковородку. Он пытается связаться по телефону с Холле или Вернером, но Холле еще в дороге, а Вернера нет дома. Он снова несется на кухню, раскрывает окно и собирается выгнать полотенцем наружу чад и дым. В этот момент к дому подъезжает легковая машина — «плимут» старого выпуска с оливковой маскировочной окраской — величиной с жестяной сборный барак. Номер на машине — американский. Йохен с удивлением наблюдает сцену, разыгрывающуюся внизу.

Сначала открывается дверца водителя. Из нее выходит мужчина в форме такого же оливкового, как и его машина, цвета. Это лейтенант армии США, маленький, толстый, довольный, с лицом настолько темным, что его можно назвать черным. Его зубы сверкают в улыбке, когда он передает в руки Виолы, вышедшей с другой стороны, несколько свертков. Затем появляются дети: один, два, три, четыре — все с такой же черной блестящей кожей, как у лейтенанта. Виола всех их берет по очереди на руки, а в машине сидит еще кто-то, вероятно мамаша детей. Она смеется и машет рукой. Наконец и Виола, которая держит на руках двух маленьких девочек, смотрит наверх. Заметив в окне кузена, она тоже машет ему. И уже все начинают махать ему, радуясь встрече. Йохен механически машет им в ответ и в растерянности думает о том, что все эти люди сейчас нагрянут к нему. Но семья исчезает так же быстро, как и появилась. Дети: один, два, три, четыре — забираются в чрево машины, лейтенант на прощание прикладывает руку к козырьку, ворчит мотор, и старая колымага медленно скрывается за углом. Внизу стоит одна Виола с неподвижным, серьезным лицом и держит в каждой руке по пакету, которые оттягивают ей плечи. Она еще раз оборачивается, будто чувствует кого-то за спиной, а затем большими шагами направляется к дому. Йохен встречает ее в прихожей. Она протягивает ему пакеты через порог:

— Возьми, возьми! — и падает ему на грудь. — Спать… — шепчет она. — Кузен, пожалуйста, дай мне поспать и все забыть.

К тому времени, когда во второй половине дня Йохен Неблинг делает в управлении подробный доклад, он еще не сомкнул глаз. Вот уже тридцать шесть часов он на ногах, а отдыха все не предвидится. С чашкой черного кофе в руке он ходит взад-вперед по комнате:

— Больше я ничего не могу сказать. Она была вконец измучена, и от нее ничего нельзя было добиться. Штамм назначил ей встречу недалеко от предприятия по вывозу мусора. Но, вероятно, что-то произошло или что-то вызвало у нее подозрения. Она несколько раз прошла мимо гаражей, и ей бросилось в глаза, что там никто не работает. Правда, было воскресенье. Потом она увидела контейнеровоз и что-то показалось ей неладным. Она говорит, что шофер несколько раз вылезал из кабины, и его беспокойство передалось ей.

— Паника, — констатирует Холле. — Типичная в подобных случаях реакция.

— А может, осмотрительность. Во всяком случае, ей не понравились трое мужчин, стоявшие там и державшие руки в карманах пальто. У нее возникло ощущение, что они имеют какое-то отношение к контейнеровозу. Она понаблюдала за ними через витрину цветочной лавки, а затем ушла оттуда через боковую дверь универмага, от которого торговала эта лавка.

— Тогда нам придется долго ждать акушерку, — подает голос Вернер.

— Как же ей удалось все остальное?

— Сыграли роль нарциссы, которые она купила в цветочной лавке. Она поняла, что теперь ей поможет разве что счастливый случай. Связь с Баумом оборвалась. Кстати, она действительно знала его только как профессора Штамма. Они расстались. Но у нее остался «дипломат», магнитофон и его поручение. Теперь она решилась все поставить на одну карту, и я бы не назвал это паникой. Сначала она хотела отправиться на экскурсию по городу[64] с группой японских туристов, но поняла, что на их фоне очень бросается в глаза, и вышла из автобуса. В этот момент прямо перед ее носом остановился «плимут».

— Какой «плимут»? — спрашивает Холле.

— Тот самый, на котором она приехала ко мне. Это был семейный тарантас, полный людей такого же цвета кожи, как и она. Одному ребенку приспичило, мама ходила с ним в вокзальный туалет, а Виола тем временем разговорилась с папашей — лейтенантом, если я правильно разглядел. Выяснилось, что у близнецов, сидевших в машине, день рождения и папа обещал свозить их в Восточный Берлин, в отдел игрушек универмага на Александерплац. Виола интуитивно почувствовала свой шанс и поздравила детей, подарив им нарциссы, которые она, к счастью, не выбросила. Когда мама вернулась из туалета, Виола уже сидела в машине. Наверное, дети уговорили папочку взять с собой большую сестричку. А машина у папочки была со служебным номером. И они беспрепятственно проехали через контрольно-пропускной пункт.

— Чего бы стоил мир без маленьких, приносящих радость чудес! — говорит Вернер.

И он, и Холле явно ощущают нервное перенапряжение.

— А Баум? — спрашивает Холле. — Что с Баумом?

— Она ничего не знает. Он обещал ей дать знать о себе, когда она будет в безопасности. Мне он просил передать: мол, надеется, что я буду доволен им так же, как он был доволен мной, что постарался дать материал «А-1».

В этот момент, как по заказу, звонит телефон.

— Это результаты анализа технической информации. Наконец-то! — кричит Холле и хватает трубку.

Разговор продолжается долю, Холле делает записи. Положив трубку, он с наморщенным лбом долго смотрит на исписанные листки.

— Это что-то потрясающее! — говорит он. — Но я начну с неофициального. В пакете находилась игра го. Стоимость игры аналитики оценить не могут. Если твоя кузина пожелает, они привлекут специалистов. Во всяком случае, сплошь благородные металлы и драгоценные камни, причем искусно обработанные. Что-то сказочное! В ящике от го обнаружено двойное дно, а там — дневник. Баум передал его в распоряжение Йохена, с тем чтобы он постарался его опубликовать.

— Он хочет обратиться к общественности? — спрашивает ошеломленный Йохен.

— Да, это своего рода завещание. Они сделали перевод нескольких страниц. В начале дневника доктор Баум привел нечто вроде эпиграфа — вероятно, в нем квинтэссенция того, что он хотел сказать. Это цитата из «Волшебной горы» Томаса Манна. Один из персонажей — Сеттембрини, кажется? — говорит: «…Оказавшись между Востоком и Западом, он вынужден будет сделать выбор, он вынужден будет окончательно и сознательно решить, за какую он из тех двух сфер, что спорят между собой за его существо». А в конце записей приводится знаменитое высказывание Брехта о трех войнах великого Карфагена.

Вернер негромко цитирует но памяти:

— «Он был еще могуществен после первой, еще обитаем после второй. Его нельзя было найти после третьей…» — И затем говорит в раздумье: — Сколь часто, может быть, мысленно пересекались наши пути.

— Но главная сенсация впереди, — сообщает Эрхард Холле. — Магнитофон, находившийся во втором пакете, как и опасались, был действительно поставлен на самоуничтожение и блокирован с помощью электронного устройства. Но ключ найден. Он совсем прост — сокращенный код, о котором договорились когда-то Баум с Йохеном. Теперь магнитофонная запись в нашем распоряжении.