Гром победы - Дмитрий Старицкий

— Я не об этом, экселенц. Я о двигателе внутреннего сгорания, который на этих аэросанях стоит. Откуда он? — Из республики, — ехидно ухмыльнулся Молас.

— С завода. По частному заказу.

— А… — начал я фразу о том, что вроде бы как такой движок обещали мне.

— А у вас, В Реции, ни реки не замерзают, ни снега как такового нет для такого транспорта.

— На чем он работает? — ох как мне стало любопытно, несмотря на то, что совсем не ко времени новой техникой заниматься.

— На газолине, — ответил генерал и сам в свою очередь начал расспрашивать.

— Перебежчики есть?

Утренняя поверка показала, что в расположении верных императору частей дезертиров не обнаружено. Очень отрадный факт. Указом императора создали штрафную гвардейскую роту для перебежчиков от инсургентов к нам. Все они стали временно фельд-юнкерами, без разницы какой чин носили до того. Альтернатива «смытия позора кровью» была служба в штрафниках до окончания чрезвычайного положения. Я уже прикинул, что расстрельные команды буду формировать именно из этих офицеров — графов, баронов и фрейгерров. Нечего своих горцев постоянно подставлять. Винтовки им после присяги раздали старые, однозарядные. Какие были в наличии. Некоторым и того не досталось — вооружали их охотничьими винтовками от лесничего. Сами-то офицерики только с сабелькой и револьвером из столицы приперлись. Никакой практичности у этой аристократии. Ушли на задание ловчие соколятники с большими укрытыми клетками на санях. Им дали небольшую охрану. Символическую. Так как их дело не воевать, а сведения перехватывать. А в случае опасности тикать во все лопатки. Подтянулись драгуны, притащившие за седлом на веревках пешую разведку от мятежной гвардии. От лыжников пришли вестовые. И отправлена им смена. Телефонные звонки постоянные со странными разговорами о то что бабушка плохо себя чувствует в обстановке последних суток. Рыдает или не рыдает по императору… и прочая бытовая лабуда для стороннего уха непонятная. Сведения все стекались в кордегардию, где обрабатывались людьми майора Сувалки. Молас еще не сказал своего «заднего» слова. Заперся с Бисером в его «госпитальной палате» и что-то там перетирали с глазу на глаз. Я мотался по округе и латал «тришкин кафтан» личного состава, который ни на что не хватало. Четверть людей задействована только в разведках разных. Еще пятая часть на обеспечении. И десятина на личной охране императора. Что осталось? Меньше половины. Как хочешь, так и воюй. Наконец Молас вызвал меня в палату Бисера.

— Коньяк принес? — первое, что я услышал от императора. Мда… Может мне еще и девочек ему водить? Перетопчется.

— Вот, — достал я из сухарной сумки бутылку.

— Раскопали с рассветом. «Старая химерская водка» четверть вековой выдержки в бочках и разлита в бутылки пять лет назад. Я не стал уточнять, что это подарок лично мне от горцев. Как вождю.

— Савва, есть хорошие новости, — сообщил мне Молас, щеголяя в новеньких погонах генерала пехоты и аксельбантом императорского генерал-адъютанта.

— Аршфорт к шести утра захватил узловую станцию в тридцати километрах от столицы и вытеснил оттуда мятежную гвардию в чистое поле. Аудорф наш. Центральный аппарат военного ведомства, Генеральный штаб, ГАУ, штаб корпуса военных инженеров в настоящий момент присягают Бисеру. Начальником генштаба поставлен пока инженер-генерал Штур. На подходе бронепоезд «Княгиня Милолюда», но ему до нас еще сутки пути. С ним эшелоны полка огемских гренадер. Как знали, что пригодятся, когда их вызывали еще до голосования. Бьеркфорт телеграфировал о верности законно избранному императору и ведет сюда своим ходом кавалерийскую дивизию из своего корпуса. Генерал Вальд сажает «железную» бригаду в эшелоны в Калуге.

— Понятно. «Нам только день простоять да ночь продержаться». Что с манифестом, экселенц? — спросил я о главном. Все что я пока услышал, шло по констпирологической практике контр-переворота, а не привлечении на свою сторону широких народных масс. Молас опрокинул вслед за императором рюмку старки, вытер ладонью усы и ответил.

— Манифест свободно, без препон отпечатали в Торте, в частной типографии и даже погрузили тираж на дирижабль, но… погода… этот чертов снегопад. Взлететь «кит Гурвинека» не может. Пока только фельдмаршал получив текст Манифеста телефонограммой и разогнал его по всему миру телеграфом, гриф: «всем… всем… всем…». Столицу после передачи Манифеста от телеграфа отключили. То есть их телеграммы принимают в Аудорфе и складируют, а им извне ничего не передают.

— Телеграф в столице только на железной дороге или есть еще линии, — уточнил я.

— Нет. Только железнодорожный. Никто не предполагал открытого бунта гвардии, — включился в наш разговор до того молчащий монарх, отставив пустую рюмку в сторону.

— Ждали изощренных интриг, а не буйного битья лбом об стену. Хватились поздно… — Вы их недооцениваете, государь, — озарило меня внезапно.

— Что если Тортфорт всего, лишь таран и жертвенный барашек для кого-то более хитрого и в интригах изощренного? — Какой жертвенный барашек? Они все там что, поклонники «оставшегося бога»? — удивился император.

— Я не знаю об их религиозной принадлежности, государь, но мне показалось по составу перебежчиков, что валить будут весь клан Тортфортов. Но может быть я и не прав. Не настолько я серьезно разбираюсь во взаимоотношениях старых родов. Известно что-нибудь о реакции наследников великого герцога? — Нет. У них там сейчас свои разбирательства на предмет кто займет этот трон, — пояснил Молас.

— Кто фаворит? — заинтересовался император, наливая и генералу себе еще рюмку. Моя посудина и осталась стоять нетронутой. Мне еще в бой идти. Да и не пью я никогда в такую рань.

— Бывший имперский принц Тон, — усмехнулся Молас.

— Он устраивает все группировки знати в центральной империи по принципу равноудаленности от главных семей. Да и родовое его герцогство маленькое и не так уж сильно экономически развитое, чтобы он мог кому-то что-то диктовать. Так что как можно быстрее надо приводить к присяге воздухоплавательный отряд.

— А каковы там позиции Тортфортов? На земле? — Никаковы, государь. Их никто не хочет. Они успели со всеми испортить отношения за последние двадцать лет. Все их сторонники в столице. По крайней мере, так выглядит. Уже шестьдесят два офицера гвардии перебежало к нам. Я не знаю, насколько они преданы вам, государь, но это те, кто не желает воевать за Тортфортов.

— Значит ли это, Саем, что коренная империя в столичных беспорядках участия принимать не будет? — Процентов на семьдесят это так. Большего я не могу гарантировать.