"Две жизни" (ч. I, т.1-2) - Конкордия Антарова (Кора)

— Это вы сами так убрали комнату для И.? — спросил я вошедшего князя.

— Нет, Лёвушка, этой комнатой занялась Анна. У одного её знакомого долго стояла без употребления вся эта мебель. Она рекомендовала мне её купить и сама руководила расстановкой мебели. Нравится вам? — спросил князь.

— Нравится — это не то слово. Здесь так же отражено превосходство её вкуса, как в её игре, в её зале, в её манере одеваться, — сказал я, забывая всё и превращаясь в "Лёвушку-лови ворон".

Не знаю, долго ли я сидел в кресле у письменного стола, рассматривая заворожившую меня комнату. Одна мысль владела мной неотступно: "Как же обставит Анна комнаты Ананды? Комнаты того, кого избрало её сердце навек, если только для друга она сумела устроить комнату-храм, входя в которую испытываешь благоговение?"

Весь во власти этой мысли, забыв обо всём, я думал, какая она, любовь, у существ, стоящих выше нас? Как они любят? В чём видят смысл любви? Почему мой брат женился на Наль, а Ананда не женится на Анне? Разве от брака таких любовников не пошла бы высшая раса людей?

Вдруг, как всегда внезапно содрогнувшись с головы до ног, я увидел Ананду, хотя и где-то далеко, но совершенно ясно, и услышал его голос:

"Связи людей, их любовь и ненависть — всё плоды не одной данной жизни. И тело человека, и его окружение — следствия и результаты личных трудов и достижений в веках. Нет пути духовного совершенствования для одного, выделенного из миллионов окружающих жизней. Только научившись единению с людьми в красоте, слиянию с ними в любви, можно проникнуть в те духовные высоты, где живут более совершенные существа. Тогда открывается собственное сердце, и в нём оживает новая любовь. И человек понимает, что вся вселенная связана, дышит и вечно движется вперёд этой живой любовью".

Всё исчезло, и голос Ананды умолк.

— Вы не волнуйтесь, князь, — услышал я и почувствовал, что И. держит меня за руку. — У Лёвушки, в результате удара на пароходе, бывают такие нервные припадки. Но это неопасно. И если когда-нибудь это с ним случится без меня, вы только дайте ему капель, которые прошу накапать сейчас из этого флакона. Князь подал мне капли.

— Поставьте их вон в тот маленький прекрасный шкаф, — продолжал И. — И будете знать, где найти в этих случаях помощь. Повторяю, это неопасно, не волнуйтесь. Вы сами нуждаетесь сейчас в помощи больше, чем Лёвушка; на вас, что называется, лица нет. Можно ли так теряться? — уговаривал И. князя.

— Ну, слава Богу, слава Богу. Лёвушка так неподвижно сидел, уставившись глазами в пространство, ни на один вопрос не отвечал, что я смертельно перепугался, — говорил взволнованно князь.

Я приник к плечу И., который нежно гладил меня по волосам, и никак не мог унять дрожи во всём теле. Наконец, я успокоился настолько, что смог встать.

— Вот как я нынче осрамился, дорогой Лоллион. В первый же день так напугал вас, князь. Это очень прискорбно; простите, пожалуйста. Уж такой я незадачливый «лови-ворон». Как только попаду в особенно прекрасную комнату, — так и становлюсь ротозеем.

— Всё образуется, Лёвушка, — ласково отвечал мне князь. — Не хотите ли посмотреть на комнаты, которые приготовлены для вашего прибывающего друга?

— Ох нет, Бога ради, только не сейчас, — взмолился я, опасаясь повторения только что пережитого.

И князь, и И. - оба посмотрели на меня с удивлением. Пристальный взгляд И. точно раздвинул во мне какие-то завесы; как будто бы во мне, как в зеркале, отразилось всё, что я только что пережил, и мне показалось, что И. увидел картину, представившуюся моему воображению.

— Ну хорошо, отложим. Я похлопочу, как сумею, о комнате для капитана. Хочется, чтобы к семи часам он нашел её уютной. Кстати, его зовут сэр Джемс Ретедли. Но я понятия не имею, как надо обращаться к важному лорду в быту, — посетовал князь.

— Лучше всего, если мы будем стараться не слишком стеснять себя всякими условностями. Продолжайте звать его «капитаном». Ведь зовём же мы вас просто «князь», а ведь и у вас есть имя и отчество, — улыбаясь, ответил И.

— Вот отлично-то! Так я поеду. Обед в половине восьмого, — сказал князь и, кивнув нам, вышел из комнаты.

Оставшись вдвоём, мы молчали. Вдруг взгляд мой упал на лежавшее на столе письмо. Я подумал, что И. будет приятнее читать его наедине; казалось мне, что письмо от Анны, и цветы, вероятно, тоже от неё.

Я тихо вышел из комнаты, прошёл к себе, но побоялся снова впасть в неприятное иллюзорное состояние и предпочёл побыть в саду.

Сад оказался запущенной частью старого парка и отделялся высокими стенами от соседей, за стенами тоже виднелись старые, тенистые деревья.

Я присел на скамью и радостно отдыхал в этом уединённом месте. Пёстрые картины недавнего прошлого одна за другой вставали в моей памяти, чрезмерно перегруженной и утомлённой всем пережитым. Я положительно не мог остановиться ни на одном человеке или факте, чтобы тотчас же они не связывались в целую вереницу чувств и мыслей, сбиваясь в конце концов в кашу.

Яркий образ Флорентийца один доминировал над всем: как-то отступила, точно в тень отошла, фигура брата. Я подумал, что он теперь переживает "медовый месяц". Но что, собственно, подразумевают люди, когда так восхищаются им? — думалось мне. Какое-то новое, неведомое мне раньше чувство стыда вдруг ворвалось в мои мысли.

Потом, ни с чем не связанно, я стал думать о Лизе и капитане, о Жанне и князе. И в их отношениях почудилась мне греховность, они не были, казалось мне, столь чистыми, чтобы их единила только красота…

— Где ты, Лёвушка? — услышал я особенно радостный голос И. Я вышел ему навстречу и увидел в его руках письмо, сейчас же узнав крупный и властный почерк. То было письмо, лежавшее на столе подле роз.

— Я получил известие, что Ананда будет здесь послезавтра вечером. Какая радость! — обняв меня за плечи, произнёс И. — Но ты как будто всё ещё не оправился? Или ты не рад Ананде?

— Уже по одному тому я рад Ананде, что счастьем встречи с вами, Лоллион, обязан ему. Если бы он не спас вас, что бы я теперь делал? В каком трюме жизни и кто искал бы меня? — ответил я, в первый раз до конца осознав, как много, бесконечно много сделал для меня И.

И. ласково улыбнулся, снова искорки юмора засветились в его глазах, и он спросил:

— А разве в том, что сказал тебе сейчас Ананда, — что нет связей иных, чем причины и следствия нашей собственной жизни и деятельности, — ты не видишь смысла и нашей связи? Быть может, я, как и все, только отдаю тебе свой прежний долг?

Я потёр себе лоб.

— Постойте, мой дорогой. Ведь не хотите же вы сказать, что в моей галлюцинации была хоть капля действительности? Как мог говорить со мной Ананда, находясь от меня за тысячи вёрст?

— Точно так же, как разговаривал с тобою Флорентиец, будучи очень далеко. Ты волнуешься, чуть не плачешь и ищешь сверхъестественные тому объяснения. А я уже говорил тебе, что жизнь твоя принесёт тебе не боль безумия, а огромное счастье знания, если ты захочешь трудиться и воспитать в себе полное самообладание.

Ты забыл мои слова или слушал меня невнимательно. Я ведь объяснял тебе, что в каждом имеются творческие силы сверхсознания: в одних людях они дремлют; в других — пробуждаются. И оживают в каждом по-разному, в зависимости от его чистоты и культуры — от юродивого до мудреца.

— Ох, Лоллион, до мудреца мне так далеко, что вряд ли и дойти. И юродивым быть, пожалуй, мало чести и радости, — горестно сказал я, прижимаясь к моему другу и как бы ища у него защиты.

— Дитя ты ещё, Лёвушка, — засмеялся И. — Дитя, дитя удивительное, а с другой стороны, являешь собою очень большую силу. Как-то справишься ты со своей жизнью, которую только ты один и можешь создать? Как-то поднимешь на плечи всё то, что сейчас требует от тебя ответов и труда. И никто, кроме тебя самого, не может исполнить твоих, только тебе одному присущих, индивидуальных задач, — тихо и серьёзно говорил И.

— Но ведь вы меня не оставите! Вы поможете мне жить и учиться до тех пор, пока не приедет Флорентиец? О Лоллион, не оставляйте меня; я знаю, какой я для вас груз, какая обуза, но я не в силах буду пережить сейчас ещё одну разлуку, — едва сдерживая слезы, вцепился я в него.

— Мой дорогой мальчик, мой брат, я буду с тобою очень долго. И наша с тобой дружба мне радостна, и вовсе она не груз и не обуза. Ты только уверься в том, что слух и зрение могут внезапно обостриться у каждого, от всяких, тебе ещё пока непонятных, причин. Будь спокоен. Сейчас ты так счастлив, никакие обязательства не давят на тебя, — всматривайся же свободно в жизнь и оберегай каждого от неприятностей, сколько можешь. Пойдём посмотрим, какие комнаты приготовил наш хозяин Ананде.

Страх мой прошёл, мы поднялись по ступенькам довольно высокого крыльца и точно попали в восточный город.

Прихожая была застлана пушистым персидским ковром; вдоль стен тянулись низкие, обтянутые шёлком диваны с подушками; узкие стрельчатые окна были прикрыты ставнями из разноцветного стекла. Роскошная тяжёлая занавесь отделяла прихожую от комнат. И. раздвинул портьеру, и мы вошли в комнату.