История Первой мировой войны - Бэзил Гарт

Поскольку французы истощали свои силы под Верденом, постольку рассеивалась как дым их доля участия в плане наступления на Сомме. В конечном счете фронт их атаки сократился с 25 миль до 8, а силы — с 40 дивизий до 16, из которых 1 июля атаковало только 5. С этого времени британцам пришлось взвалить всю тяжесть кампании на Западном фронте на свои плечи, и уже одно это сделало 1 июля 1916 года новой вехой в истории войны.

Остается вопросом, насколько оперативные стремления Хейга были ограничены этим уменьшением ресурсов и его материальными возможностями. Его приказы больше уже не ставили неограниченных целей, как в боях у Лооса и в Шампани, не предвидели они также быстрого прорыва, который затем оказывался миражом. Хейг набросал даже план для переброски в случае полного поражения своей резервной армии на север к Ипру. Но по-видимому, он не предвидел случая, когда частичный успех перемежается с частичным поражением, — обычно же это наиболее распространенное явление на войне. Именно отсутствие такой гибкости помешало выполнению плана Хейга при проведении его в жизнь.

Возможно, что план страдал и от отсутствия реализма: во-первых, британское командование питало «умеренные» надежды прорвать фронт германцев между Марикуром и Серром, во-вторых, оно хотело овладеть высотами между Бапомом и Жинши, причем одновременно французы захватывали высоты у Сайли и Ранкур; в-третьих, зайдя слева, свернуть фланг германцев вплоть до Арраса, расширив этим прорыв. Для этой цели все имевшиеся части, включая конницу, должны были быть брошены вперед в северном направлении с линии Бапом — Миромон, а удар объединенными силами проводился против германского фронта юго-западнее Арраса. В-четвертых, рассчитывали на переход в общее наступление на Камбрэ — Дуэ.

Что за контраст между намерениями и претворением их в жизнь!

В стратегическом отношении план был задуман хорошо, и Хейг был прав, заглядывая так далеко вперед. Но при этом он, видимо, потерял способность решить ближайшие задачи. Самая уверенность в таких далеких возможностях говорит о неумении оценить действительную обстановку. В основе этого плана была заложена нереальность, так как он, отбрасывая старое и вечно новое преимущество — внезапность, не пытался ничего выдвинуть взамен.

Главная атака на 15-мильном фронте между Марикуром и Серром была поручена 4-й армии Раулинсона, состоявшей из 18 дивизий. Из них 11 должны были повести атаку, а 5 остаться в ближнем резерве. В армейском резерве имелось всего 2 пехотных дивизии и 3 кавалерийских дивизии. Дополнительно Хейг передавал в распоряжение Раулинсона для развития успеха две кавалерийские дивизии под командованием Гуфа вместе с прибывающим за ними корпусом в две дивизии. В районе боя размещены были корпус в составе 3 дивизий и штаб резервной армии с командующим, причем эта группа считалась резервом главного командования. Две дивизии 3-й армии должны были провести вспомогательную атаку на участке фронта у Оммекура. Всего было сосредоточено 1537 орудий, из них 467 тяжелых.

В среднем одно орудие приходилось на каждые 20 ярдов фронта. Для того времени это являлось большим достижением — хотя последующим массированием артиллерии рекорд этот был далеко превзойден. Мощь артиллерии была такой же, как мощь германской артиллерии при крупном прорыве на Дунайце — но нельзя было сравнивать силу укреплений русского фронта год тому назад с сетью проволоки и окопов на фронте реки Соммы. Другим ярким контрастом являлось то, что у французов было 900 тяжелых орудий, а британцы, атакуя на более широком фронте, имели меньше половины этого числа — одно на 57 метров фронта.

Британская официальная история отмечает: «Главная задача союзников фактически состояла в штурме крепости. Согласно историческому опыту и прецедентам, здесь должна была присутствовать главная атака самыми крупными силами (или в самом слабом месте), несколько вспомогательных ударов на второстепенных участках — которые сами по себе должны были являться достаточно сильными, чтобы поддержать основную атаку, — и ложные атаки». Вместо этого распределение сил было столь же равномерным, сколько стереотипны оказались методы атак. Артиллерия, в любом случае недостаточная, была равномерно размазана по всей линии фронта. Почему же так произошло, что стало причиной подобной слепоты Главной квартиры? Причины имели еще довоенную основу. «Следует признать, что задачи войны, которая носила бы в значительной мере осадный характер и требовала высокой концентрации артиллерии, необходимой для атаки мощных фортификационных сооружений, никогда не изучались Генеральным штабом на практике. Под влиянием генерала Г. Г. Уилсона (позднее сэр Генри Уилсон) имело место следование французским представлениям о природе будущей войны. Практически игнорировалась вся полученная от разведывательной службы информация о приготовлениях немцев и методах, отрабатывавшихся ими на маневрах».

Для того, чтобы понять проблему и развитие этого боя, необходимо вначале кратко описать местность этого театра военных действий. Во многих сражениях на Западном фронте топография имела исключительное значение и сильно влияла на сознание борющихся сторон. От Перонна, где Сомма под прямым углом заворачивает на юг, в северо-западном направлении тянется ряд холмов. Холмы эти образуют водораздел между Соммой и бассейнами рек Скарпы и Шельды. Этот хребет, прорезанный естественной долиной маленькой речки Анкр, был в руках германцев с октября 1914 года — со времени знаменитого «бега к морю». Хребет этот позволял противнику господствовать над окружавшей местностью и просматривать как позицию союзников, так и местность в ее тылу. В первый год этот недостаток не имел большого значения, ибо, когда британские гости сменили здесь в июле 1915 года французов, фронт выглядел здесь так мирно и настроения были столь миролюбивы, что это даже ошеломляло людей, привыкших к не прекращавшимся стычкам под Ипром или Ла-Бассе.

Донесения гласят, что на некоторых участках солдаты союзников уходили dejeuner[80] в деревни сразу позади линии фронта, почти не тронутые войной. В окопах оставались только часовые. В одной деревушке, оказавшейся на «ничьей земле», каждую ночь враждующими сторонами соблюдалась полюбовная очередь на право переночевать с удобствами. Я сам могу поручиться за достоверность того, что в первые месяцы после занятия британцами этого фронта батальоны могли без всяких помех проводить занятия (учения) в поле, на виду у германских позиций. А шесть месяцев спустя точно там же биваки, расположенные в нескольких километрах за линией фронта, обстреливались постоянным артиллерийским огнем.

Политика французов в этом году (за исключением, конечно, активных столкновений) руководствовалась мудрым изречением: «Живи и жить давай другим». Оглядываясь на прошлое, можно с уверенностью сказать, что политика эта была разумнее политики британцев — беспрестанного «подливания масла в огонь» (беспокойства противника). Ибо в тех случаях, когда позиция германцев позволяла им господствовать над местностью и они обладали превосходством в средствах и боеприпасах, такая тактика изнуряла британские войска сильнее, чем войска противника, так что в конечном счете «измор» оказывался не там, где было желательно. Вдобавок такой тактикой англичане вынуждали германцев укреплять их систему обороны, искусственно развивая естественные преимущества позиции, в результате чего наступление вместо сравнительно слабой сети обороны, существовавшей осенью 1915 года, наталкивалось на почти непреодолимую крепость.

Мазефильд в своей книге «Старая линия фронта» удачно и точно описывает эту обстановку:

«Почти на каждом участке этого старого фронта наши бойцы, двигаясь в атаку, вынуждены были карабкаться в гору… Противник обладал великолепными средствами наблюдения — наблюдательными вышками, дававшими прекрасный далекий обзор и связанное с этим чувство превосходства. Наши бойцы находились совсем внизу, и взорам их открывался только ряд оплотов обороны противника — холмы, возвышавшиеся прямо над ними и с каждым днем все сильнее и сильнее укреплявшиеся».

В настоящее время хаотическое запустение и разорение, которое когда-то было ареной боев на Сомме, прошло. Хотя Мазефильд переоценивает фактор времени, инстинкт его верен. Он говорит, что когда:

«Окопы сравняются, и по ним пройдется плуг, местность потеряет вид войны. Одно лето с его цветением скроет большинство разрушений, которые смог сделать человек, и затем места эти, откуда начался откат противника, трудно будет отыскать даже при помощи карты».

Но если уже трудно восстановить в памяти, как эта местность выглядела во время войны, то все же и теперь большое впечатление производит крутизна подъема этого хребта и господство его над местностью. Впечатление это еще сильнее, чем в те дни, когда успех измерялся метрами, а рельеф местности осматривался бойцом, зарывшимся в землю. С артиллерийской точки зрения атака вверх по холму давала то преимущество, что окопы германцев сильнее подставлялись действию артиллерии, но со всех остальных точек зрения это являлось и физическим, и психологическим препятствием не только для атакующей пехоты.