Эйзенхауэр - Георгий Чернявский

Совещание одобрило условия предоставления помощи, а затем были подписаны соответствующие двусторонние соглашения. Сумма ассигнований по плану Маршалла до декабря 1951 года составила около тринадцати миллиардов долларов. В соответствии с законом о помощи иностранным государствам (апрель 1948 года) условиями предоставления помощи были отказ от национализации промышленности, предоставление свободы частному предпринимательству, одностороннее снижение таможенных тарифов на импорт американских товаров, вывод коммунистов из состава правительств, ограничение торговли со странами «социалистической ориентации». План способствовал ускоренному производству промышленной продукции и развитию межотраслевой и межгосударственной кооперации, быстрому развитию внутриевропейской торговли, укреплению национальных валют. Это было мощное средство возрождения и подъема экономики и в то же время экономической интеграции и политического сплочения стран Западной Европы через созданную на основании плана Организацию европейского экономического сотрудничества. К 1951 году производство стали в странах сотрудничества увеличилось на 70 процентов, транспортных средств — на 150 процентов, нефтепродуктов — вдвое. Вместе с тем в ходе осуществления плана росла зависимость европейских стран от США, усиливался раскол Европы, стимулировалось состояние холодной войны{444}. За разработку и проведение в жизнь плана Маршалла его автору в 1953 году была присуждена Нобелевская премия мира.

Касательно периода составления и принятия плана, занявшего примерно полтора года, надо отметить, что на всём его протяжении Маршалл продолжал сотрудничество с Эйзенхауэром. Кроме того, они вместе занялись еще одним, несравненно менее масштабным, но интересным и важным для обоих проектом. Это был проведенный в 1947 году опрос ветеранов боевых пехотных частей Второй мировой войны с целью определить поведение солдат и офицеров в реальных военных действиях. Оказалось, что только около четверти военнослужащих армии США во время боя стреляли в сторону противника и всего лишь два процента сознательно целились во врага{445}. Это был ошеломляющий результат, который оба инициатора опроса оценили как признак человеколюбия, присущего американцам. Они учитывали итоги опроса, настойчиво добиваясь умеренности во внешней политике, готовности идти на переговоры с потенциальным противником во имя предотвращения войн, чреватых массовой гибелью людей.

В то же время Эйзенхауэр всё глубже вовлекался в тенета холодной войны, хотя оставался одним из наиболее осторожных ее сторонников. Он отнюдь не считал неизбежной новую мировую войну, тем более в близком будущем, с иронией и вместе с тем с серьезными опасениями относился к той атмосфере страха, которая в 1947–1948 годах воздействовала на значительную часть американских обывателей, когда крушение самолета или лесной пожар становились причиной газетной истерии, объявлялись результатом «коммунистического саботажа». Он писал другу, послу США в СССР Уолтеру Беделлу Смиту: «Глубокое заблуждение забывать хотя бы на одну секунду могущество и силу нашей великой республики», — подчеркивая, что если Америка будет твердо стоять на ногах, ей нечего бояться{446}.

Вместе с тем Эйзенхауэр стал считать холодную войну борьбой двух систем в самых различных сферах. Он писал в начале 1948 года, что «национальная оборона не является исключительным делом и заботой людей в униформе. Ответственность за нее несут рабочие, управляющие, [работники] сельского хозяйства, промышленности и вообще все группы, которые составляют национальный комплекс»{447}.

Важнейшей составной частью обеспечения безопасности США генерал считал реорганизацию руководства вооруженными силами, полагая, что серьезнейшим недостатком системы командования является разобщенность между родами вооруженных сил, что он почувствовал на собственной шкуре во время войны, когда, как ни парадоксально, ему подчинялись британские и канадские армии на европейском театре военных действий, но вне его власти были американские флот и авиация.

Дуайт принимал самое деятельное участие в подготовке закона о национальной безопасности, подписанного Трумэном 26 июля 1947 года. Согласно этому закону создавался совещательный орган при президенте — Совет национальной безопасности, ведавший вопросами не только обороны, но и внешней политики. Исключительно важным Эйзенхауэр считал (настаивал на этом и был удовлетворен, когда соответствующее положение было реализовано вопреки противостоянию некоторых высших чинов флота и авиации) создание единого Министерства обороны, осуществлявшего руководство сухопутными войсками, авиацией и флотом, а также отрядами специального назначения, корпусом морской пехоты и др.

Министерству обороны теперь подчинялся Объединенный комитет начальников штабов. Эйзенхауэр, который ранее был непосредственно подчинен президенту, теперь получил начальника в лице министра — им в сентябре 1947 года стал Джеймс Форрестол, перед этим руководивший Министерством военно-морского флота. С Форрестолом Эйзенхауэр поддерживал теплые личные отношения.

Немаловажно отметить, что Форрестол на посту министра обороны добивался создания военно-морских боевых групп, обязательно включавших мощные миноносцы. Однако инерция соперничества родов войск еще продолжалась, и авиационное командование добилось иного варианта — морские операции должны были поддерживаться авиацией наземного базирования. Возник конфликт Форрестола с собственными подчиненными из Министерства авиации, ставший причиной депрессии, в конце концов приведшей его к самоубийству в марте 1949 года.

Через год после смерти Форрестола его правота была подтверждена в ходе корейской войны, показавшей, какую значительную роль играют авианосцы в современной войне. В честь Форрестола был назван первый авианосец нового, мощного класса, приспособленный для размещения реактивных самолетов, спущенный на воду в декабре 1954 года.

В конфликте Форрестола с руководителями военной авиации Эйзенхауэр был целиком на стороне министра обороны, однако не мог ничего поделать, так как вся эта возня была вне пределов его компетенции.

Осенью 1947 года Эйзенхауэр начал готовиться к отставке, ибо согласно договоренности с Трумэном его пребывание на посту начальника штаба армии не должно было продолжаться более двух лет. Просить о продлении срока службы он не собирался: отношения с президентом были сухими, многие предложения Эйзенхауэра Белый дом игнорировал. Штабная работа тяготила, он не раз говорил о преимуществах спокойной жизни на лоне природы, тем более что материально он был достаточно обеспечен. Не публично, а в личном дневнике, иногда в переписке с близкими людьми Дуайт не раз высказывал недовольство этой работой. Она не была тяжелой ни в интеллектуальном, ни тем более в физическом смысле, но отличалась тем, чего больше всего не терпел Эйзенхауэр, — была нудной. Уже в декабре 1945 года, едва приступив к службе в новой должности, он записал: «Эта работа (начальник] ш[таба] — плохая как раз настолько, как я всегда считал»{448} В октябре 1946 года Дуайт сокрушался: «Моя жизнь наполнена длинным рядом личных, бюджетных и плановых проблем, и этот этап мне почти полностью надоел»{449}.