Искушение винодела - Элизабет Нокс

Открыв глаза, Зас увидел, как Селеста протягивает ему сложенный лист бумаги.

— Леон уже болтался в петле, когда я вошла к нему в комнату. Забрала только ту часть письма, которую сочла оскорбительной для себя. Мне было плевать, что бы там Собран ни высказал о моей неверности, — он сам изменял мне. Но я его простила. Леон Жодо был предателем иного рода — пытался обманывать самого себя. — Селеста оправила платье. Она говорила так, словно бы оправдывала себя. — Ему нравилось, когда его душили. — Схватив руками воздух, Селеста показала, как держала Леона за шею. — Алина Лизе овладела моим мужем — однажды околдовала его. Потом решила взяться за Леона, только, — голос Селесты преисполнился гордости, — не знала, как с ним управиться. Но даже после смерти Алины я овладела Леоном. Даже когда он признался, что ненавидит меня.

Глубоко вздохнув, Селеста посмотрела Засу прямо в глаза.

— Божий ангел, — произнесла она, — я не показала Собрану эту часть письма не потому, что боялась мужниного наказания или не хотела причинить мужу боль. Я только не желала, чтобы Собран делился этой болью с баронессой. — Селеста кивнула, будто ангел согласно ответил ей: «Понимаю». Слегка встряхнулась и, надув губы, округлила глаза, точно девчонка, говорящая всем: «А я ни в чем не виновата». — Теперь выполни просьбу моего мужа, сделай, что обещал, — напомнила женщина.

Ангел наклонился к Собрану проверить, дышит ли тот. Ощутил на щеке легкое дуновение воздуха и, накрыв ладонью одной руки рот друга, пальцами другой руки зажал ему нос.

Собран не очнулся, не сопротивлялся. Зас отпустил его через пару минут — на крыльях ноздрей остались белые следы от пальцев.

Селеста уперла руки в поясницу, прогнулась.

— Света хватит. Лучше бы ему лежать тут при свете — ему и тебе. А я вернусь в дом и посижу до пяти. Потом разбужу сыновей.

Мадам Жодо стала медленно спускаться с холма Передвигалась аккуратно, хотя трость ей не требовалась. Покинув пределы виноградника, Селеста зашла в дом. В окне загорелся слабенький свет, а Зас развернул и стал читать письмо:

…дыханием ее смерти. Господи, помоги.

Пять лет, что я жил под твоей крышей, у тебя под защитой, я предавал тебя. Случались дни, когда я, недостойный, — но кто из нас не ошибается? — умолял Селесту нарушить клятву супружеской верности. Сейчас не смею просить ее о том же, однако не могу не признать, что она знает меня так хорошо и так легкомысленна сама по себе, будто бы ты знаешь обо всем и все ей дозволяешь. Вот мой самый большой грех — хитрое, лицемерное самооправдание. Селеста не в своем уме, и меня стоит вдвойне винить за страдания, с которыми она борется так упорно.

Я думал забыть свою любовь к Селесте, когда Алина Лизе подросла. Но Селеста мне не позволила. Алину убили точно так же, как я убил тех двух несчастных девушек. И сейчас, будто сумасшедший, я воображаю, будто это мне — кара Господня. Селеста хотела утешить меня после смерти Алины, я же — противился, не хотел снова впадать с нею в грех. И тогда, в последнюю ночь, что мы провели вместе в алузской таверне, Селеста, разгневавшись на меня, сказала, будто это она убила Алину.

Я не могу жить, рассказав тебе это. Боль, которую Селеста мне доставляет, больше не радует. Твоя жена обо всем догадалась, потому как знала мое слабое место, но я не могу позволить ей управлять мною.

Прости, Собран.

Зас снял плафон с лампы и поднес к фитилю лист бумаги. Чернила вспыхнули зеленоватым огоньком, и Зас держал письмо в руках, пока последний кусочек его не поглотило пламя и на землю не посыпались черные хлопья. Ангел очистил пальцы от сажи, прежде чем пригладить седые волосы на голове друга.

Зас поднялся на ноги, развернулся лицом к дороге. Забрехали собаки, послышался свисток паровоза вдали.

1997

CHATEAU VULLY L’ANGE DU CRUJODEAU[68]

Стоит чудесный день, пик туристического сезона. Трое англичан, прибывших на машине, глазеют на группу туристов в тени у автобуса: толстые, загорелые, с бычьими шеями, они кое-что да слышали о винограднике, на который приехали посмотреть в ходе тура. Водитель разговаривает с гидом (работником шато); она сейчас поведет туристов на экскурсию, потом устроит дегустацию, а после все двинут дальше, в Алуз, где в ресторане «Латерон» смогут распить прихваченное из шато вино.

Один англичанин спрашивает, можно ли ему с друзьями присоединиться к новозеландцам.

— Конечно же, — отвечает гид, — почему нет?

Затем она делает жест рукой молодому человеку в солнцезащитных очках, облокотившемуся на дверцу пыльного «рено».

— Вы тоже идите сюда, — зовет гид.

Думает, это еще один турист, а потому не спешит переходить обратно на французский.

Гравий хрустит под ногами туристов, но когда они останавливаются, то слышно, как жужжат пчелы среди лаванды и цветущего тимьяна. За воротами начинаются ряды виноградников, пологие холмы, лежащие по обеим сторонам шато, как сложенные крылья. Одним словом — порядок.

Гид рассказывает о филлоксере, поразившей виноградники Европы между 1863-м и 1890-м. В 1870-м местной лозе привили американскую, и только Кло-Жодо, лежащий в трех милях к югу от шато Вюйи, единственный сохранил изначальную чистоту.

Гид проводит туристов в прохладную бродильню, где показывает дубовые прессы и медный бродильный чан. Один из туристов, привыкший к технике из нержавеющей стали у себя на винодельне в Хоукс-Бэй, примечает безобразную высохшую массу — раздавленные ягоды на краю одного чана, принявшие форму осиного улья.

— А с каких это пор производство вина было стерильным? — отвечает гид, легкая как оса. — Помните, виноград давили голыми ногами?

Гиду не нравится юноша в темных очках — даже в помещении их не снял. Пялится на потолок прямо над чаном, будто какой-нибудь санинспектор. Американец — как пить дать.

Я смотрю на высокий потолок, панели которого образуют пол другой комнаты — с низким потолком. Осматриваюсь. В Центре Помпиду есть работа Алигьеро Боэтти[69], которая называется просто «Все»: мозаика невероятной сложности, изображающая животных и предметы разных культур множества цветов. Граница одной формы встречается с границей другой; в них безошибочно угадываются фонари, гитары, дорожные огни, олень, поезда, ласточки, молоты — все. В этой картинке-загадке мир словно порезан на кусочки и заново собран, ничто не стоит рядом с себе подобным, соседние вещи — разные, и ни одна не повреждена.

Мы проходим в погреб через новую дверь — увеличенную дыру, через которую (объясняет гид) в период войны в подвал проникали и прятались там летчики армии союзников. Нас ведут мимо ряда бочек, в которых созревают лучшие вина шато Вюйи. Гид рассказывает, что бочки не новые — Вюйи не производит вина, перенасыщенные дубильными веществами. Некоторые емкости обновили в 1970-м, прежними остались только «ангелы».