Пророчество любви - Саманта Джеймс

Алана проснулась лишь вечером. Последние лучи заходящего солнца проникали в комнату. Детский плач доносился из угла. Алана повернулась к колыбели. Женевьева была уже рядом с малышом. Она вынула ребенка из колыбели и перепеленала его. Алана наблюдала, боязливо пересчитывая пальчики сына. Плач стих, но когда Женевьева снова взяла его на руки, он заплакал вновь.

— Где наша мама? — посмеивалась Женевьева, поднося мальчика к постели. — А вот, мама, и наш молодой лорд! — она положила сверток возле Аланы. — Ягнятки мои, оба вы получили, что хотели!

Впервые держа на руках своего сына, Алана расцвела в лучезарной улыбке. С помощью Женевьевы она спустила рубашку и обнажила грудь. Ребенок крепко захватил сосок — с такой силой, что глаза у матери округлились от удивления. Она улыбнулась и, кончиком пальца проведя по красиво изогнутым бровям, прижалась губами к темному пушку на головке. Невыразимая радость переполнила ей сердце.

Ее сын был урожденным лордом. Она не смогла бы вынести, если б этому невинному ребенку пришлось столкнуться с такими же трудностями и страданиями, которые выпали на долю ей. Когда-нибудь он займет место своего отца, став таким же высоким и сильным, как Меррик. И норманны, и саксы будут почитать и уважать его.

Звук низкого мужского голоса прервал ее размышления. Муж! Она смотрела на него смущенно и радостно. Меррик не остановился у порога, он сразу подошел к кровати. Алана вспыхнула. Грудь была обнажена. Она не ожидала, что появится Меррик. Только сейчас Алана заметила, что Женевьева скромно удалилась, оставив новорожденного и родителей наедине.

Алана была поражена переменой, произошедшей с Мерриком. Он уже не был хладнокровным, безжалостным воином, некогда пленившим ее в лесу. В глазах у него светилась нежность, смягчавшая черты лица и заставлявшая сильнее биться сердце его жены.

Устремив взгляд на ее губы, он прошептал:

— Хочу поблагодарить тебя за сына, саксонка.

Большие глаза Аланы испытующе смотрели на него.

— Малыш… тебе нравится? — еле прошептала она.

В глазах Меррика мелькнуло какое-то особенное выражение, от которого душа Аланы зашлась от восторга. Его рука скользнула по густой массе — золотистых волос. Он нагнулся, их губы встретились в проникновенном поцелуе. В крови разгорался огонь. Свободной рукой Алана уцепилась за рубаху Меррика. Их сердца бились, как одно сердце.

От негодующего крика оба вздрогнули и… рассмеялись, обнаружив, что их сын выпустил то, к чему так жадно приникал. Алана смущалась взгляда Меррика, но не хотела, чтобы он уходил. Она переложила малыша к другой груди, как учила ее Женевьева. Ребенок жадно принялся сосать.

Сосредоточив все внимание на сыне, Алана погладила нежную щечку.

— Обри предсказал, что у нас будет сын, — прошептала она.

Алана скорее почувствовала, чем увидела удивление на лице Меррика.

— Ты не рассказывала мне, что Обри, как и ты…

— Нет-нет! Он никогда и не был таким, как я, — быстро ответила она, — но, умирая, говорил так уверенно, что я не могла не поверить в предсказание. И он не ошибся.

— Да не ошибся, — с улыбкой повторил Меррик. — А теперь, милая, давай-ка выберем имя для этого малыша, — он встретился с ней глазами. — Я подумал… может быть… Джеффри?

Алана так нежно ему улыбнулась, что у Меррика захватило дыхание.

— Пусть будет Джеффри.

Но, к сожалению, вскоре безмятежное настроение пропало. Только что получивший имя Джеффри заснул у ее груди. Меррик взял ребенка и осторожно переложил в колыбель. Вернувшись к Алане, он нахмурился, заметив, как затуманился ее взор.

— Что такое, милая? Тебе нехорошо?

— Нет, со мной все в порядке, — ответила она сдавленным голосом, — но я не могу думать… об ужасной смерти отца Эдгара. Меррик, я должна знать… как он умер?

Муж крепко сжал ей руки. Казалось, отвечать он не хотел, но все же ответил;

— Его убили ударом кинжала в сердце. Алана опустила взгляд на свою хрупкую руку, доверчиво лежавшую в руке Меррика. Смутная боль бередила душу. Теперь она была хозяйкой Бринвальда, но оставалась… ведьмой.

— Как люди могут думать, что я сделала такое? Ни разу в жизни я никого не обидела! Ни разу!

Она дрожала, прижавшись к мужу. Меррик произнес:

— Алана, тебе нельзя волноваться! Она уперлась лбом в его плечо.

— Боюсь, изменить ничего нельзя, Меррик. Мне… мне страшно! Зачем кто-то умерщвляет животных? И убил священника…

Могучие руки крепко обняли саксонку.

— Я не допущу, чтобы что-либо плохое случилось с тобой или Джеффри, — поклялся он.

Меррик держал ее в своих объятиях, пока она не успокоилась и не заснула.

Но на душе у него было так же неспокойно, как и у Аланы. Он подумал об изувеченных ягнятах, которых находили на полях и пастбищах. Какой злодей вытворял эту мерзость? Чья рука совершала столь отвратительные деяния?

Озноб пробежал по его спине. На самом деле, мрачно размышлял Меррик, вопрос не столько в том, зачем…

… как — кто?

Глава 22

Пока крестьяне убирали с полей выращенный летом урожай, Алана открывала для себя радости материнства. Рождение ребенка было чудом, и с того момента, как она взяла на руки своего сына, неведомый раньше трепет волновал душу. Она не жаловалась, что ребенок слишком часто просыпается для кормления: ничего лучшего, чем укачивать малыша, наблюдая, как он сосет молоко, прижав свой крохотный кулачок к груди, Алана не могла себе и представить.

Тянулась череда дней. Уже минул месяц после рождения Джеффри. Алана обретала былую стройность. Ребенок рос и креп, его щеки и животик становились округлыми.

Меррик по-прежнему гордился сыном. В глубине души Аланы таилось опасение, что муж не будет проявлять к сыну большого интереса, но часто именно Меррик приносил Джеффри ночью в их постель, когда малыш плакал, а потом относил обратно в колыбель. Ком у Аланы подкатывал к горлу при виде силы, проявляющей мягкость, — руки Меррика казались очень большими, а Джеффри — очень маленьким.

Женевьева стала заботливой теткой. Она обожала малыша не меньше родителей. Стоило Джеффри испустить малейший крик, как почти сразу же кто-нибудь из троих подхватывал его на руки.

Однако Алана не могла не заметить напряжения, воцарившегося в замке. Меррик усилил охрану, но все люди в Бринвальде провожали ее враждебными взглядами, впрочем, как и друг друга. Убийца отца Эдгара так и не был найден, это по-прежнему оставалось тайной — для всех, только не для убийцы!

Пелена тревоги и неопределенности нависала над Бринвальдом — грозная тень страха перед будущим.

Скоро и погода стала мрачной, промозглой, ветреной. Море бушевало, набрасываясь на скалистые берега. Темные тучи неслись по небу, обрушивая на землю шквалы дождя.