Великий Ленин. «Вечно живой» - Владимир Поцелуев

…Выход только в общественной обработке земли…

Этого сознания у вас не было, но жизнь сама приводит вас к этому убеждению. Коммуны, артельная обработка, товарищества крестьян – вот где спасение от невыгод мелкого хозяйства, вот в чем средство поднятия и улучшения хозяйства, экономии сил и борьбы с кулачеством, тунеядством и эксплуатацией»[426].

Так масштабно мечтал вождь, а на деле каждый жил своим умом. И как только его интересы задевала Советская власть, которой все больше и больше нужен был хлеб, который она забирала бесплатно, крестьяне ей все больше и больше противились. «…Коммунары бегут из коммун, желая избавиться от всяких невзгод», – заявлял председатель Губсоюза Владимирской губернии. «…Крестьяне предпочитают иметь собственное, хотя бы и маленькое и несовершенное хозяйство», – говорил представитель Тверской губернии в декабре 1919 г. на первом Всероссийском съезде земледельческих коммун и сельскохозяйственных артелей[427].

К тому же Ленин прекрасно знал мнение видных специалистов сельского хозяйства П.Я. Гурова, теоретиков-аграрников А.Н. Чаянова, В.П. Кондратьева и др. ведущих работников Наркомата земледелия, в отчете которого за пять лет (1917–1922 гг.) «битвы за хлеб – битвы за социализм» был сделан недвусмысленный вывод: «Надеяться перестроить организацию путем укрепления совхозов и сельскохозяйственных коллективов – значит идти по утопическому пути»[428].

Положением ВЦИК от 14 февраля 1919 г. «О социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию» узаконено, что «в чьем бы пользовании она (земля. – В.П.) ни состояла», отныне вся земля считалась «единым государственным фондом». Тем самым декрет о земле был фактически отменен. Положение признавало все виды единоличного землепользования «переходящими и отживающими»[429].

Итак, гражданская война в России шла не только на фронтах вооруженного противоборства, но и внутри страны с основной массой народа, который, точно скот, гнал в коммунистическое стойло под строгий надзор бездарных партийных «пастухов» всезнающий вождь. По данным Наркомзема, число коллективных хозяйств составляло[430]:

И несмотря на то, что в 1920 г. в артелях состояла почти половина всех крестьянских хозяйств, большинство из них влачило жалкое существование. Окончательным актом, закрепляющим государственную зависимость крестьян, стал декрет восьмого Всероссийского съезда Советов (декабрь 1920 г.) «О мерах укрепления и развития крестьянского хозяйства», который предписывал крестьянину-единоличнику, что его труд является «государственной повинностью», а сеять он обязан по Госплану, что вело к явно несчастным последствиям. Трагическим итогом стал голод 1921 г., при котором ярые безбожники объявили очередную грабительскую кампанию по изъятию церковных ценностей, якобы для передачи их в помощь голодающим.

В августе патриарх Тихон основал Всероссийский церковный комитет помощи голодающим и обратился с воззванием «К народам мира и православному человечеству», в котором просил о помощи стране, «кормившей многих и ныне умирающей с голоду». В феврале 1922 г. в церковно-приходские общины и Советы поступило патриаршее разрешение жертвовать на нужды драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления. Однако Всероссийский церковный комитет был закрыт именем Советской власти, собранные им средства реквизированы.

2 января 1922 г. был принят декрет ВЦИК об изъятии музейного имущества. 26 февраля в дополнение к нему было опубликовано постановление о необходимости немедленно изъять «из церковных имуществ, переданных в пользование группам верующих всех религий по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие которых не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать их в органы НКФина со специальным назначением в фонд ЦК ПОМГОЛ»[431].

13 марта Политбюро постановило допустить «советскую часть» духовенства в органы Помгола в связи с изъятием ценностей из церквей[432]. Свое предложение Троцкий мотивировал так: «Вся стратегия наша в данный период должна быть рассчитана на раскол среди духовенства на конкретном вопросе: изъятие ценностей церквей. Так как вопрос острый и раскол на этой почве должен и может принять очень острый характер в той части духовенства, которая выскажется за изъятие и поможет изъятию, и уже возврата назад к клике патриарха Тихона не будет… Посему полагаю, что блок с этой частью попов можно временно довести до введения их в Помгол, тем более что нужно устранить какие бы то ни было подозрения и сомнения насчет того, что будто изъятые из церквей ценности расходуются не на нужды голодающих»[433].

О жесточайшем терроре и ограблении, организованном руководителями октябрьского 1917 г. переворота против духовенства и Русской Православной Церкви, повествует документ, написанный собственноручно большевистским вождем 19 марта 1922 г. по поводу происшествия в Шуе.

«Товарищу Молотову для членов Политбюро

Строго секретно

Просьба ни в коем случае копий не снимать,

а каждому члену Политбюро

(тов. Калинину тоже) делать свои

пометки на самом документе.

Ленин.

…Так как я сомневаюсь, чтобы мне удалось лично присутствовать на заседании Политбюро 20 марта, то поэтому изложу свои соображения письменно.

Происшествие в Шуе должно быть поставлено в связь с тем сообщением, которое недавно РОСТА переслало в газеты для печати, а именно сообщение о подготовляющемся черносотенцами в Питере сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей. Если сопоставить с этим фактом то, что сообщают газеты об отношении духовенства к декрету об изъятии церковных ценностей, а затем то, что нам известно о нелегальном воззвании Патриарха Тихона, то станет совершенно ясно, что черносотенное духовенство во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент…

Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99 из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.