Век тревожности. Страхи, надежды, неврозы и поиски душевного покоя - Скотт Стоссел

«Фрейдисты ставили во главу угла "инсайт". Якобы, если удастся проникнуть в свой невроз, его можно будет обуздать. Как бы не так!»

Сейчас основные методы доктора Л. кому-то покажутся передовыми и высокотехнологичными, а кому-то, наоборот, эзотерическими и нелепыми: например, десенсибилизация и переработка движениями глаз; системная семейная терапия субличностей, основанная на работах психиатра Ричарда Шварца (пациента обучают брать под контроль «самости» многочисленные части своей личности и налаживать отношения с ранимым внутренним ребенком. Мне в последние визиты к доктору Л. тоже приходилось скакать со стула на стул по всему кабинету, высказываясь от лица разных «ипостасей» и «я» и обращаясь к своему внутреннему ребенку.)

«Прежде мы рассматривали аффективные и личностные расстройства как единое целое, – продолжал доктор Л. – Теперь же мы понимаем, что личность делится на части, у каждой из которых собственный набор представлений и ценностей». Ключ к лечению, говорит он, в том, чтобы помочь пациенту постичь множественные аспекты своей личности и взять под контроль те, которые несут в себе психотравму или страхи.

«Теперь мы гораздо больше знаем о нейромеханике тревожности. Иногда необходимо прибегать к медикаментам. Однако новая, передовая психиатрия тоже воздействует на химию мозга ничуть не хуже лекарств».

– Моя нейромеханика – это приговор? – спросил я. – Двадцать пять лет я ходил к вам, потом обращался к другим врачам, перепробовал уйму разных методов лечения. И вот середина жизни позади, а мои хронические, зачастую парализующие, страхи по-прежнему со мной.

– Нет, не приговор, – ответил доктор Л. – Мы уже достаточно знаем о нейропластичности, чтобы понимать: нейронные сети постоянно растут. И заложенную программу всегда можно изменить.

Даже если полностью побороть тревожность не удастся, я вижу теперь, что в ней может быть своя польза.

История знает немало примеров сочетания тревожности с творческим гением. Литературный дар Эмили Дикинсон, в частности, был неразрывно связан с ее страхами. (Она совсем не выходила из дома, а после 40 – даже за порог собственной комнаты.) Писательский талант Франца Кафки существовал рука об руку с невротической тонкостью душевной организации, как, разумеется, и у Вуди Аллена. Гарвардский психолог Джером Каган утверждает, что Томаса Элиота сделала великим поэтом именно тревожность и высокочувствительная физиология. Элиот был, как отмечает Каган, «робким, осторожным, ранимым ребенком», но благодаря поддержке родных, хорошему образованию и «необыкновенной чуткости к слову» Элиоту удалось «направить свой темперамент в нужное русло» и стать выдающимся поэтом{380}.

Пожалуй, самым знаменитым из сумевших переплавить невротическую чувствительность в искусство был Марсель Пруст. Отец Марселя Адриан был врачом, специализировавшимся на нервных болезнях, и автором книги «Гигиена больного неврастенией». Ознакомившись с работой отца и трудами многих других ведущих специалистов по нервным расстройствам того времени, Пруст активно использовал почерпнутое оттуда в своих произведениях. Его тексты, как выразился один критик, «пропитаны лексикой нервных расстройств»{381}. Персонажи «В поисках утраченного времени» либо высказывают, либо воплощают (вслед за Аристотелем, упомянувшим об этом первым) идею, что искусство расцветает на почве нервных терзаний. У Пруста обостренное художественное чутье было непосредственно связано с нервной организацией. Высокое искусство требует высокой чувствительности[208].

Высокая чувствительность способна иногда порождать и высокую науку. По оценкам психолога из Калифорнийского университета в Дэвисе Дина Симонтона, который несколько десятилетий посвятил изучению психологии гениев, тревожность или депрессия (или то и другое сразу) имелась у трети выдающихся ученых{382}. Симонтон предполагает, что когнитивные или нейробиологические механизмы, вызывающие у некоторых предрасположенность к развитию тревожных расстройств, способны также усиливать творческое мышление, ведущее к концептуальным прорывам в науке. О том, что сэр Исаак Ньютон изобрел исчисление, стало известно лишь 10 лет спустя, поскольку ученый, измученный страхами и депрессией, никому о своем изобретении не сообщил. (И несколько лет не покидал дома из-за агорафобии.) Дарвин, возможно, так и не закончил бы работу над теорией эволюции, если бы тревожность не вынуждала его десятилетиями просиживать в четырех стенах. Научный путь Зигмунда Фрейда чуть не прервался в самом начале из-за невыносимых страхов и сомнений в себе, однако, сумев преодолеть их, он стал культовой фигурой и крупнейшим авторитетом для нескольких поколений психотерапевтов. Впоследствии, когда Фрейд уже был корифеем и научной величиной, он и его последователи пытались высечь в граните для потомков образ непоколебимо уверенного в себе мудреца. Однако из писем его молодости{383} образ складывается несколько другой[209].

Нет, тревожность сама по себе не сделает вас нобелевским лауреатом, поэтом или ученым. Но если обуздать свой тревожный темперамент, он может помочь вам в работе. Джером Каган, более 60 лет изучавший обладателей тревожного темперамента, считает, что тревожные сотрудники – ценные кадры. В качестве референтов он сам стал со временем нанимать исключительно обладателей высокочувствительных типов темперамента. «Они обязательны, они не делают ошибок, аккуратно собирают данные», – сообщал он в интервью The New York Times{384}. Они «добросовестны и почти маниакально дотошны». Пока их не захлестнет шквал тревожного расстройства, «беспокоящиеся, как правило, самые ответственные работники и самые заботливые друзья», – пишет Times. Наблюдения Кагана подтверждает и другое исследование. В 2012 г. психиатры из Медицинского центра Рочестерского университета обнаружили, что ответственно относящимся к работе невротикам свойственна повышенная вдумчивость, целеустремленность и организованность, а также умение планировать; как правило, это эффективные, «высокофункциональные» сотрудники, к тому же больше других заботящиеся о здоровье{385}. («Они склонны взвешивать последствия своих поступков, – говорит Николас Туриано, руководитель исследования. – Их уровень невротичности, помноженный на ответственность и обязательность, вряд ли даст им ввязаться в авантюру».) Опубликованное в 2013 г. в Academy of Management Journal исследование показало, что вклад невротиков в групповых проектах превышает ожидания менеджеров (тогда как вклад экстравертов оказывается ниже ожидаемого), причем по прошествии времени вклад невротиков оказывается еще ценнее{386}. Руководитель исследования Коринн Бендерски, адъюнкт-профессор Школы управления Андерсона при Калифорнийском университете, говорит, что, набирай она команду на групповой проект, «сейчас пригласила бы туда больше невротиков и меньше экстравертов, чем подсказывала интуиция»{387}. В 2005 г. ученые Университета Уэльса выпустили статью «Может ли невротик выйти победителем?», в которой утверждалось, что отличающиеся повышенной тревожностью финансовые менеджеры, как правило, управляют финансами лучше и эффективнее всех – если, конечно, к тревожности прилагается высокий IQ{388}. Сочетание ума и склонности к беспокойству, подытоживают ученые, дает наилучшие результаты[210].

К сожалению, при сочетании беспокойства с низким IQ прямая зависимость между тревожностью и результатами работы пропадает. Однако есть данные, что чрезмерное беспокойство само по себе коррелирует с высоким IQ. Доктор В. говорит, что страдающие тревожным расстройством – самые умные из его пациентов. (Особенно в этом плане отличаются, как показывает его опыт, тревожные юристы, поскольку умеют просчитывать не только хитросплетения юридических последствий, но и наихудшие исходы для себя лично.) Достоверность анекдотических рассказов доктора В. подтверждают последние научные данные. Ряд исследований показал, что зависимость действительно почти прямая: чем выше IQ, тем больше склонность к беспокойству; чем ниже IQ, тем склонность ниже. Согласно исследованию, опубликованному в 2012 г. в сборнике «Передовые рубежи эволюционной нейробиологии» (Frontiers in Evolutionary Neuroscience), высокие показатели IQ соотносятся с высоким уровнем беспокойства у обладателей диагноза «генерализованное тревожное расстройство»{389}. (Тревожные люди очень изобретательно просчитывают наихудшие сценарии событий.) Руководитель этого исследования Джереми Коплан считает тревожность адаптивным эволюционным механизмом, поскольку «непредвиденная опасность может возникнуть в любой момент». И если такая опасность возникнет, у тревожного человека в силу большей к ней готовности повышаются шансы уцелеть. Есть люди настолько недалекие, говорит Коплан, что «не способны заметить опасность, даже когда она уже рядом», более того, «если такой человек занимает руководящую должность, окружающие, глядя на него, тоже будут думать, что все в порядке». Профессор психиатрии Бруклинского медицинского центра Государственного университета Нью-Йорка Джереми Коплан склонен считать тревожность ценным качеством для политического деятеля, тогда как нехватка тревожности может сослужить плохую службу. (Некоторые обозреватели, опираясь на результаты подобных исследований, в первую очередь винят в экономическом кризисе 2008 г. политиков и финансистов, проявивших либо недалекость, либо нехватку тревожности, либо и то и другое.)