Не жизнь, а роман! - Юлия Викторовна Меллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Люблю тебя больше жизни, но хочу отстоять свою душу. Благослови меня в этот поход.
Она смотрела на него, думая, сколько же боли им обоим приносит их любовь к друг другу. Трудная, резкая, с обидами и непониманием, сильная и какая-то отчаянная. Они вместе счастливы — и одновременно разбиты своим счастьем. Катя боится быть счастливой без своих детей, а Берт, глубоковерующий человек, которому изо дня в день тычут, что за своё счастье он заплатит вечной душой.
— Благословляю.
Несколько дней Катерина не обращала внимания на мужа, но он ластился к ней, каясь за свои думы и отъезд. Она понимала, что его призвали, но не желала понимать его собственных размышлений и мотивов. Раз за разом пыталась объяснить себе, что жизнь Бертрана поменялась слишком резко и он, настроенный на то, что его ничего хорошего не ждёт, не смог позволить себе наслаждаться женой, сыном, богатством… Он ведь от своей жизни не ждал многого, а получил. Его душа мечется, не зная, к чему стремиться, что беречь, что осуждать.
От его порывистой любви достаётся и ей, и Леону. Пожалуй, что по сыну отцова любовь ударяет больше. Бертран боится, что его наследника ранят в схватке и требует от него быть лучшим, а потом словно бы спохватывается и заставляет парня доказывать, что он способен грамотно вести дела.
Во многом благодаря Катерине и Люси в Европе нет более образованного человека, чем Леон, а с недавних пор обе они взялись за юную Софи, что поселилась у них. Девочке исполнилось тринадцать, и они намерены воспитать и сберечь её для их воспитанника.
В день отъезда отец Жюль превратил напутственное благословение в гневную тираду против её величества Алиеноры. Он так возмущался, так старался быть услышанным в самой столице, что Кате казалось: его слюни долетают до неё и весь платок обрызган ими. Ему не давало покоя, что священное дело, поход во славу Господа королева превращает в фарс одним своим присутствием.
— Благословите, отец, — раздражённо прервал его Бертран, и священник с оскорблённым видом заткнулся, являя вынужденное смирение.
Единственное за что его можно было уважать, что он старался вдолбить воинам, чтобы они берегли людей, по землям которых пойдут.
Алиенора Аквитанская. Саркофаг. Картина более позднего времени. И актриса играющая роль Алиеноры в возрасте "Лев зимой"
Однако это напутствие было как насмешка и заставляло лишь скрежетать зубами, хотя отец Жюль не был ни в чём виноват.
Все ожидали, что армия пойдёт коротким путём через Италию, а далее кораблями, но в последний год церковь активизировалась, провела мощную рекламную компанию и германцы изъявили желание присоединиться к французскому походу. Все надеялись поживиться, но все прикрывались святыми идеями, и Людовик не смог отказать собрату королю Конраду в деле во имя Христа, а может, побоялся.
Бертран говорил, что Людовик собрал приличную армию, с которой вполне успешно можно было бы воевать, а ещё к ним по пути наверняка присоединился бы сицилийский король и торговый флот, да и норманнские корабли, точно не отказались бы от поживы, а это немалая сила, но союз с германцами всё поменял.
Кате политика была без разницы. Возможно, Берту, как жителю юга, роднее и понятнее итальянские города, а Париж ближе к германцам, и кто знает, что они там думают, какие государственные интересы соблюдают. Решили идти длинным путём по суше, повторяя маршрут первого удачного крестового похода — пусть идут. Венгрии, Болгарии, Сербии и другим странам на пути армии крестоносцев можно только посочувствовать.
Бертран с воинами уходил летом, разрывая свои договоры с соседями по охране их земель. Торговлю останавливать было нельзя, а воинов теперь хватало только для охраны собственного замка. Положение получалось тяжёлое, но была надежда, что все соседи одинаково обескровлены в плане военной силы и нападать на замки некому.
— Дурацкий поход, — глотая слёзы, бросила Катя, ёжась от давящей тишины.
— Все считают, что он будет успешен, — вздохнул Леон.
Ему хотелось уйти с отцом, посмотреть на другие земли, вдохнуть воздуха святой земли.
Софи с любопытством стреляла глазками в его сторону, надеясь на неожиданное внимание. Она уже несколько месяцев проживала в замке и всего лишь пару раз общалась с женихом. Он всё время занят, а когда дома, то занята она.
Леон, заметив ищущий взгляд Софи, задорно подмигнул ей.
— Мои дорогие дамы, а не сыграть ли нам в шахматы?
— У меня голова не варит, — отказалась Катерина.
— Ты мне проиграешь, — буркнула Люси.
— Я бы с удовольствием, — робко обозначила свой интерес Софи.
Весь остаток дня Леон посвятил женщинам. Ему тоже необходима была поддержка, ощущение дома и любви. Отец не давал ему покоя, гоняя целыми днями. Катрин действовала более деликатно, но тоже находила пасынку занятия, лишь бы он не пересекался с её воспитанницами, среди которых была теперь Софи. Он обижался, открыто говорил, что не обесчестит никого из девушек, на что мачеха только хмыкала и просила его посмотреться в отражение.
Перед Леоном сложно было устоять девичьим душам. Он окреп, возмужал, черты лица потеряли нежность, но обрели отцово обаяние и, хотя юноша не догнал отца в росте, он всё же был высоким в сравнении с другими. Ему уже исполнилось девятнадцать, но выглядел он постарше, впрочем, как и все, кроме Катерины. Она по-прежнему ничего общего не имела с юностью, но её возраст словно бы застыл в понятии «молодая дама» и, ухаживая за собою, она собиралась оставаться в этом статусе ещё как минимум лет десять.
Из-за того, что многие мужчины покинули пределы Франции, жизнь не остановилась, и летняя пора диктовала свои условия.
Из-за разорванных договоров по охране соседей у Леона появилось свободное время, и неожиданно для всех он увлёкся живописью. Люси учила его подготавливать основу для рисования, разводить краски, давала первые уроки, но, видно, не зря он потянулся к этому искусству: у парня оказался врождённый талант. Тогда к занятиям подключилась Катерина. Не то чтобы она умела рисовать, но она видела немало картин и её подсказки очень помогали создавать Леону необычайно интересные работы.
Все видели, что помимо оружия, коней, соколов, ему хотелось нарисовать Софи, которая расцветала на глазах у всех, но приличия не позволяли ему уделять ей всё своё внимание, тогда он рисовал Люси, Катрин, даже Анэт, и лишь тайком его папка с рисунками заполнялась набросками Софи.
Одну из его наиболее удачных миниатюр со своим портретом Катерина заказала оформить
