Пассионарная Россия - Георгий Миронов

Тем не менее в последующие годы неоднократно предпринимались попытки и доказать, и опровергнуть данную версию.

А. Ф. Смирнов считал, что ему известна «Разгадка смерти императора». Им проанализировано множество в основном уже ранее опубликованных в России и за рубежом свидетельств современников, предложена своя логическая схема и новая система аргументов.

Историк начинает свое повествование с 18 февраля 1855 г., с родившейся в тот же день легенды: Николай не мог пережить неудачи Крымской кампании и покончил с собой; с распространившегося тогда же слуха: лейб-медик Мандт, иностранец, отравил государя…

Итак, перенесемся в год 1855. Сырая, промозглая петербургская зима. Государь уже несколько дней недомогал, но преодолевал простудную или, как предполагали некоторые медики, инфекционную лихорадку. По воспоминаниям современников, на уговоры врачей «поберечься» отвечал однозначно: «вы выполняете свои обязанности, позвольте же и мне исполнить ту, которая лежит на мне…»

Не желая отказать графу Клейнмихелю в просьбе быть посаженным отцом у его дочери, Николай I, одетый в легкий парадный конногвардейский мундир с лосиновыми панталонами, простудой усугубил свое недомогание. Если суммировать все описания болезни, разбросанные по историческим сочинениям, воспоминаниям современников и романам, то современный участковый терапевт уверенно поставил бы диагноз – воспаление легких.

Что же делает государь в столь болезненном состоянии? Прежде всего спешит принять меры, чтобы не потревожить известием о своей болезни подданных, запретив печатание бюллетеней о болезни.

Далее. Лишь два дня (5 и 6 февраля) царь позволил себе «не работать». Уже с 7 февраля он вновь принимает с докладами, осматривает и назначает в полки рекрутов, выезжает в Михайловский манеж осматривать войско и т. д.

Казалось бы, камер-фуръерский журнал (в нем записывались все события, связанные с деятельностью царя), фиксирующий выезды государя, воспоминания современников, – свидетельствует: именно болезнь свела в могилу Николая I.

Однако перечитаем еще раз страницы книги «Последние часы жизни Императора Николая Первого» (без указания автора и издателя, с пометою типографии II Отделения Собственной Его Имп. Вел. канцелярии), как выяснилось позднее, принадлежавшей перу главноуправляющего II отделения графа Д. Н. Блудова. Перелистаем книгу Маркова «Европа и Россия в предсмертные минуты жизни Императора Николая I» (М, 1856), а также воспоминания современников.

Упоминаются: кашель, одышка, бессонница, ревматические боли. Явная тенденция в описаниях болезни: с 10 по 15 февраля она идет на убыль.

Это – физическая болезнь. Иное дело – душевное состояние Николая I, – гнетущее впечатление произвела на него телеграмма о поражении русских войск под Евпаторией, полученная им 12 февраля.

Почти оправившийся от болезни, Николай, физически здоровый, переживает духовный нравственный кризис, физическое недомогание сменяется душевными терзаниями, – для Николая, гордившегося своей невозмутимостью, состояние необычное.

«Сколько жизней пожертвовано даром…», «Бедные мои солдаты…», – эти реплики царя воспроизводят многие мемуаристы. Лихорадку сменяет глубокая депрессия.

Собственно лихорадка прошла, судя по источникам, уже к 12 февраля. Оставалась лишь бессонница, которая была скорее следствием морального беспокойства, а не физического недуга.

Для беспокойства были все основания. Императору стало ясно, что неприятель теперь прочно закрепился в Крыму, война по существу проиграна, а вместе с ней рушилась вся внешняя и внутренняя политика, основы его миропонимания.

Современники рисуют мрачную картину его отчаяния в связи печальным исходом войны. Однако, судя по камер-фуръерским журналам, физически он уже здоров. Однако депрессия для императора позорнее лихорадки. И во дворце поддерживаются разговоры об инфекции, простуде.

Исследователь эпохи А. Ф. Смирнов предлагает гипотезу: в состоянии депрессии государь (православная религия считает большим грехом самоубийство, царь был глубоковерующий человек, но страх перед катастрофой своей политики в какой-то момент оказался сильнее страха перед грехом) принял в ночь с 17 на 18 яд… Экспертные анализы записей в камер-фуръерском журнале наводят историка на мысль о сознательной, более поздней фальсификации этих записей.

Косвенно подтверждает эту версию (как ни странно, задача-то была ведь обратная) и брошюра, выпущенная за рубежом и отражающая официальную версию. В ней предпринята попытка анализа внутреннего состояния Николая I во время Крымской войны. Многие положения этой брошюры были затем повторены в книге Маркова «Европа и Россия в предсмертные минуты жизни Императора Николая I». Вывод авторов однозначен: Николай умер вследствие развившейся простуды. Однако ж все предшествующие рассуждения ведут читателя к обратному заключению: огорченная душа Николая не вынесла унижения России.

Вот лишь несколько строк из брошюры: «… проведя всю жизнь свою в том, чтобы силою труда и долготерпения воздвигнуть на зыблющейся почве Европы здание чести, справедливости и мира; видеть, что здание это разрушается в своих основаниях и, разрушаясь, оскорбляет седины его злословием, подозрением и неблагодарностью, – вот что уязвляет кровавыми ранами благородное и чувствительное сердце».

И далее: «При жизни он был бы мертв, по кончине он пережил себя…» Версия об отравлении Николая предлагалась и ранее. Особенно в мемуарах современников. Разумеется, речь шла не о преступлении лейб-медика Мандта, а о его проступке; дал яд императору по его приказу.

Допустимо ли психологически самоубийство Николая I?

«И когда мы задумываемся над биографией и всей историей царствования этого глубоко самолюбивого человека и яркого самодержца с присущей ему своеобразной идеологией, сначала полного самоуверенности…, а затем униженного, сознающего, что «все царствование его было ошибкой», сломанного, опечаленного и действительно переживающего трагедию, то надобно сказать – да, допустимо».

Какова же аргументация сторонников этой более чем вероятной гипотезы? Рассмотрим основные подтверждения версии.

1. Прежде всего, это сведения об участии профессора Грубера в бальзамировании тела и о прямом давлении на медика с целью сокрытия следов отравления.

2. Это утверждения о самоубийстве императора, разбросанные в документах, дневниках, письмах, воспоминаниях современников (А. О. Смирнова-Россет, фрейлина А. Тютчева, князь В. А. Черкасский и др.).

3. Это факт захоронения государя в закрытом гробу.

4. Это публикация герценовского «Колокола» в 1859 г.

5. Это наконец воспоминания «главного свидетеля» – полковника Генерального штаба, адъютанта цесаревича Александра Николаевича Ивана Федоровича Савицкого. После участия в польском восстании 1863 г., в эмиграции, он опубликовал мемуары, свободные от ограничений цензуры. В этих воспоминаниях он широко ссылается на информацию гомеопата Мандта, признавшегося ему позднее, что он был вынужден дать Николаю яд – это был и приказ, и просьба императора, угрожавшего достать яд помимо врача.

6. Савицкий ссылается и на впечатления Александра Николаевича, которыми с ним тогда же поделился цесаревич: государь умирал в страшных муках, лицо было покрыто желтыми, синими, фиолетовыми пятнами. Последней его волей был запрет на бальзамирование его тела: свою тайну он хотел унести в могилу.

Возможно, в воспоминаниях бывшего полковника сквозит субъективизм, его оценка Николая I чрезмерна жестка, но ей не откажешь в образности и том колорите, которым обладают высказывания, свободные даже от внутренней цензуры: «Тридцать лет это страшилище в огромных ботфортах, с оловянными пулями вместо глаз безумствовало на троне, сдерживая рвущуюся из-под кандалов жизнь, тормозя всякое движение, безжалостно расправляясь с любым проблеском свободной мысли, подавляя инициативу, срубая каждую голову, осмеливающуюся подняться выше уровня, начертанного рукой венценосного деспота. Окруженный лжецами, льстецами, не слыша правдивого слова, он очнулся только под гром орудий Севастополя и Евпатории. Гибель его армии – опоры трона – раскрыла царю глаза, обнаружив всю пагубность, ошибочность его политики.

Однако для одержимого тщеславием, самомнением деспота легче оказалось умереть, наложить на себя руки, чем признать свою вину».

Чрезмерно жесток полковник-эмигрант? Может, стоит посочувствовать государю, решившемуся на страшный грех – добровольный уход из жизни из-за неудач своей политики?

А вот и великий Ф. И. Тютчев, не только ведь поэт, но и камергер Двора Его Императорского Величества, откликнулся на смерть Николая такими словами:

Не Богу ты служил и не РоссииСлужил ты суете своей.

Приговор суровый. Но, по мнению ряда дореволюционных историков, справедливый и даже… известный самому Николаю.