Ужасный век. Том I - Андрей Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На её лицо теперь смотреть было страшно, но взгляд полностью сохранил прежнюю ясность и пронзительность. Казалось, будто Гелле вовсе и не больно: только кровь пыталась вытереть рукавами платья, но без толку. Тиберий слегка сожалел о том, что позволил Винслоу действовать. С другой стороны — теперь магистр догадывался, почему самый жалкий из рыцарей на его памяти столь ценим бароном Гаскойном.
— Винслоу поведал вчера о своих подвигах, правда?.. Я знаю. Но он сильно скромничал. Я бы рассказала подробности, которые сир Вилфорд упустил, да только противно будет произносить вслух. Вы даже не представляете… наш благородный сир — самый омерзительный извращенец, какого только представить можно.
Истории про древко топора, рассказанной самим Вилфордом Винслоу, магистру хватило именно для такой характеристики. Оставалось догадываться, что ещё Гелла могла иметь в виду. Видимо, многое: как только она начала говорить, Винслоу снова принялся вырываться. Но, как и в лесной хижине, Амадей держал его крепко.
Правая кисть Геллы бессильно висела — явно была раздроблена, а левой ей с трудом удалось убрать волосы, прилипшие к крови на лице. Лучше бы она их не убирала, право слово.
— Что, Винслоу, ты не хочешь подробностей?.. Тебе ведь всё постепенно приедается: сначала нужно было, чтоб они кричали, верно? Ну, чтобы у тебя, ммм, получилось? А потом и этого стало мало. Неудивительно, что твоя жена ходит к конюху: с ней-то ты вовсе ничего не можешь, от твоих привычек она мигом придёт в негодность…
Сир Вилфорд, зажатый в угол, истошно взревел. Геллу это весьма развеселило.
— О, так ты не знал? Ну надо же! Да, Винслоу, к конюху. И прямо сегодня, между прочим! Ты только не спеши беднягу вешать на воротах: на всех, с кем она трахалась, верёвки не хватит.
Сцена вышла за всякие разумные рамки, а Тиберий балаганом управлять не нанимался.
— Прекратите! Вы оба, ради Творца Небесного! Сир Вилфорд, всем здесь совершенно безразличны ваши семейные дела. Решите их позже без нашего участия. И ты тоже замолчи!
К чести Винслоу, он и правда постарался взять себя в руки. Амадей отпустил его, и тучный рыцарь отошёл в сторону, утирая взмокшее лицо — но не сводя злобного взгляда с женщины.
Гелла кое-как приняла достойную позу на стуле — почти как в начале, с некоторой помощью Деметрия. Но вот молчать не собиралась: только теперь обратилась уже к магистру. Тиберий мог её прервать, скорее даже должен был — сам не понял, почему не сделал этого. Такое ощущение, будто утратил волю, снова встретившись взглядом с янтарно-голубым. Неприятное ощущение.
— А я, магистр… ох… ммм… я ведь знаю, почему вам столь неприятно смотреть на эту… сторону вашего долга. Нет, конечно же: и потому, что вы не подонок вроде Винслоу, а достойный рыцарь. Без сомнения. Но не только поэтому. В каждой женщине, на каждом допросе вы видите одну и ту же, правда? Давно мёртвую? Вам из каждого костра слышится один голос?..
Вот это был удар в самое болезненное место. И самое потаённое: о котором почти никто не догадывался. У паладина всё скрутило внутри, и единственным желанием стало немедленно заставить ведьму замолчать — любым возможным способом. Однако магистр оцепенел и оказался бессилен сделать это. Он даже произнести ничего не смог.
— Такой сюжет… любовь и долг, хоть трагическую пьесу пиши. Вы ведь могли стать мирским рыцарем, и паладинские обеты тогда не помешали бы счастью, правда? Но так удачно долг борца с ересью вынудил уничтожить милый предмет, рождающий сомнения в пути служения Церкви… Чудесное совпадение. Хотя случайности часто бывают не случайными. За десять лет вы почти забыли, а тут сны сыплют соль на раны, ммм?
Тиберий почувствовал, как капелька сползла по щеке; он сильно надеялся, что это пот. Позавчера паладин вынужден был ответить барону, что в действительности никогда не видел настоящего колдовства. Он не солгал, на тот момент так всё и обстояло.
А теперь?
Чему угодно, услышанному от Геллы раньше, паладин-магистр был готов найти рациональное объяснение. Её слова о Винслоу могли быть догадкой, ходящими по Вудленду слухами — или нечаянно попавшей точно в цель голой ложью. Даже слова о сожжённом доме можно объяснить. Но не это! Этого никакая женщина из Вудленда знать не могла. Знали лишь несколько человек в столице, за десять лет словом о том не обмолвившиеся.
Гелла видела его насквозь, это Тиберий осознал чётко. И лазурно-бирюзовый сон окончательно перестал казаться простым сном. Летать на метле женщине не потребовалось: как она и говорила в начале, довольно было просто послушать.
— Вы, человеки, так боитесь Преисподней… но правда в том, что персональный Ад начинается при жизни. И он обходится без демонов, без котлов кипящей смолы, без прочей ерунды из глупой святой книжонки. Ваш личный Ад, паладин Тиберий, весь такой… лазурно-бирюзовый.
Да лучше бы демоны и котлы. Что угодно другое! Казалось, всё вокруг Тиберия затихло: ему могло чудиться, а возможно, все рыцари и правда остолбенели, когда дело дошло до скелетов в шкафу самого магистра. Гелла смотрела Тиберию в глаза, и надо сказать, что взгляд её выражал вовсе не насмешку. Не злорадство. Она ранила рыцаря сознательно, но ради иного.
— Больно, наверное… но вы сами меня вынудили. Мы не творим бессмысленного зла, что бы человеки о нашей породе ни думали. Но как иначе, если вы глухи, когда пытаешься сказать по-хорошему?.. Это необходимое начало того серьёзного разговора, которого я желала. Вчерашнего сна оказалось мало? Хорошо, вот та же мысль наяву: вам, магистр, предстоит борьба за веру не только на полях сражений. Ваша собственная душа скоро станет полем битвы. И вы должны сосредоточиться на этом. Иначе выйдет дурно… причём гораздо раньше, чем вы думаете.
Она была ведьмой, без сомнений. А являлась ли ведьмой любая другая на памяти магистра, раз подобное происходило лишь теперь? Оцепенение Тиберия прошло, и если прежде он не мог ничего сказать или сделать — то теперь, пожалуй, просто не хотел.
Окровавленная женщина своей речи ещё не закончила. Невесть, видел это один Тиберий или все остальные тоже — но в глазах Геллы янтарно-голубое вдруг начало меняться, медленно сливаясь в один цвет. Неумолимо обретающий оттенок бирюзы.
— Знаю, добрый паладин… выглядит так, будто я
