Полынь Половецкого поля - Мурад Аджи

В каждом селении старший из князей представлял из себя власть, и его называли «Уллубий» (большой князь).

В кунацкой уллубия собирались князья и уздени, там садились уллубии и старейшие тамазы из узденей, а молодые князья и уздени стояли. Если они приезжали верхом, то их оседланные лошади стояли у «карас» (толстое ветвистое, очищенное от коры дерево, посаженное посреди двора, на ветви которого кунаки закидывали уздечки своих лошадей и входили в кунацкую). Если бывала тревога, то молодые гости выходили на нее вместе с уллубием. Если же не было тревоги, то они, пообедав у уллубия, с наступлением вечера возвращались к себе. Каждый день по установленной очереди уздени и князья собирались у уллубия. Так жили кумыки в старое время.

Гость, прибывший из других селений, в’ехавши во двор князя, под’езжал вплотную к карасу и слезал с лошади. Если из кунацкой никто не выходил к нему для того, чтобы взять у него лошадь, то он сам закидывал уздечку за ветку караса. Входя на балкон кунацкой он скидывал с себя башлык, снимал бурку и оружие и входил в кунацкую. Если в кунацкой был князь, то он, дав ему обычный салам, если было утро, говорил: «Танг яхши болсун» (пусть будет доброе утро), если был вечер — говорил: «Геч яхши болсун». Когда князь отвечал: «Добро пожаловать», гость отвечал: «Спасибо». Если князь протягивал ему руку, он ее брал, если говорил: «Садись» — садился, если же нет — продолжал стоять.

Когда внесут в кунацкую поднос с едой и хозяин скажет гостям: «Идите есть», то гости не подходили к еде: они ждали пока князь (хозяин) не назовет по именам тех, кто с ним мог сесть при еде. Когда эти наедались, то поднос с остатками кушаний передавался не участвовавшим при еде с князем гостям, которые до этого времени продолжали стоять. По переносе подноса от князя к ним они все садились и кушали. Обыкновенно ели сидя на полу. Никто не мог взять для себя стул, пока ему не принесут.

Когда в кунацкую приходил ученый человек, то вне зависимости от того, что он молод, его садили на «терь» (почетное место). Кади, мулла пользовались среди народа особенным почетом и уважением. Последние иногда также посещали кунацкие князей.

ОТНОШЕНИЕ ЖЕН К МУЖЬЯМ

Согласно адата у кумыков муж являлся главой семьи. Жена его почитала таким образом:

Среди кумыкского народа князья и уздени вставали рано утром и отправлялись в свою кунацкую комнату. Там они делали распоряжение своим рабам и прислуге, сами же, оседлав своих лошадей и приготовив свое оружие, ждали первого зова к тревоге, для того чтобы выйти немедля.

Жены не вмешивались в дела мужей. Последние не ходили к женам до полуночи, когда они шли спать. Жены не знали и не спрашивали, что делал муж, что он брал, что он давал. Если даже они их спрашивали, то порядочные мужья отвечали: «Не в свое дело не вмешивайся». Порядочные же жены делали все, что им скажут мужья, и не разбираясь, правильно ли это или нет. Когда мужья уходили куда-нибудь, то они не спали до их возвращения и не клали постель из опасения, что если придет с их мужьями кто, то придется им стыдиться перед ними. Были такие из мужей, которые давали развод своим женам за то, что их застали спящими. Порядочные жены не ели при мужьях и даже воды не пили на их глазах. Они не называли мужей по имени из уважения к ним. Родственникам своих мужей они давали особые почетные имена, не называя их настоящим именем. С отцами мужей они не говорили до смерти. Беспрекословно исполняли приказания матерей своих мужей. Когда их дети плакали при посторонних мужчинах, то они не шли к этим детям. Когда же в этих случаях они имели детей на руках, то они немедленно передавали их прислуге или просто бросали на пол. Тем же мужчинам, которые пришли к мужу, они служили с открытыми и приветливыми лицами, не разбираясь, кто он, зачем пришел. За приходящими и уходящими кунаками они ухаживали не волнуясь, не ругаясь, не сердясь и угощали их, не жалея ничего, что у них было. Все их имущество — будь оно привезенное от отца или заработанное их трудами — они передавали в полное распоряжение своих мужей. Для всякой женщины, пока у нее был муж, считалось стыдно говорить: «Это имущество мое личное».

Каждому мужу из узденей нельзя было говорить: «Это имущество принадлежит моей жене». «Имущество жены хорошо в котле», — гласила старая пословица кумыков.

Согласно адатов у кумыков мужья не отдавали своим женам на руки их кебинных денег и последние не имели права их требовать через шариат.

Если умирала чья-либо невеста, то жениху возвращалось «альхам» (его преподношение). При этом все расходы по погребению, за исключением расходов на «эливаш» (поминальная трапеза), родные покойной и ее жених несли пополам.

ОТНОШЕНИЕ ОТЦОВ К ДЕТЯМ

У кумыков отец, имевший сына или дочь, поступал так: в то время, когда сын или дочь были ребенком, то будь последний на руках няни у отца дома или же передан на молочное воспитание «эмчеком», все равно его не приносили в ту комнату, где был отец. Если последний видел где-нибудь, что его ребенок упал, — он его не поднимал, если он плакал — не успокаивал. Янсук-Хаджи Таулу-заде, когда увидел, выйдя из своей кунацкой и войдя в конюшню, своего малолетнего сына, поднятого быком на рога, не сняв его, пришел обратно в свою кунацкую: «Там в конюшне один ребенок плачет». После чего его домашние пошли в конюшню и сняли его ребенка с рогов быка.

Так относились к своим детям князья и известные уздени.

Что же касается дочерей, то отцы никогда их не видели. Их растили и воспитывали их матери. Когда Юсуф-Кади Клычев увидел свою взрослую дочь, то спросил: «Чья это дочь». Отцы не женили своих сыновей и дочерей не выдавали замуж до двадцатилетнего возраста. Сын беспрекословно женился на той девушке которую за него брал его отец. Дочь также беспрекословно выходила за того, за кого ее выдавали.

Дед же мог играть с детьми своих детей, носить их на руках, ходить с ними и кормить их. «Моего дитяти дитя слаще меда», — гласит пословица стариков.

ОТНОШЕНИЕ СЫНОВЕЙ К ОТЦУ

Согласно адата у кумыков уважение, оказываемое сыном отцу, было в такой форме:

Сын не садился при отце, стоял и слушал при нем, отвечая лишь на его вопросы. При отце он не ел, не курил, исполнял всякое приказание отца беспрекословно, не рассуждая о том, правильно ли это или неправильно. Сыну назвать отца по имени считалось неприличным. Он находился в кунацкой, пока не заснет отец. Сам он ложился спать, когда уложит отца спать. Порядочные сыновья, не испросив разрешения отца, никуда не выходили и ни за какое дело не брались. На виду отца не входили в комнату жены. До смерти отца они от него не отделялись, ничего при жизни отца они не называли своим, не испрося разрешения отца ничего никому не давали и не брали. Всегда они оказывали почет и уважение отцовским родственникам и друзьям. Перед отцом они ни одним словом не обмолвливались о своих детях и женах.

Примечания

1

Пусть простят меня предки, ведь по кумыкским обычаям я не имею права называть полным именем старших. Но как иначе рассказать нашу историю?

2

Его именем названа Махачкала, бывший порт Петровск, столица Дагестана.

3

«Скифия» — у греков было словом собирательным, скорее географического оттенка, чем исторического или этнографического. Так называли земли, лежащие к северу от Черного моря, и народы, заселявшие их. Греки «по своему невежеству» (выражение Н. М. Карамзина) именовали кельтами и скифами не единоплеменные (!) народы, а все население остальной Европы — Западной или Восточной.

4

«Академики-поденщики», в очередной раз переписывая историю России, охотнее обращались к летописным мифам, чем к документам, и истина отступала перед воинствующей партийной публицистикой, разоблачающей все и вся, даже то, что бесспорно. Пользуясь монополией на информацию, деятели от науки, подобные академику Б. А. Рыбакову, прививали читателям чувство ложного патриотизма, насаждая невежество путем придумывания новых мифов. Не хватало своих легенд, — охотно обращались к легендам и мифам соседей. Чего стоят, например, ссылки на армянские легенды, якобы доказывающие время закладки Киева. Однако не все русские ученые так далеко зашли в своем «творчестве». Академик В. Л. Янин в 1994 году, когда цензурные путы только-только ослабели, писал: «Главный источник знаний о событиях IХ — XII веков — летопись, но она сохранилась в редакциях более поздних столетий, а ее основа, написанная в начале XII века, изобилует легендарным элементом, еще более усиленным позднейшим редактированием… Отсюда проистекало как бы удвоение мифологического элемента: к легендам летописи добавлялись легенды, созданные исследователями».