Сумрак в конце туннеля (сборник) - Андрей Гребенщиков

   – А кто командует группой с белорусского направления?

   – Не знаю, какой-то мужик со Смоленской. Говорят, самого Мельника ученик… Он десять наших ребят поверху повел, чтоб, значит, Пресню с обеих сторон взять. Ох, и натерпелись мы тут, пока ждали – дошли или нет… Вроде, всего двоих потеряли.

   «О как! С самой Смоленской человек… Сколько же я успел за эту неделю пропустить всего. Парень мой развернулся, как стальная пружина!»

   Через несколько часов ввалился первый боец с запиской от Августа. Четко выписанные буквы выстраивались в слова:

   «Отец, он попался! А.»

   Эти строчки придавили Степана тяжестью предчувствия, несоразмерного их простому содержанию. По молчаливому уговору, за все эти годы они с Августом никогда не говорили впрямую о том дне, в который им довелось встретиться. Степану было невыносимо мучительно вспоминать про девочку, и он был бы рад все забыть, но, к сожалению, особенность его памяти с готовностью выдавала детальный снимок любой сцены, когда-либо прошедшей перед его глазами. И, хотя случай представлялся много раз, он всегда избегал посещать туннель, ведший от Баррикадной к Пушкинской. Для успокоения совести объяснял это тем, что фаш исты продолжали удерживать узел из трех станций, а связываться с этой мразотой без крайней необходимости не хотелось. По крайней мере, эта причина лежала на поверхности. Но на самом деле вход туда был словно запечатан ужасом страданий.

   Чтобы отвлечься от мрачных тревожащих размышлений, диггер стал прислушиваться к разговору трех бойцов.

   – Короче, парни, патронов у нас хоть захлебнись, поэтому можно подготовить специальную снарягу. Открою вам один секрет. Пули эти меня надоумил еще мой дед делать. Он их так смешно называл: «дум-дум»! – говорил Петр. – Вот, глядите, тут и тут делаем пропилы. Главное не перестарайтесь, а то вообще патрон *censored*ите. Ага, вот так… Для здоровых тварей, да с близкого расстояния, это самое милое дело, бьет наповал! Чес-слово, из «стечкина» или «Пернача» лучше, чем из «калаша» будет! Не раз уже проверено. И рикошета не бывает.

   – Как так, без рикошета? – спросил солдат, у которого на руке была тату ировка в виде браслета из колючей проволоки.

   – А вот так! Она при ударе хоть в стенку, хоть в шкуру мутантскую, хоть в иную тварь, раскрывается, как ладонь. И, если б ты видел, какие дыры такая пулечка в башке делает, о-о-о! – Петр явно наслаждался вниманием. – Дед говорил, что в прежние времена, не боясь, один на медведя ходил. Слыхали, кто это?

   – Да, я знаю, это такие, тоже, типа мутантов, раньше были…

   – Отчего ж только раньше, может, и щас есть. Сталкеры про таких уродов рассказывают! Не приведи Бог повстречать! – сказал второй, старательно запиливая патрон.

   – А броник как, пробъет? – спросил татуированный.

   – Не знаю, не приходилось еще сталкиваться с мутантом в бронике! – заржал Петр.

   – Дайте мне тоже обойму и напильник, – попросил Степан. – Все будет, чем время скоротать. Ну и можно проверить, кстати, как с броником обстоит.

   «Вот так, минуя запрет гаагской конвенции [3 - III декларация к Гаагским конвенциям 1899 г. запрещала использовать в военных конфликтах экспансивные пули, легко расширяющиеся в теле человека. К этим пулям относятся пули с надрезами или полостями, например, дум-дум, благодаря чему они расширяются при входе в тело человека, принося дополнительные повреждения. Кроме того, такие пули гораздо быстрее останавливаются и, таким образом, позволяют использовать всю кинетическую энергию пули для разрушения.], мы скатываемся ко временам англо-бурских войн… – подумалось Степану. – Хотя, кто помнит сейчас, что такое “буры”, “англичане”, да и сама эта “Гаага”…»

   – От это правильное решение! Если б у вас, Степан Ильич, был пистолет с этими пульками, то вы бы в таком виде не лежали… С одного выстрела в клочья бы тварь разнесли!

   – Прям так и в клочья?

   – Во всяком случае, она бы уж ни ходить, ни прыгать не смогла. Ведь простые-то пули насквозь прошивают, и все. А что тем уродам две-три лишние дырки, они их и не замечают…

  Четвертое звено

   В течение этих долгих суток еще дважды заглядывали связные, которые уже на словах передавали, что операция разворачивается успешно, и уходили дальше, к Киевской, а потом на Смоленскую. Как видно, тамошние, предпочитая не вмешиваться в конфликт напрямую, очень интересовались событиями на Кольцевой.

   И вот наконец, с долгожданным словом «Победа!», прибыл третий. Он передал клочок бумаги с тремя строчками, неровный почерк которых свидетельствовал о крайней усталости писавшего: «Отец, тебе пишет начальник Пресни. Избрали единогласно. Пока тут жуткий бедлам, пережди день-другой. Как только станет спокойнее – приеду за тобой. Поправляйся. А.»

   Решение было принято Степаном мгновенно:

   – Слушай-ка, Петр, довези бойца до Киевской, и возвращайся с дрезиной сюда. А мы пока соберемся. Сегодня еще успеем принять участие в победном веселье!

   Извест ие было воспринято парнями с шумной радостью, потому что всех удручало вынужденное пребывание в тылу, хотя они и старались никак этого не показывать.

   – И давайте-ка решайте, кому придется остаться на вахте.

   – Как решить, Степан Ильич?

   – Камень, ножницы, бумага. Знаете эту игру? Ну, начали!

   Парни застыли в комичных позах, с растопыренными пальцами. Боец с татуировкой грустно смотрел на сжатую в кулак пятерню – «камень».

   – Опять обдурили… – он тяжело вздохнул. – Пришлите уж там поскорей на замену кого или в подкрепление.

   – Ага, только ты, хоть изредка ножницы загадывай! – хмыкнул Петр.

  * * *

   За все годы жизни под землей Степану никогда не приходилось ездить на дрезине пассажиром, и надо сказать, что ощущение нравилось. Он комфортно привалился к бортику и без помех мог наблюдать, как темнота словно крад ется за ними, стирая мохнатой лапой проплывающие мимо полукольца тюбингов и случайные вехи. Вот оторванный, криво висящий щиток с зияющими дырами, две трубы неведомого назначения, уходящие в землю, штанга, на которой когда-то был укреплен светофор, проржавевшая табличка с цифрами километража. Все это заглатывалось в черную утробу. Мерный перестук колес на стыках рельсов убаюкивал, прогонял тревогу, создавая иллюзию безопасности.

   Приближение станции дало о себе знать запахом гари. Усиленный наряд остановил их на двухсотом метре, но узнав, кто едет, пропустили мгновенно. На сотом уже ждал молодой мужчина, представившийся заместителем Августа, но услышав вопрос: «Где сам начальник станции?» он только виновато развел руками:

   – Вот не поверите, Степан Ильич, часа три назад был, а потом словно сквозь землю провалился. Никто не знает, где он. Но, вы не волнуйтесь, он утром тоже так… а после появился. И потом, он не один, с ним охрана… Может быть, я вам пока станцию покажу, или вы отдохнуть хотите? Поесть?

   – А где пленные? – сказал Степан, с трудом разлепляя губы.

   – Наверху бродят, – хохотнул его собеседник. – Налегке, так сказать. Патроны на них тратить не хотелось, да и опять же, куда-то трупы девать надо. Возня…

   – Скажи, а как у вас отношения с соседями? – спросил Степан, чувствуя наливающийся тяжестью ком в груди.

   – Вы про баррикадников? Нормально. Они так рады, что им разрешили проход на Кольцевую, а там и на Полис! И не надо к фашам на поклон ходить… Тут прежнее начальство прямо настоящий железный занавес установило. Теперь отменили, естественно.

   – Значит, они меня тоже без проблем пропустят?

   – Конечно, я вас провожу.

   «…не нужно было приезжать, лучше бы остался, подождал, как Август просил… Может, назад уехать?.. – необустроенная диспетчерская, в перегоне до Киевской, г де Степан очнулся, показалась ему самым уютным и безопасным местом во вселенной. Он вспоминал ее обшарпанные серые стены с ностальгической теплотой. – И почему я решил, что он в “той самой” комнате? Мало ли, где еще… Может, с какой-нибудь бабенкой расслабляется – дело молодое, а он победитель… Зачем я иду в этот проклятый туннель?..» – спрашивал себя диггер, устремив взгляд в пол и шагая за проводником.

   Он никогда раньше не бывал ни на Краснопресненской, ни на Баррикадной, но обычное его остронаблюдательное любопытство забилось в угол души и не выглядывало, заслоненное силой, которая вынуждала Степана переставлять ноги и толкала в туннель, ведущий к Пушкинской.