Рецепт колдуньи. Сборник - Черных Валентин Константинович

Положив сумки в багажник, писатель сел на заднее сиденье, Светлана Петровна попыталась сесть с ним рядом, но он ей показал на переднее сиденье.

Он вошел в апартамент, и по его взгляду я поняла, что он сразу заметил и застиранное белье на постели, и подтеки на потолке, и незакрывающиеся створки шкафов.

— В зале вас уже ждут, — сказала Светлана Петровна.

— Чаю, — сказал он.

Я включила плиту, достала из холодильника приготовленные Иркой бутерброды, заварила чай — английский, с бергамотом, из Иркиных запасов, — сказала:

— Приятного аппетита, — и пошла к выходу.

— Садись, — сказал он. Я села, помня предупреждения Ирки ни в чем ему не перечить. Он налил мне чаю и спросил:

— Ты кто?

— Водитель в киногруппе.

— А по профессии?

— Профессиональная секретарша. Сейчас без работы. — Я сразу решила говорить ему только правду: мужиков в таком возрасте обмануть невозможно.

И тут в апартамент ворвалась Ирка, расцеловала писателя и заговорила о рыбалке и парном молоке.

— Пошли, — оборвал ее писатель.

Мы спустились в кинозал. Ирка комментировала происходящее на экране.

— Ну и как? — спросила Ирка, когда просмотр закончился.

— Полное говно.

— Некоторые эпизоды неплохие. А пейзажи просто великолепны, — начала возражать Ирка.

— И пейзажи говно, — сказал писатель и спросил: — Оператор пьет, что ли? Почему так много не в фокусе?

Ирка промолчала. Оператор пил. Он давно не снимал. Ирка платила ему половину того, чего стоил хороший оператор.

— А этот актер, который якобы писатель, почему он такой заторможенный. Тоже пьет?

— Он немного скован, но не пьет, — ответила Ирка. — Петенька, придумай что-нибудь, очень мало действия. Сейчас мы пообедаем, у нас, как в Европе, на съемках бесплатные обеды.

— Если бесплатные — значит, плохие, — сказал писатель. — Я обедаю в шесть вечера. — Он достал деньги из кармана куртки и протянул мне. — Она знает, что я ем. — Писатель кивнул в сторону Ирки и пошел.

— Что ему приготовить? — спросила я.

— Что-нибудь диетическое, — ответила Ирка. — У него или колит, или гастрит, как у всех мужиков его возраста.

Я завела машину и поехала на местный рынок. Я пыталась разобраться в том, что произошло за эти три часа. На вокзале я ему понравилась и он понравился мне, и мужчина, и женщина это чувствуют сразу. Тогда почему он делал все, чтобы разрушить первое впечатление? И вдруг я поняла: меня испытывают. Ведь если женщине нравится мужчина, она его испытывает чуть ли не ежеминутно: на жадность, на чистоплотность, на пошлость. И это глупость, что любовь зла — полюбишь и козла. Сегодня козлов отшивают сразу. Пока я не допустила ни одной ошибки. Я не кокетничала, не говорила глупостей, не задавала бессмысленных вопросов. И только сейчас я поняла, что когда он протянул деньги мне, а не Ирке, впереди одно из главных испытаний: умею ли я готовить. Многие мужчины хорошо приготовленной еде придают преувеличенное значение, особенно если ты не ходишь на службу, а обедаешь дома, а у нас еще не наступило время, когда рядом с домом есть несколько ресторанов, из которых ты можешь выбрать если не лучший, то хотя бы тот, где запомнят твои вкусы.

На рынке я купила кусок осетрины, помидоры, молодую картошку, огурцы, петрушку, укроп. Обед я готовила у себя в номере и принесла в апартамент около шести. На мой стук в дверь я ответа не услышала и, войдя, увидела, что писатель спит на диване. Когда я ставила еду в духовку, я даже не почувствовала, а ощутила его взгляд. Когда мужчина рассматривает тебя спереди, инстинктивно одергиваешь юбку и сводишь ноги, но я наклонилась над духовкой и была абсолютно беспомощна. Я даже не могла одернуть юбку и с ужасом подумала, что из-под юбки, возможно, видны трусики.

— Извините, я вас разбудила, — сказала я, не оборачиваясь.

— Я уже не спал, — ответил он.

Когда я расставила на столе запеченные в сухарях нежные ломти осетрины, молодую картошку с укропом, он даже вздохнул от удовольствия:

— Обожаю рыбу!

И здесь я не ошиблась. Когда Бог хочет помочь женщине, он ведет ее, оберегая от ошибок. И вдруг писатель спросил:

— О чем вы подумали, когда почувствовали, что я вас рассматриваю?

— Я ни о чем не успела подумать, — ответила я. — Я просто почувствовала свою полную беспомощность.

— Обычно женщины с ужасом думают, не видны ли трусики, — сказал он. И я окончательно решила говорить ему только правду. Я не стала обедать с ним, но кофе мы пили вдвоем. Он привез хороший кофе в гранулах. Он молчал, пил кофе, поглядывая на меня. Я старалась на него не смотреть.

— Начнем работу, — наконец сказал он.

Писатель диктовал мне сразу на компьютер. Это были самые счастливые дни в моей жизни. Я участвовала в создании фильма.

— Все. Точка. Конец, — сказал писатель.

— Стало намного интереснее, — сказала я и спросила: — Вы останетесь на съемках?

— Нет, — ответил писатель. — В кино, как в кинологии, надо скрещиваться только с породистыми, элитными собаками. Если скрещиваешься с ублюдком, то все равно получится ублюдок. Моя и твоя подруга Ира, к сожалению, не из элитной породы. Я сделал все, что мог, больше от меня уже ничего не зависит. — И он грустно улыбнулся. Мне хотелось его утешить, но я тогда не нашла слов.

Утром я отвезла писателя на вокзал. Мы занесли сумки в купе.

— Спасибо тебе, — сказал писатель. — Ты замечательная.

После таких слов мужчина обычно целует женщину, но он не поцеловал. Я задержалась на перроне, надеясь, что он сейчас подойдет к окну вагона и я помашу ему на прощанье, как машут все провожающие в кино и в жизни. Но он не подошел к окну. Теперь я ждала только окончания съемок, мне все стало неинтересным. Экспедиция закончилась через две недели. Я вернулась в свою однокомнатную квартиру и стала ждать его звонка. И он позвонил в этот же вечер.

— Как прошли съемки? — спросил он.

— Я могу приехать и рассказать, — ответила я.

Он помолчал и сказал:

— Приезжай.

Я знала, как все произойдет. И я приезжала к мужчинам, и мужчины приезжали ко мне. Мы посидим за столом, выпьем шампанского, шампанское и коробка шоколадных конфет — обязательные атрибуты, когда тебя ждет мужчина, на большее у них фантазии не хватает. Потом он включит музыку, подтанцует меня к постели. Но пошло совсем не так, как я предполагала. Не было ни шампанского, ни музыки. Был чай с печеньем. Он выслушал мой рассказ о съемках и спросил:

— Как у тебя с работой?

— Никак. Отдохну и буду искать.

— Мне нужен литературный секретарь. — Он протянул лист. — Дома изучишь. Если согласна с условиями, завтра можешь выходить на работу.

Он пожал мне руку, и я поехала домой. Вечером я изучила свои будущие обязанности. Я должна была набирать на компьютере черновики его текстов, его правку вносить снова в компьютер, подбирать в библиотеках материал к сценариям и роману, над которым он работал, делать вырезки из газет по темам, которые были указаны им, и вводить их в компьютер, привести в рабочее состояние его библиотеку, то есть ввести в компьютер названия книг с краткой аннотацией, участвовать в переговорах с киностудиями и издательствами, регулярно читать кино- и театроведческие журналы и вносить в компьютер имена молодых режиссеров, которые набирали известность, — всего таких пунктов было больше пятидесяти, кроме того, я должна была закупать продукты, относить белье в прачечную и химчистку.

В обязательствах было предусмотрено все, что должна была делать домработница, литературный секретарь, литературный агент и шофер, потому что такое количество дел без машины выполнить было невозможно. Правда, и платил он в два раза больше, чем я получала в министерстве.

Он рано ложился спать и рано вставал. Утром, когда я на его «фольксвагене» привозила продукты с рынка и магазинов, уже были готовы новые тексты, которые я начинала набирать на компьютере. Иногда мне не хватало восьми часов, он посматривал на меня, ожидая, по-видимому, взрыва, истерики или требования платить больше. Я молчала и делала свое дело. Каждый вечер я оставляла на кухне листок с подсчетами, на что потрачены деньги. На следующее утро этого листка я не видела. Деловые встречи он обычно назначал в ресторане Дома кино. В министерстве я занималась составлением договоров вместе с юристом и довольно быстро разобралась в авторском праве, во всяком случае неясности в формулировках, которые можно было трактовать не в пользу писателя, я замечала сразу, теперь, пока я не консультировалась с юристом и не вносила все замечания и поправки, он договор не подписывал. Так прошло полгода, мое испытание явно затягивалось. Он жил в кооперативном писательском доме, что у метро «Аэропорт». Здесь было несколько таких домов. Утром, когда я подъезжала, из раскрытых окон уже доносился стук пишущих машинок, еще очень немногие писатели перешли на компьютеры.