Право на свободу, право на любовь - Наталья Мазуркевич

Хель присутствовал, но говорить о чем-то большем не приходилось. Взгляд принца был устремлен куда-то далеко, и я в серьез опасалась, что вилка не найдет его рта, прочертив линию на щеке. Но сказывался опыт, и Хель ни разу не ошибся.

Арье… кронпринц напротив был сосредоточен на происходящем. Слишком сосредоточен, чтобы его интерес мог показаться случайным. С ним что-то происходило. Что-то не совсем приятное. Он то и дело хмурился, на лбу пролегала морщинка, слишком чуждая его юному лицу.

Император. Эйвор Таргелей поражал. Человек, забот у которого было куда больше нашего, лукаво улыбался. Вот только не тогда, когда его взгляд останавливался на пустующем месте брата. Едва это происходило, все менялось: леденел взгляд, каменело лицо, а пальцы впивались в столовые приборы, ломая хрупкий металл.

Никто не произнес ни слова до самого десерта. Тут же из-за стола поднялся император, вытер руки салфеткой, хотя применительно к Эйвору это был скорее акт привычки, нежели необходимость, и распорядился:

— Хельдеран, ты должен навестить дядю. Арье, контролируешь ситуацию здесь. Кирин, — его голос смягчился, — жду тебя, когда закончишь. Эйстон отведет, одна не гуляй.

Отвечать никто не стал, да и не требовалось. Если даже подданные спешили исполнить волю повелителя, то семья, как никто другой, знала, чем карается невыполнение приказов. О двенадцатом принце империи Таргелеев до сих пор вспоминали шепотом. Изменников не принято помнить, помнят лишь наказание.

Десерт был слишком сладок, а потому лишь попробовав суфле, я встала из-за стола. Братья остались наедине.

Меня ощутимо потряхивало, когда я делала первые шаги в сторону кабинета императора. Не думать о сегодняшней дне не получалось, и мне все казалось, что где-то я успела наломать дров и правитель вызвал меня к себе, чтобы напомнить о долге.

Эйстон шел рядом, то и дело ненавязчиво касаясь моей руки и вырывая из неприятных переживаний. Видимо, чувствуя мою тревогу, он позволил себе эту вольность. Я слабо улыбнулась: никого визит к императору не оставлял равнодушным.

Заветная дверь появилась перед глазами внезапно. Еще совсем недавно, я считала ступеньки, шаги, изучая рисунок на паркете, но вот мы уже замерли перед входом в святая святых императора. Медленно выдохнув. Я постучала и вошла. Как оказалось, слишком рано я начала нервничать. Секретарь недоуменно взглянула на меня, заметила фамильные черты и выпрямилась в то же мгновение.

— Его величество ожидает вас.

Благодарно кивнув расслабившейся было девушке, которая, впрочем, уселась на самый краешек стула, готовая подорваться по первому слову, я медленно подошла к двери и потянула на себя. В рабочем кабинете императора мне еще не доводилось быть, разве что о личных комнатах я имела представление.

Прежде, чем я зашла, император читал чье-то личное дело. Оно так и осталось висеть в открытом состоянии, когда сам мужчина поднялся, чтобы поприветствовать меня.

— Присаживайся. — Он указал на стул напротив. — Утомительный день?

— Немного, — уклончиво ответила я, присаживаясь на краешек, как та секретарь из приемной.

— Не стоит со мной лукавить, — мягко предупредил император. — Давай забудем хоть на пару минут, кто мы есть и просто поговорим.

— Разве можно об этом забыть? — тихо спросила я, заглядывая в его глаза. — Разве так будет правильно? Мне казалось, дворец не поощряет забытья даже на мгновение.

— Это верно, — усмехнулся император. — Всегда стоит помнить, кто перед тобой. Но сейчас я хочу поговорить с тобой, как дядя. Как брат твоей матери. Как твой старший родственник. Человек, который крайне заинтересован в твоем благополучии.

— Я благодарна вам.

— Не стоит, — он отмахнулся. — Все, что я делаю, продиктовано моим желанием. Так что это я должен благодарить тебя за предоставленную возможность.

— Благодарность от императора?

— От дяди, — поправил Эйвор.

— От дяди-императора? — Мне почему-то стало смешно от нашего разговора. И, судя по улыбке императора, не лукавой, не злой, не мстительной, а какой-то открытой и немного уставшей, и ему доставляло удовольствие разговаривать со мной. И даже красные ободки моих зрачков, отражавшиеся в столешнице, не портили нашу беседу: разговаривать с великим стало легче.

— От дяди-императора, — в тон мне подтвердил Эйвор. — И раз уж мы затронули семейный вопрос, я бы хотел узнать появились ли фавориты в списке.

— Я… я знаю, кого выберу, — тихо ответила, вновь избегая смотреть на мужчину. — Только… если вам не понравится, то…

— Этот выбор я доверяю тебе, — заверил мужчина. — Но пусть все будет по правилам. Свой выбор ты огласишь на балу.

— Так скоро?

— Помолвки в императорской семье привычное дело. К тому же, ты же хочешь избавиться от навязчивого внимания придворных? Поверь, от него столько проблем. Иной раз враг желанее.

— Хочу. — Я с ужасом вспомнила последний выход в свет: на утро я даже лиц не помнила всех тех, кто приглашал меня на танец.

— Тогда перед окончанием бала, я предоставлю тебе возможность выбрать. Любого человека из списка.

— А если…

— Чужак в нашу семью не войдет, — отрезал император. — Мне было достаточно твоей матери, чтобы позволить повториться происшедшему. Только список, Кирин. Со временем ты поймешь, что так будет лучше для всех.

— Я понимаю.

— Вот и славно. Если этот вопрос решен, то поговорим о твоем выступлении сегодня. Тебе понравилось?

— Разве это имеет значение?

— Для меня — имеет. Ложь должна быть приятной, должна доставлять тебе удовольствие, позволять чувствовать, что ты выше всех тех, кто внимает. Власть должна приносить хоть какую-то пользу, Кирин.

— Власть должна приносить пользу…

— Именно, Кирин. И ты должна решить, хочешь ли ты играть на этом поле. Не пешкой, но королевой.

— Но ведь пешки — это тоже люди.

— Нет, пешки — те, кто идет в расход, те, кто добровольно жертвует свою свободу и волю.

— Разве так бывает?

Император рассмеялся.

— Еще как бывает. Люди не любят решать, не любят брать на себя ответственность, они втайне ищут того, кто бы ими правил, того, кто заберет их свободу и даст им спокойствие. Ведь выбор — это ответственность, а брать на себя ответственность… Это сколько будет беспокойства!

— Но… это не правда. — Я тряхнула головой, отгоняя от себя дурные мысли. Чтобы люди добровольно становились рабами? Бессловесными слугами?!

— Неправда? Вспомни тех, кто прислуживал тебе, кто был на балу, кого ты видела во дворце. Разве все они из ‘вольных’? Нет, они жили в столице, но не знали своего места, пока не отдали себя дворцу. Теперь они здесь. Придворные, слуги, рабы — они все здесь. Они все в той или иной мере отдали свою свободу дворцу.